Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
О факторах трансформации политического дискурса в России
После начала СВО ключевые акторы власти обозначили стремление унифицировать политический дискурс и вписать его в жесткие рамки патриотического консенсуса. Успешность таких попыток не гарантирована, а любые попытки жесткого исключения несогласия и критики могут быть успешны только на краткосрочную перспективу. В качестве побочного эффекта формируются отчетливые риски в виде усиления влияния на общественное мнение эмигрантского интеллектуального дискурса.
Зампред СовБеза Д.Медведев определил желаемое состояние публичной политики в стране так: «любой политический лидер, который попытается изменить возникший после 24 февраля 2022 года дискурс развития страны, будет подвергнут анафеме как предатель». Здесь имеется ввиду прежде всего невозможность оспаривания ключевых нарративов власти (от СВО-патриотизма до осуждения ЛГБТ).
Сейчас, когда с начала СВО прошло 16 месяцев, можно сказать, что эту рамку удается обеспечивать в отношениях значительной части социума. Российское общество в нынешних реалиях еще не утратило, но стремительно утрачивает инструментарий для критического осмысления СВО-реальности и возможности смены ключевых нарративов.
Социум давно уже приучен жить в условиях диктата власти, которая периодами ослабевает (Перестройка, ельцинские 1990-е гг.), а периодами, как сейчас, снова усиливается. Показательно, как из общественного сознания в последние годы буквально пропал термин «революция», который в советское время получал позитивные коннотации не только в политической сфере. Аналогичное касается и слов «демократия» и «либерализм», которые оказались опошлены и маргинализированы. Это не явный, а косвенный пример того, как власть управляет публичным дискурсом.
После 24 февраля 2022 года власти попытались исключить из публичной сферы критиков (типа иноагентов и признанной нежелательной в России «Медузы») и системных либералов (типа «Эхо Москвы»): сейчас этот «аппендикс» публичной сферы, казалось бы, «успешно» удален и практически не востребован властью. Однако он оказался ожидаемо востребован за пределами страны (в основном, в Европе): с помощью него идет не только агитация части российского общества против СВО, но и успешно формируются проукраинские нарративы.
В условиях невозможности запретить YouTube и жестко надавить на Telegram, запреты признанных экстремистскими Instagram и Facebook выглядят как половинчатая мера, которая мало что решила. Более того, внимательный анализ пропагандистских масс-медиа показывает, что они по-прежнему вынуждены отвечать различным «экстремистским» и «нежелательным» медиа-ресурсам и блогерам. То есть, исключить из общественного сознания их не удается: конечно, византийские социологи могут показывать в высоких кабинетах результаты замеров, в которых будет указано, что никто эти ресурсы не читает и не смотрит, но реальность иная.
Политизированная часть социума, а это 10-15% граждан страны (вне зависимости от того, в России они находятся или за ее пределами) в курсе нарративов и дискурса не только Медведева, но и несистемной оппозиции. Провластные политологи любят рассуждать о том, что интерес к политике в стране падает и политизированных все меньше. На это хочется возразить: да нет, просто ваш византийский контент с массой ограничений мало кому интересен, равно как и обильное размещалово в каналах с сотней тысяч подписчиков-ботов.
А оппонировать диссидентскому дискурсу становится просто некому: ситуация будет и дальше развиваться в эту сторону. Прекратить все это можно будет только по белорусско-ДНР-овскому стандарту (с досмотром правоохранителями смартфонов «подозрительных» граждан на улицах и угрозе реальных санкций за подписку на вражеские Телеграм- и Ютуб-каналы). Пока российская власть далека до такого уровня демонстрации суверенитета, но, возможно, и этот рубеж придется брать.
Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
О факторах трансформации политического дискурса в России
После начала СВО ключевые акторы власти обозначили стремление унифицировать политический дискурс и вписать его в жесткие рамки патриотического консенсуса. Успешность таких попыток не гарантирована, а любые попытки жесткого исключения несогласия и критики могут быть успешны только на краткосрочную перспективу. В качестве побочного эффекта формируются отчетливые риски в виде усиления влияния на общественное мнение эмигрантского интеллектуального дискурса.
Зампред СовБеза Д.Медведев определил желаемое состояние публичной политики в стране так: «любой политический лидер, который попытается изменить возникший после 24 февраля 2022 года дискурс развития страны, будет подвергнут анафеме как предатель». Здесь имеется ввиду прежде всего невозможность оспаривания ключевых нарративов власти (от СВО-патриотизма до осуждения ЛГБТ).
Сейчас, когда с начала СВО прошло 16 месяцев, можно сказать, что эту рамку удается обеспечивать в отношениях значительной части социума. Российское общество в нынешних реалиях еще не утратило, но стремительно утрачивает инструментарий для критического осмысления СВО-реальности и возможности смены ключевых нарративов.
Социум давно уже приучен жить в условиях диктата власти, которая периодами ослабевает (Перестройка, ельцинские 1990-е гг.), а периодами, как сейчас, снова усиливается. Показательно, как из общественного сознания в последние годы буквально пропал термин «революция», который в советское время получал позитивные коннотации не только в политической сфере. Аналогичное касается и слов «демократия» и «либерализм», которые оказались опошлены и маргинализированы. Это не явный, а косвенный пример того, как власть управляет публичным дискурсом.
После 24 февраля 2022 года власти попытались исключить из публичной сферы критиков (типа иноагентов и признанной нежелательной в России «Медузы») и системных либералов (типа «Эхо Москвы»): сейчас этот «аппендикс» публичной сферы, казалось бы, «успешно» удален и практически не востребован властью. Однако он оказался ожидаемо востребован за пределами страны (в основном, в Европе): с помощью него идет не только агитация части российского общества против СВО, но и успешно формируются проукраинские нарративы.
В условиях невозможности запретить YouTube и жестко надавить на Telegram, запреты признанных экстремистскими Instagram и Facebook выглядят как половинчатая мера, которая мало что решила. Более того, внимательный анализ пропагандистских масс-медиа показывает, что они по-прежнему вынуждены отвечать различным «экстремистским» и «нежелательным» медиа-ресурсам и блогерам. То есть, исключить из общественного сознания их не удается: конечно, византийские социологи могут показывать в высоких кабинетах результаты замеров, в которых будет указано, что никто эти ресурсы не читает и не смотрит, но реальность иная.
Политизированная часть социума, а это 10-15% граждан страны (вне зависимости от того, в России они находятся или за ее пределами) в курсе нарративов и дискурса не только Медведева, но и несистемной оппозиции. Провластные политологи любят рассуждать о том, что интерес к политике в стране падает и политизированных все меньше. На это хочется возразить: да нет, просто ваш византийский контент с массой ограничений мало кому интересен, равно как и обильное размещалово в каналах с сотней тысяч подписчиков-ботов.
А оппонировать диссидентскому дискурсу становится просто некому: ситуация будет и дальше развиваться в эту сторону. Прекратить все это можно будет только по белорусско-ДНР-овскому стандарту (с досмотром правоохранителями смартфонов «подозрительных» граждан на улицах и угрозе реальных санкций за подписку на вражеские Телеграм- и Ютуб-каналы). Пока российская власть далека до такого уровня демонстрации суверенитета, но, возможно, и этот рубеж придется брать.
BY Кремлёвский безБашенник
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
The regulator said it had received information that messages containing stock tips and other investment advice with respect to selected listed companies are being widely circulated through websites and social media platforms such as Telegram, Facebook, WhatsApp and Instagram. The War on Fakes channel has repeatedly attempted to push conspiracies that footage from Ukraine is somehow being falsified. One post on the channel from February 24 claimed without evidence that a widely viewed photo of a Ukrainian woman injured in an airstrike in the city of Chuhuiv was doctored and that the woman was seen in a different photo days later without injuries. The post, which has over 600,000 views, also baselessly claimed that the woman's blood was actually makeup or grape juice. The channel appears to be part of the broader information war that has developed following Russia's invasion of Ukraine. The Kremlin has paid Russian TikTok influencers to push propaganda, according to a Vice News investigation, while ProPublica found that fake Russian fact check videos had been viewed over a million times on Telegram. The message was not authentic, with the real Zelenskiy soon denying the claim on his official Telegram channel, but the incident highlighted a major problem: disinformation quickly spreads unchecked on the encrypted app. Telegram has gained a reputation as the “secure” communications app in the post-Soviet states, but whenever you make choices about your digital security, it’s important to start by asking yourself, “What exactly am I securing? And who am I securing it from?” These questions should inform your decisions about whether you are using the right tool or platform for your digital security needs. Telegram is certainly not the most secure messaging app on the market right now. Its security model requires users to place a great deal of trust in Telegram’s ability to protect user data. For some users, this may be good enough for now. For others, it may be wiser to move to a different platform for certain kinds of high-risk communications.
from no
