Губернаторы-2025: выживание в эпоху неопределенности, инверсия традиционной модели управления
Российская политическая система входит в новый электоральный цикл в состоянии беспрецедентной неопределенности. Выборы в Государственную Думу 2026 года, до которых остается менее двух лет, а также региональные кампании, будут проходить в принципиально иных условиях, чем предыдущие. СВО с неясными временными горизонтами, ускоренная ротация губернаторского корпуса, макроэкономическая турбулентность – все это создает уникальный контекст для регионального управления.
Интересно, что мы наблюдаем своеобразную инверсию традиционной модели регионального управления. Если раньше губернаторы могли компенсировать недостатки федеральной политики локальными успехами, то теперь эта опция фактически заблокирована. Экономическая ситуация не оставляет пространства для маневра: девальвация рубля и инфляционное давление нивелируют любые управленческие достижения на местах.
В этом контексте особый интерес представляет феномен «новых губернаторов» – когорты региональных руководителей, назначенных в последние два года. Их управленческий стиль формируется уже в новых условиях, что создает интересный прецедент для политологического анализа. Мы видим попытки совместить технократический подход с военно-мобилизационной риторикой, что порождает своеобразный гибридный стиль управления.
Отдельного внимания заслуживает трансформация отношений «центр-регионы». Парадоксальным образом, усиление централизации не приводит к упрощению управленческих задач на местах. Напротив, губернаторы сталкиваются с необходимостью решать все более сложные проблемы при сокращающемся наборе инструментов.
Особый интерес представляет трансформация публичной риторики региональных лидеров. Чем меньше реальных инструментов влияния остается у губернаторов, тем более усложненной становится их публичная коммуникация. Возникает своеобразный «новояз», где экономические проблемы называются «временными сложностями», социальные конфликты – «точками роста», а очевидные провалы – «зонами особого внимания».
При этом губернаторы оказываются в своеобразной институциональной ловушке. С одной стороны, они должны демонстрировать абсолютную лояльность федеральному центру. С другой – им необходимо сохранять хотя бы видимость самостоятельности для поддержания авторитета в глазах региональных элит. В условиях, когда инфляция съедает любые бюджетные успехи, а девальвация рубля делает бессмысленными долгосрочные программы развития, губернаторы вынуждены фокусироваться на краткосрочных, визуально эффектных проектах.
В преддверии думских выборов 2026 года эта ситуация будет только усложняться. Губернаторам придется обеспечивать необходимые электоральные показатели в условиях снижающегося уровня жизни и растущей социальной усталости. Причем делать это нужно будет без использования традиционных инструментов электоральной мобилизации.
Что в этой ситуации можно посоветовать региональным руководителям? Парадоксальным образом, самой эффективной стратегией может оказаться максимальная деполитизация управленческого стиля. В конечном счете, современный губернатор должен быть немного шаманом – создавать иллюзию контроля над процессами, которые от него не зависят, и при этом действительно контролировать те немногие сферы, где у него еще остается реальное влияние.
Российская политическая система входит в новый электоральный цикл в состоянии беспрецедентной неопределенности. Выборы в Государственную Думу 2026 года, до которых остается менее двух лет, а также региональные кампании, будут проходить в принципиально иных условиях, чем предыдущие. СВО с неясными временными горизонтами, ускоренная ротация губернаторского корпуса, макроэкономическая турбулентность – все это создает уникальный контекст для регионального управления.
Интересно, что мы наблюдаем своеобразную инверсию традиционной модели регионального управления. Если раньше губернаторы могли компенсировать недостатки федеральной политики локальными успехами, то теперь эта опция фактически заблокирована. Экономическая ситуация не оставляет пространства для маневра: девальвация рубля и инфляционное давление нивелируют любые управленческие достижения на местах.
В этом контексте особый интерес представляет феномен «новых губернаторов» – когорты региональных руководителей, назначенных в последние два года. Их управленческий стиль формируется уже в новых условиях, что создает интересный прецедент для политологического анализа. Мы видим попытки совместить технократический подход с военно-мобилизационной риторикой, что порождает своеобразный гибридный стиль управления.
Отдельного внимания заслуживает трансформация отношений «центр-регионы». Парадоксальным образом, усиление централизации не приводит к упрощению управленческих задач на местах. Напротив, губернаторы сталкиваются с необходимостью решать все более сложные проблемы при сокращающемся наборе инструментов.
Особый интерес представляет трансформация публичной риторики региональных лидеров. Чем меньше реальных инструментов влияния остается у губернаторов, тем более усложненной становится их публичная коммуникация. Возникает своеобразный «новояз», где экономические проблемы называются «временными сложностями», социальные конфликты – «точками роста», а очевидные провалы – «зонами особого внимания».
При этом губернаторы оказываются в своеобразной институциональной ловушке. С одной стороны, они должны демонстрировать абсолютную лояльность федеральному центру. С другой – им необходимо сохранять хотя бы видимость самостоятельности для поддержания авторитета в глазах региональных элит. В условиях, когда инфляция съедает любые бюджетные успехи, а девальвация рубля делает бессмысленными долгосрочные программы развития, губернаторы вынуждены фокусироваться на краткосрочных, визуально эффектных проектах.
В преддверии думских выборов 2026 года эта ситуация будет только усложняться. Губернаторам придется обеспечивать необходимые электоральные показатели в условиях снижающегося уровня жизни и растущей социальной усталости. Причем делать это нужно будет без использования традиционных инструментов электоральной мобилизации.
Что в этой ситуации можно посоветовать региональным руководителям? Парадоксальным образом, самой эффективной стратегией может оказаться максимальная деполитизация управленческого стиля. В конечном счете, современный губернатор должен быть немного шаманом – создавать иллюзию контроля над процессами, которые от него не зависят, и при этом действительно контролировать те немногие сферы, где у него еще остается реальное влияние.
«Права человека как резиновое изделие»: революционная теория российского омбудсмена
Многие просто не поняли, но в своём недавнем интервью РБК, которое вызвало бурную реакцию, глава Совета по правам человека при президенте РФ Валерий Фадеев не людоедствовал, а представил миру поистине революционную концепцию прав человека. Её можно было бы назвать «ситуативной теорией прав», если бы это не звучало слишком академично для столь гибкого подхода.
Основной тезис этой теории поразительно прост: права человека – это не какая-то там жесткая конструкция, высеченная в камне конституций и международных договоров, а нечто удивительно эластичное, способное растягиваться и сжиматься в зависимости от обстоятельств.
«Право – очень тонкая и гибкая вещь», – поясняет Фадеев, и в этой фразе заключена вся суть его инновационного подхода.
Возьмем, например, его рассуждения о мигрантах. Согласно классической теории прав человека, если вы получили гражданство страны, вы обладаете всеми правами гражданина. Но в новой концепции Фадеева всё не так просто: если вы «неправильно» получили гражданство (например, не выучили язык), то ваши права могут быть пересмотрены.
«Не хотите жить, как мы тут живем, как у нас принято, так уезжайте обратно», – формулирует он этот принцип с подкупающей прямотой.
Особенно впечатляет его подход к ситуации в Чечне. В новой теории прав человека оказывается возможным находиться «почти полностью» в правовом пространстве – примерно как быть «почти беременной». При этом случаи избиения людей, по мнению главы СПЧ, можно объяснить тем, что «не надо провоцировать». Таким образом, права человека становятся не базовой гарантией, а своеобразной привилегией, которую нужно заслужить правильным поведением.
Примечательна и его позиция по поводу исторической памяти. Оказывается, напоминания о жертвах репрессий должны быть строго дозированы и локализованы в специально отведенных местах. Таблички проекта «Последний адрес» на домах, где жили репрессированные, по мнению главы СПЧ, создают неправильное впечатление, будто «вы идете по городу мертвых». Очевидно, в новой концепции прав человека право на память тоже должно быть «гибким».
Но, пожалуй, самым ярким элементом новой теории является введение термина «мягкие санитарные меры» вместо устаревшего понятия «репрессии». Это действительно гениальный терминологический ход: кто же будет возражать против санитарных мер, тем более мягких? А если кто-то и пострадает от этих мер, то, как объясняет Фадеев, «не всегда можно помочь, к сожалению».
Особого внимания заслуживает подход к правам во время СВО. Фадеев предлагает предельно простую формулу: «Давайте сначала победим, а там видно будет». При этом даже отсутствие формального военного положения не мешает применять военную логику к гражданским правам: «требования должны быть адекватными ситуации войны». Просто «взрыв хлопок мозга».
Возможно, самое важное в этой новой концепции – её удивительная адаптивность. Права человека в ней напоминают не жесткий каркас, а скорее некое резиновое изделие, которое можно растягивать в зависимости от потребностей момента. Не работает закон – есть «жизнь, конкретная ситуация, конкретные сложности». Не получается защитить права – что ж, бывает.
Эта теория «гибких прав» действительно может считаться уникальным вкладом в теорию прав человека. Она позволяет элегантно обойти неудобные вопросы о нарушении прав, просто объявив их «санитарными мерами», и изящно уклониться от прямой обязанности правоохранительных органов или того же омбудсмена – защиты прав человека, – объяснив это «конкретной ситуацией». В конце концов, как говорит сам Фадеев, «право – очень тонкая и гибкая вещь». Настолько гибкая, что порой кажется, будто его нет вовсе.
Многие просто не поняли, но в своём недавнем интервью РБК, которое вызвало бурную реакцию, глава Совета по правам человека при президенте РФ Валерий Фадеев не людоедствовал, а представил миру поистине революционную концепцию прав человека. Её можно было бы назвать «ситуативной теорией прав», если бы это не звучало слишком академично для столь гибкого подхода.
Основной тезис этой теории поразительно прост: права человека – это не какая-то там жесткая конструкция, высеченная в камне конституций и международных договоров, а нечто удивительно эластичное, способное растягиваться и сжиматься в зависимости от обстоятельств.
«Право – очень тонкая и гибкая вещь», – поясняет Фадеев, и в этой фразе заключена вся суть его инновационного подхода.
Возьмем, например, его рассуждения о мигрантах. Согласно классической теории прав человека, если вы получили гражданство страны, вы обладаете всеми правами гражданина. Но в новой концепции Фадеева всё не так просто: если вы «неправильно» получили гражданство (например, не выучили язык), то ваши права могут быть пересмотрены.
«Не хотите жить, как мы тут живем, как у нас принято, так уезжайте обратно», – формулирует он этот принцип с подкупающей прямотой.
Особенно впечатляет его подход к ситуации в Чечне. В новой теории прав человека оказывается возможным находиться «почти полностью» в правовом пространстве – примерно как быть «почти беременной». При этом случаи избиения людей, по мнению главы СПЧ, можно объяснить тем, что «не надо провоцировать». Таким образом, права человека становятся не базовой гарантией, а своеобразной привилегией, которую нужно заслужить правильным поведением.
Примечательна и его позиция по поводу исторической памяти. Оказывается, напоминания о жертвах репрессий должны быть строго дозированы и локализованы в специально отведенных местах. Таблички проекта «Последний адрес» на домах, где жили репрессированные, по мнению главы СПЧ, создают неправильное впечатление, будто «вы идете по городу мертвых». Очевидно, в новой концепции прав человека право на память тоже должно быть «гибким».
Но, пожалуй, самым ярким элементом новой теории является введение термина «мягкие санитарные меры» вместо устаревшего понятия «репрессии». Это действительно гениальный терминологический ход: кто же будет возражать против санитарных мер, тем более мягких? А если кто-то и пострадает от этих мер, то, как объясняет Фадеев, «не всегда можно помочь, к сожалению».
Особого внимания заслуживает подход к правам во время СВО. Фадеев предлагает предельно простую формулу: «Давайте сначала победим, а там видно будет». При этом даже отсутствие формального военного положения не мешает применять военную логику к гражданским правам: «требования должны быть адекватными ситуации войны». Просто «
Возможно, самое важное в этой новой концепции – её удивительная адаптивность. Права человека в ней напоминают не жесткий каркас, а скорее некое резиновое изделие, которое можно растягивать в зависимости от потребностей момента. Не работает закон – есть «жизнь, конкретная ситуация, конкретные сложности». Не получается защитить права – что ж, бывает.
Эта теория «гибких прав» действительно может считаться уникальным вкладом в теорию прав человека. Она позволяет элегантно обойти неудобные вопросы о нарушении прав, просто объявив их «санитарными мерами», и изящно уклониться от прямой обязанности правоохранительных органов или того же омбудсмена – защиты прав человека, – объяснив это «конкретной ситуацией». В конце концов, как говорит сам Фадеев, «право – очень тонкая и гибкая вещь». Настолько гибкая, что порой кажется, будто его нет вовсе.
Парадоксы российских финансов: когда копить нечего
Свежая статистика рисует любопытную картину нашей финансовой реальности. С одной стороны – рекордные 52,86 трлн рублей на банковских депозитах, с другой – 39% граждан, у которых, как говорится, от зарплаты до зарплаты. Причем география этого контраста предельно красноречива: чем дальше от столиц, тем чаще встречаются люди, для которых само слово «сбережения» звучит как изысканная шутка.
Ситуация напоминает старый анекдот про советы миллионера: «Главное – правильно инвестировать первый миллион». Только в нашем случае региональным властям приходится решать головоломку: как научить людей копить деньги, которых у них нет?
Банки наперебой предлагают действительно впечатляющие ставки по депозитам – до 21-24% годовых. Прямо финансовое эльдорадо для тех, у кого есть что положить на счет. Но для значительной части населения в регионах это примерно так же актуально, как советы по парковке яхты в Yacht Club de Monaco. Там, кстати, правда хорошая марина...
Что же могут предпринять региональные власти, зажатые в тиски жесткой централизации? Рассмотрим варианты, которые выходят за рамки традиционного «денег нет, но вы держитесь».
Во-первых, пора пересмотреть подход к занятости. Установка «главное, чтобы люди работали» должна уступить место более амбициозной задаче создания высокооплачиваемых рабочих мест, создающих добавочную стоимость. Да, это сложнее, чем открыть очередной колл-центр или предложить несколько миллионов за «работу для настоящих мужчин» без гарантий «увольнения по собственному желанию», но это единственный путь к реальным изменениям.
Во-вторых, регионы могли бы запустить программы поддержки малого бизнеса, ориентированные именно на тех, кто сейчас еле сводит концы с концами. Причем не в формате «возьми кредит и молись», а с реальным сопровождением и обучением.
В-третьих, необходимо переосмыслить программы финансовой грамотности. Сейчас они часто напоминают мастер-класс по управлению несуществующим Ferrari. Нужен практический подход: как зарабатывать больше здесь и сейчас, а не теоретические выкладки про сложные проценты.
Отдельного внимания заслуживает система межбюджетных отношений, где регионы выступают в роли вечных просителей. Это напоминает ситуацию, когда родители выдают подростку карманные деньги и потом строго следят, чтобы он тратил их только на «правильные» цели. С той разницей, что регионам даже на мороженое не всегда хватает.
Любопытно, что рекордные ставки по депозитам, превратившиеся в своеобразный «аттракцион невиданной щедрости» для среднего класса, фактически усиливают социальное расслоение. Пока одни подсчитывают проценты по вкладам, другие подсчитывают дни до зарплаты.
Разумеется, было бы наивно ожидать, что региональные власти самостоятельно решат проблему бедности и отсутствия сбережений у населения. В условиях, когда все финансовые нити тянутся в федеральный центр, их возможности напоминают попытки накормить слона морковкой с балкона – и высоко, и мало.
Однако именно регионы могут и должны стать инициаторами новых подходов к решению этой проблемы. Нужны не столько дополнительные меры социальной поддержки (хотя и они важны), сколько системные изменения в региональной экономической политике.
А пока что ситуация с региональными сбережениями напоминает старую мудрость про среднюю температуру по больнице: вроде бы и депозиты растут, и ставки рекордные, а людям от этого совсем не теплее.
Свежая статистика рисует любопытную картину нашей финансовой реальности. С одной стороны – рекордные 52,86 трлн рублей на банковских депозитах, с другой – 39% граждан, у которых, как говорится, от зарплаты до зарплаты. Причем география этого контраста предельно красноречива: чем дальше от столиц, тем чаще встречаются люди, для которых само слово «сбережения» звучит как изысканная шутка.
Ситуация напоминает старый анекдот про советы миллионера: «Главное – правильно инвестировать первый миллион». Только в нашем случае региональным властям приходится решать головоломку: как научить людей копить деньги, которых у них нет?
Банки наперебой предлагают действительно впечатляющие ставки по депозитам – до 21-24% годовых. Прямо финансовое эльдорадо для тех, у кого есть что положить на счет. Но для значительной части населения в регионах это примерно так же актуально, как советы по парковке яхты в Yacht Club de Monaco. Там, кстати, правда хорошая марина...
Что же могут предпринять региональные власти, зажатые в тиски жесткой централизации? Рассмотрим варианты, которые выходят за рамки традиционного «денег нет, но вы держитесь».
Во-первых, пора пересмотреть подход к занятости. Установка «главное, чтобы люди работали» должна уступить место более амбициозной задаче создания высокооплачиваемых рабочих мест, создающих добавочную стоимость. Да, это сложнее, чем открыть очередной колл-центр или предложить несколько миллионов за «работу для настоящих мужчин» без гарантий «увольнения по собственному желанию», но это единственный путь к реальным изменениям.
Во-вторых, регионы могли бы запустить программы поддержки малого бизнеса, ориентированные именно на тех, кто сейчас еле сводит концы с концами. Причем не в формате «возьми кредит и молись», а с реальным сопровождением и обучением.
В-третьих, необходимо переосмыслить программы финансовой грамотности. Сейчас они часто напоминают мастер-класс по управлению несуществующим Ferrari. Нужен практический подход: как зарабатывать больше здесь и сейчас, а не теоретические выкладки про сложные проценты.
Отдельного внимания заслуживает система межбюджетных отношений, где регионы выступают в роли вечных просителей. Это напоминает ситуацию, когда родители выдают подростку карманные деньги и потом строго следят, чтобы он тратил их только на «правильные» цели. С той разницей, что регионам даже на мороженое не всегда хватает.
Любопытно, что рекордные ставки по депозитам, превратившиеся в своеобразный «аттракцион невиданной щедрости» для среднего класса, фактически усиливают социальное расслоение. Пока одни подсчитывают проценты по вкладам, другие подсчитывают дни до зарплаты.
Разумеется, было бы наивно ожидать, что региональные власти самостоятельно решат проблему бедности и отсутствия сбережений у населения. В условиях, когда все финансовые нити тянутся в федеральный центр, их возможности напоминают попытки накормить слона морковкой с балкона – и высоко, и мало.
Однако именно регионы могут и должны стать инициаторами новых подходов к решению этой проблемы. Нужны не столько дополнительные меры социальной поддержки (хотя и они важны), сколько системные изменения в региональной экономической политике.
А пока что ситуация с региональными сбережениями напоминает старую мудрость про среднюю температуру по больнице: вроде бы и депозиты растут, и ставки рекордные, а людям от этого совсем не теплее.
Фактор Трампа: назначение Хинштейна в Курск – не ссылка, а трамплин на новый уровень
В российской политике редко случаются по-настоящему неожиданные назначения, но перемещение Александра Хинштейна из кресла думского депутата в кресло губернатора Курской области именно такое. На первый взгляд, его «уход» из Самарской области можно было бы трактовать как политическую ссылку. Но это наивный взгляд на сложную политическую геометрию современной России.
В действительности мы наблюдаем процесс глубокой реконфигурации российских элит, и назначение Хинштейна – одно из её проявлений. Особенно интересно, что его предшественник в Курской области считался человеком из орбиты Ротенбергов. В преддверии возвращения Дональда Трампа в Белый дом это становится критически важным фактором: существует вероятность, что новая американская администрация может избрать более точечный подход к санкционному давлению, нацеливаясь персонально на ближний круг российской власти. В такой ситуации лояльность традиционных олигархических групп может оказаться под вопросом.
Именно поэтому сейчас идет активное формирование новой «кремлевской башни» во главе с Алексеем Дюминым. На это указывает множество разного масштаба событий. Это принципиально иная элитная группа: все её представители обязаны своим возвышением лично Владимиру Путину и, что важно, потеряют всё в случае его ухода. Хинштейн, с его опытом работы в силовых структурах и доказанной способностью к жестким и порой непопулярным решениям, идеально вписывается в эту конструкцию.
В новой политической реальности традиционные метрики успешности губернатора, вроде народной любви, утрачивают прежнее значение. Хинштейну не нужно быть народным любимцем – достаточно обеспечить отсутствие явных протестов и базовую социальную стабильность. Всё остальное – вопрос грамотной политической симуляции, в которой российская власть достигла впечатляющего мастерства.
Что касается временного характера назначения – это тоже не должно вводить в заблуждение. В современной России краткосрочное губернаторство может быть трамплином к куда более значимым позициям. Не будет удивительным, если через какое-то время мы увидим Хинштейна в кресле заместителя главы администрации президента по внутренней политике или... снова в Самарской области, но уже в качестве губернатора. Поэтому те, кто сейчас празднует его «уход» из региона, возможно, радуются преждевременно.
Назначение Хинштейна следует рассматривать в контексте глобальных процессов: крушения режима Асада в Сирии, ослабления российского влияния в ряде регионов и подготовки к новой конфигурации российско-американских отношений при Трампе. В этих условиях Курская область становится не просто приграничным регионом, а потенциальной точкой геополитических переговоров, где потребуется руководитель с особыми качествами.
Таким образом, перед нами не опала или наказание, а скорее повышение – включение в новую элитную группу, формирующуюся вокруг Дюмина. И те, кто видит в этом назначении простое перемещение неудобного политика подальше от Самары, рискуют пропустить куда более значимые процессы, разворачивающиеся в российской политике. В общем, как бы нелепо это ни выглядело, но на назначение Александра Евсеевича в Курскую область повлиял… фактор Дональда Трампа.
В российской политике редко случаются по-настоящему неожиданные назначения, но перемещение Александра Хинштейна из кресла думского депутата в кресло губернатора Курской области именно такое. На первый взгляд, его «уход» из Самарской области можно было бы трактовать как политическую ссылку. Но это наивный взгляд на сложную политическую геометрию современной России.
В действительности мы наблюдаем процесс глубокой реконфигурации российских элит, и назначение Хинштейна – одно из её проявлений. Особенно интересно, что его предшественник в Курской области считался человеком из орбиты Ротенбергов. В преддверии возвращения Дональда Трампа в Белый дом это становится критически важным фактором: существует вероятность, что новая американская администрация может избрать более точечный подход к санкционному давлению, нацеливаясь персонально на ближний круг российской власти. В такой ситуации лояльность традиционных олигархических групп может оказаться под вопросом.
Именно поэтому сейчас идет активное формирование новой «кремлевской башни» во главе с Алексеем Дюминым. На это указывает множество разного масштаба событий. Это принципиально иная элитная группа: все её представители обязаны своим возвышением лично Владимиру Путину и, что важно, потеряют всё в случае его ухода. Хинштейн, с его опытом работы в силовых структурах и доказанной способностью к жестким и порой непопулярным решениям, идеально вписывается в эту конструкцию.
В новой политической реальности традиционные метрики успешности губернатора, вроде народной любви, утрачивают прежнее значение. Хинштейну не нужно быть народным любимцем – достаточно обеспечить отсутствие явных протестов и базовую социальную стабильность. Всё остальное – вопрос грамотной политической симуляции, в которой российская власть достигла впечатляющего мастерства.
Что касается временного характера назначения – это тоже не должно вводить в заблуждение. В современной России краткосрочное губернаторство может быть трамплином к куда более значимым позициям. Не будет удивительным, если через какое-то время мы увидим Хинштейна в кресле заместителя главы администрации президента по внутренней политике или... снова в Самарской области, но уже в качестве губернатора. Поэтому те, кто сейчас празднует его «уход» из региона, возможно, радуются преждевременно.
Назначение Хинштейна следует рассматривать в контексте глобальных процессов: крушения режима Асада в Сирии, ослабления российского влияния в ряде регионов и подготовки к новой конфигурации российско-американских отношений при Трампе. В этих условиях Курская область становится не просто приграничным регионом, а потенциальной точкой геополитических переговоров, где потребуется руководитель с особыми качествами.
Таким образом, перед нами не опала или наказание, а скорее повышение – включение в новую элитную группу, формирующуюся вокруг Дюмина. И те, кто видит в этом назначении простое перемещение неудобного политика подальше от Самары, рискуют пропустить куда более значимые процессы, разворачивающиеся в российской политике. В общем, как бы нелепо это ни выглядело, но на назначение Александра Евсеевича в Курскую область повлиял… фактор Дональда Трампа.
Forwarded from ПолитологОрлов
АПЭК проводит IV премию «Региональная политика»
Дорогие друзья!
В декабре 2024 года АПЭК проводит IV премию «Региональная политика». Будут определены победители по 10 номинациям:
🔺Эффективный губернатор
🔺Эффективный мэр
🔺Федеральный эксперт по региональной политике
🔺Региональный эксперт по региональной политике
🔺Исследование по региональной политике
🔺Федеральный telegram-канал, оказавший наибольшее влияние на региональную повестку
🔺Региональный telegram-канал, оказавший наибольшее влияние на региональную повестку
🔺Региональный репутационный кейс
🔺Муниципальный репутационный кейс
🔺Популярный эксперт по региональной политике
Победители по трем номинациям будут определены голосованием в telegram-канале «ПолитологОрлов».
🔺Федеральный telegram-канал, оказавший наибольшее влияние на региональную повестку: голосование 9 -15 декабря
🔺Региональный telegram-канал, оказавший наибольшее влияние на региональную повестку: голосование 16-22 декабря
🔺Популярный эксперт по региональной политике: голосование 23-29 декабря
Победители еще пяти номинаций будут определены по итогам заседания жюри. Церемония награждения состоится в конце января.
Дорогие друзья!
В декабре 2024 года АПЭК проводит IV премию «Региональная политика». Будут определены победители по 10 номинациям:
🔺Эффективный губернатор
🔺Эффективный мэр
🔺Федеральный эксперт по региональной политике
🔺Региональный эксперт по региональной политике
🔺Исследование по региональной политике
🔺Федеральный telegram-канал, оказавший наибольшее влияние на региональную повестку
🔺Региональный telegram-канал, оказавший наибольшее влияние на региональную повестку
🔺Региональный репутационный кейс
🔺Муниципальный репутационный кейс
🔺Популярный эксперт по региональной политике
Победители по трем номинациям будут определены голосованием в telegram-канале «ПолитологОрлов».
🔺Федеральный telegram-канал, оказавший наибольшее влияние на региональную повестку: голосование 9 -15 декабря
🔺Региональный telegram-канал, оказавший наибольшее влияние на региональную повестку: голосование 16-22 декабря
🔺Популярный эксперт по региональной политике: голосование 23-29 декабря
Победители еще пяти номинаций будут определены по итогам заседания жюри. Церемония награждения состоится в конце января.
Когда 60 – это новые 35
Недавнее заявление главы ФМБА о расширении понятия «молодежь» до 60 лет вызывает целый спектр эмоций – от легкого недоумения до профессионального восхищения смелостью бюрократической мысли.
Начнем с сухих цифр: продолжительность жизни в России – 73,4 года. До заявленной цели в 80 лет путь неблизкий. И вот на этом фоне нам предлагают радикальное решение – просто сдвинуть определение молодости до 60 лет. Изящно, не правда ли? Примерно как решать проблему нехватки квартир, переопределив понятие «жилое помещение» на любое пространство с крышей.
Что действительно захватывает в этой инициативе – это потрясающая способность игнорировать реальность. В стране наблюдается серьезный демографический провал среди реально молодого населения. Значительная часть молодых людей погибла в ходе СВО, другая часть покинула страну, оставшиеся сталкиваются с беспрецедентными социально-экономическими вызовами. И вместо комплексного решения этих проблем предлагается простое административное решение – давайте просто расширим определение молодости!
Это напоминает старый анекдот про человека, который искал потерянные ключи не там, где их потерял, а под фонарем, потому что там светлее. Так и здесь: вместо работы с реальными демографическими проблемами предлагается изменить методику подсчета.
Конечно, можно понять логику чиновников: если нельзя улучшить демографические показатели, можно попытаться улучшить статистику. Но давайте на секунду представим практические последствия. Что это значит для социальной политики? Для молодежных программ? Для рынка труда? Будут ли теперь 55-летние специалисты конкурировать за места в молодежных жилищных программах с 25-летними?
А может, пойдем дальше? Почему бы не объявить молодыми всех до 70? Или сразу до 80? Тогда мы одним росчерком пера решим и проблему старения населения, и достигнем целевых показателей продолжительности жизни. Правда, боюсь, даже самая изощренная статистика не сможет скрыть реальное положение дел.
В конце концов, демография – это не просто цифры в отчетах. Это реальные люди, реальные проблемы и необходимость реальных решений. И никакое административное жонглирование определениями не заменит настоящей работы с демографическими вызовами современной России.
Недавнее заявление главы ФМБА о расширении понятия «молодежь» до 60 лет вызывает целый спектр эмоций – от легкого недоумения до профессионального восхищения смелостью бюрократической мысли.
Начнем с сухих цифр: продолжительность жизни в России – 73,4 года. До заявленной цели в 80 лет путь неблизкий. И вот на этом фоне нам предлагают радикальное решение – просто сдвинуть определение молодости до 60 лет. Изящно, не правда ли? Примерно как решать проблему нехватки квартир, переопределив понятие «жилое помещение» на любое пространство с крышей.
Что действительно захватывает в этой инициативе – это потрясающая способность игнорировать реальность. В стране наблюдается серьезный демографический провал среди реально молодого населения. Значительная часть молодых людей погибла в ходе СВО, другая часть покинула страну, оставшиеся сталкиваются с беспрецедентными социально-экономическими вызовами. И вместо комплексного решения этих проблем предлагается простое административное решение – давайте просто расширим определение молодости!
Это напоминает старый анекдот про человека, который искал потерянные ключи не там, где их потерял, а под фонарем, потому что там светлее. Так и здесь: вместо работы с реальными демографическими проблемами предлагается изменить методику подсчета.
Конечно, можно понять логику чиновников: если нельзя улучшить демографические показатели, можно попытаться улучшить статистику. Но давайте на секунду представим практические последствия. Что это значит для социальной политики? Для молодежных программ? Для рынка труда? Будут ли теперь 55-летние специалисты конкурировать за места в молодежных жилищных программах с 25-летними?
А может, пойдем дальше? Почему бы не объявить молодыми всех до 70? Или сразу до 80? Тогда мы одним росчерком пера решим и проблему старения населения, и достигнем целевых показателей продолжительности жизни. Правда, боюсь, даже самая изощренная статистика не сможет скрыть реальное положение дел.
В конце концов, демография – это не просто цифры в отчетах. Это реальные люди, реальные проблемы и необходимость реальных решений. И никакое административное жонглирование определениями не заменит настоящей работы с демографическими вызовами современной России.
Будущее российских городов: «эффект швейцарского сыра» вместо «эффекта пончика»
Забудем ненадолго о политике, обратившись к социологии города. Что происходит и будет происходить с российскими городами? Об этом рассказал журналу «Вокруг света». Отправной точкой стало свежее исследование экономистов из Стэнфордского университета и Массачусетского технологического института. Они исследовали 12 крупнейших городов страны и увидели «эффект пончика». В России я вижу «эффект швейцарского сыра»…
– "Эффект пончика" в американских городах и российская урбанистическая трансформация – это, по сути, два разных процесса с похожей внешней симптоматикой. В США мы наблюдаем классический пример "созидательного разрушения" по Шумпетеру: деловые центры опустошаются, создавая новую конфигурацию городского пространства. В России же происходит более сложный процесс полицентрической трансформации.
Ключевое различие кроется в исторической морфологии наших городов. Американские даунтауны – это прежде всего деловые районы с относительно низкой жилой функцией. Российские центры городов – это сложный слоеный пирог из жилья, офисов, культурных институций и исторического наследия. Поэтому наш "пончик" не может образовать классическую "дырку" в центре.
Более того, российские города переживают не столько исход из центра, сколько реконфигурацию городской ткани. Возникают новые точки притяжения на периферии, но центр сохраняет свою витальность за счет многофункциональности. Это больше похоже на "эффект швейцарского сыра" – с множеством новых центров притяжения, но без тотального опустошения исторического ядра.
В этом контексте американский "эффект пончика" можно рассматривать как частный случай более общего процесса постпандемийной урбанистической трансформации, где российские города демонстрируют свой, "особый путь" эволюции городского пространства.
Забудем ненадолго о политике, обратившись к социологии города. Что происходит и будет происходить с российскими городами? Об этом рассказал журналу «Вокруг света». Отправной точкой стало свежее исследование экономистов из Стэнфордского университета и Массачусетского технологического института. Они исследовали 12 крупнейших городов страны и увидели «эффект пончика». В России я вижу «эффект швейцарского сыра»…
– "Эффект пончика" в американских городах и российская урбанистическая трансформация – это, по сути, два разных процесса с похожей внешней симптоматикой. В США мы наблюдаем классический пример "созидательного разрушения" по Шумпетеру: деловые центры опустошаются, создавая новую конфигурацию городского пространства. В России же происходит более сложный процесс полицентрической трансформации.
Ключевое различие кроется в исторической морфологии наших городов. Американские даунтауны – это прежде всего деловые районы с относительно низкой жилой функцией. Российские центры городов – это сложный слоеный пирог из жилья, офисов, культурных институций и исторического наследия. Поэтому наш "пончик" не может образовать классическую "дырку" в центре.
Более того, российские города переживают не столько исход из центра, сколько реконфигурацию городской ткани. Возникают новые точки притяжения на периферии, но центр сохраняет свою витальность за счет многофункциональности. Это больше похоже на "эффект швейцарского сыра" – с множеством новых центров притяжения, но без тотального опустошения исторического ядра.
В этом контексте американский "эффект пончика" можно рассматривать как частный случай более общего процесса постпандемийной урбанистической трансформации, где российские города демонстрируют свой, "особый путь" эволюции городского пространства.
Культура суеты: когда занятость стала новой религией
«Культура суеты». Этот феномен, оформившийся в середине 2010-х, представляет собой завораживающий пример социальной мимикрии, где вечная занятость превратилась в форму демонстративного потребления, о котором некогда писал Торстейн Веблен в «Теории праздного класса».
Представьте себе: миллионы людей добровольно участвуют в грандиозном социальном эксперименте, где их ценность измеряется количеством задач в Todoist и числом «продуктивных часов» в трекере времени. Это похоже на причудливый социальный танец, где каждый стремится показать, насколько он занят, перегружен и, следовательно, «успешен».
Особенно примечательна экономика этого явления. Целая индустрия выросла на эксплуатации коллективной тревожности о продуктивности. Digital-евангелисты новой эпохи – коучи, инфлюенсеры, создатели курсов – с впечатляющей виртуозностью монетизируют наш страх «недостаточной эффективности». Они продают нам решения проблем, которые сами же и создают, формируя замкнутый круг потребления контента о продуктивности.
Корпоративный мир, этот верный индикатор социальных трендов, не мог остаться в стороне. Крупные компании, особенно в технологическом секторе, превратили «хасл» в негласный социальный договор. Теперь у нас есть целые организации, где переработка стала формой корпоративного ритуала, а отсутствие work-life balance – признаком лояльности. Восхитительная трансформация трудовой этики, не правда ли?
Но самое интересное здесь – это механизм социального контроля, который выстраивается почти автоматически. Когда человек постоянно занят погоней за призрачной «лучшей версией себя», у него физически не остается ментальных ресурсов на критическое осмысление происходящего. Он слишком погружен в бесконечный поток задач, чтобы задаться вопросом: а кому, собственно, выгодна эта вечная гонка?
Эмпирические исследования показывают почти комическую картину: чем больше общество одержимо продуктивностью, тем менее продуктивным оно становится. Социальная система создает механизмы самовоспроизводящегося стресса, который затем успешно монетизируется через индустрию «решений».
В этом контексте особенно иронично выглядит растущая популярность курсов по борьбе с выгоранием, которые часто ведут те же самые люди, что пропагандируют культуру бесконечной продуктивности. Это похоже на продажу огнетушителей теми, кто устраивает поджоги.
Впрочем, самое забавное в этой ситуации то, что мы все прекрасно осознаем абсурдность происходящего, но продолжаем участвовать в этом социальном спектакле. Возможно, именно эта коллективная самоирония и является самым ярким маркером нашей эпохи – эпохи, где даже осознание абсурда стало предметом потребления.
И да, я прекрасно понимаю иронию момента: написание этой колонки о культуре суеты тоже является частью той самой культуры суеты. Но разве это не делает наш анализ еще более аутентичным?
📰 Это полный текст моего комментария для статьи в «Известиях» (В статье есть комментарии других экспертов)
«Культура суеты». Этот феномен, оформившийся в середине 2010-х, представляет собой завораживающий пример социальной мимикрии, где вечная занятость превратилась в форму демонстративного потребления, о котором некогда писал Торстейн Веблен в «Теории праздного класса».
Представьте себе: миллионы людей добровольно участвуют в грандиозном социальном эксперименте, где их ценность измеряется количеством задач в Todoist и числом «продуктивных часов» в трекере времени. Это похоже на причудливый социальный танец, где каждый стремится показать, насколько он занят, перегружен и, следовательно, «успешен».
Особенно примечательна экономика этого явления. Целая индустрия выросла на эксплуатации коллективной тревожности о продуктивности. Digital-евангелисты новой эпохи – коучи, инфлюенсеры, создатели курсов – с впечатляющей виртуозностью монетизируют наш страх «недостаточной эффективности». Они продают нам решения проблем, которые сами же и создают, формируя замкнутый круг потребления контента о продуктивности.
Корпоративный мир, этот верный индикатор социальных трендов, не мог остаться в стороне. Крупные компании, особенно в технологическом секторе, превратили «хасл» в негласный социальный договор. Теперь у нас есть целые организации, где переработка стала формой корпоративного ритуала, а отсутствие work-life balance – признаком лояльности. Восхитительная трансформация трудовой этики, не правда ли?
Но самое интересное здесь – это механизм социального контроля, который выстраивается почти автоматически. Когда человек постоянно занят погоней за призрачной «лучшей версией себя», у него физически не остается ментальных ресурсов на критическое осмысление происходящего. Он слишком погружен в бесконечный поток задач, чтобы задаться вопросом: а кому, собственно, выгодна эта вечная гонка?
Эмпирические исследования показывают почти комическую картину: чем больше общество одержимо продуктивностью, тем менее продуктивным оно становится. Социальная система создает механизмы самовоспроизводящегося стресса, который затем успешно монетизируется через индустрию «решений».
В этом контексте особенно иронично выглядит растущая популярность курсов по борьбе с выгоранием, которые часто ведут те же самые люди, что пропагандируют культуру бесконечной продуктивности. Это похоже на продажу огнетушителей теми, кто устраивает поджоги.
Впрочем, самое забавное в этой ситуации то, что мы все прекрасно осознаем абсурдность происходящего, но продолжаем участвовать в этом социальном спектакле. Возможно, именно эта коллективная самоирония и является самым ярким маркером нашей эпохи – эпохи, где даже осознание абсурда стало предметом потребления.
И да, я прекрасно понимаю иронию момента: написание этой колонки о культуре суеты тоже является частью той самой культуры суеты. Но разве это не делает наш анализ еще более аутентичным?
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Возможно последние выборы президента Беларуси…
Вчера ЦИК Белоруссии приняла документы для регистрации действующего президента республики Александра Лукашенко в качестве кандидата. В Беларуси искусство проведения безальтернативных выборов с имитацией альтернативы доведено до такого совершенства, что заслуживает отдельной главы в учебниках политологии. Предстоящие январские выборы обещают стать очередным мастер-классом того, что можно назвать «конкурентной автократией без конкуренции».
Александр Лукашенко, виртуоз этого политического театра, создал систему, где выборы служат не более чем административной процедурой – примерно как заседание совета директоров, на котором генеральный директор переназначает сам себя. В этом есть своя элегантная простота, идеально отраженная в сицилийской поговорке: «Кто играет один, никогда не проигрывает».
Предвыборный сценарий уже знаком всем наблюдателям за белорусской политикой. Нас ждёт традиционный парад таинственных внешних угроз, где в потенциальной дестабилизации обвинят Польшу, страны Балтии и, возможно, призрак Наполеона. Это излюбленная традиция авторитарных лидеров – изобретать внешних врагов, хотя в случае с Лукашенко реальная угроза, вероятно, притаилась гораздо ближе – в коридорах его собственного президентского дворца.
В свои 70 лет наш протагонист сталкивается не только с политическими вызовами, но и с неумолимым законом природы. В отличие от результатов выборов, этот показатель он изменить не в силах. Любопытно, что в отличие от других постсоветских автократий, где преемников готовят с хирургической точностью, Беларусь Лукашенко остаётся удивительно свободной от наследников. Даже публичные появления его сына Николая больше напоминают «день открытых дверей для детей на работе», чем серьёзную подготовку к династическому наследованию.
Массовые протесты? Маловероятно. События 2020 года послужили образцовым мастер-классом по превращению силового аппарата в общенациональную машину подавления протестов. Однако предупреждений о надвигающихся выступлениях будет предостаточно – они удобны для оправдания любых новых мер безопасности, которые могут прийти в голову режиму.
Самая интригующая сюжетная линия в этой политической драме – деликатное балансирование Лукашенко между Востоком и Западом. Представьте канатоходца, несущего два тяжёлых чемодана – один с надписью «Интеграция с Россией», другой – «Западные санкции». На фоне беспрецедентной изоляции России роль Беларуси как геополитического буфера становится всё более шаткой. Если этот баланс нарушится, мы можем стать свидетелями главного сюжетного поворота: референдума о присоединении к России.
Такой финал заставляет западные столицы, особенно Вашингтон и Брюссель, затаить дыхание. Киев, понятное дело, тоже нервничает при мысли о том, что российская граница может придвинуться ещё ближе. На фоне этого давления паранойя Лукашенко в следующий срок может достичь новых, креативных высот.
Особенно очаровательно в этой ситуации то, как она иллюстрирует главный парадокс персоналистских авторитарных режимов: чем прочнее они кажутся снаружи, тем более хрупкими, практически «хрустальными» они становятся внутри. Лукашенко выстроил систему, настолько зависимую от его личного руководства, что сама её стабильность стала её главной уязвимостью.
В январе 2025-го мы все будем наблюдать за этим тщательно срежиссированным представлением. Исход предрешён, но, как знает любой театральный критик, иногда настоящая драма разворачивается за кулисами. В случае с Беларусью интересный вопрос не в том, кто победит, а в том, как долго этот моноспектакль сможет продержаться на сцене.
Вчера ЦИК Белоруссии приняла документы для регистрации действующего президента республики Александра Лукашенко в качестве кандидата. В Беларуси искусство проведения безальтернативных выборов с имитацией альтернативы доведено до такого совершенства, что заслуживает отдельной главы в учебниках политологии. Предстоящие январские выборы обещают стать очередным мастер-классом того, что можно назвать «конкурентной автократией без конкуренции».
Александр Лукашенко, виртуоз этого политического театра, создал систему, где выборы служат не более чем административной процедурой – примерно как заседание совета директоров, на котором генеральный директор переназначает сам себя. В этом есть своя элегантная простота, идеально отраженная в сицилийской поговорке: «Кто играет один, никогда не проигрывает».
Предвыборный сценарий уже знаком всем наблюдателям за белорусской политикой. Нас ждёт традиционный парад таинственных внешних угроз, где в потенциальной дестабилизации обвинят Польшу, страны Балтии и, возможно, призрак Наполеона. Это излюбленная традиция авторитарных лидеров – изобретать внешних врагов, хотя в случае с Лукашенко реальная угроза, вероятно, притаилась гораздо ближе – в коридорах его собственного президентского дворца.
В свои 70 лет наш протагонист сталкивается не только с политическими вызовами, но и с неумолимым законом природы. В отличие от результатов выборов, этот показатель он изменить не в силах. Любопытно, что в отличие от других постсоветских автократий, где преемников готовят с хирургической точностью, Беларусь Лукашенко остаётся удивительно свободной от наследников. Даже публичные появления его сына Николая больше напоминают «день открытых дверей для детей на работе», чем серьёзную подготовку к династическому наследованию.
Массовые протесты? Маловероятно. События 2020 года послужили образцовым мастер-классом по превращению силового аппарата в общенациональную машину подавления протестов. Однако предупреждений о надвигающихся выступлениях будет предостаточно – они удобны для оправдания любых новых мер безопасности, которые могут прийти в голову режиму.
Самая интригующая сюжетная линия в этой политической драме – деликатное балансирование Лукашенко между Востоком и Западом. Представьте канатоходца, несущего два тяжёлых чемодана – один с надписью «Интеграция с Россией», другой – «Западные санкции». На фоне беспрецедентной изоляции России роль Беларуси как геополитического буфера становится всё более шаткой. Если этот баланс нарушится, мы можем стать свидетелями главного сюжетного поворота: референдума о присоединении к России.
Такой финал заставляет западные столицы, особенно Вашингтон и Брюссель, затаить дыхание. Киев, понятное дело, тоже нервничает при мысли о том, что российская граница может придвинуться ещё ближе. На фоне этого давления паранойя Лукашенко в следующий срок может достичь новых, креативных высот.
Особенно очаровательно в этой ситуации то, как она иллюстрирует главный парадокс персоналистских авторитарных режимов: чем прочнее они кажутся снаружи, тем более хрупкими, практически «хрустальными» они становятся внутри. Лукашенко выстроил систему, настолько зависимую от его личного руководства, что сама её стабильность стала её главной уязвимостью.
В январе 2025-го мы все будем наблюдать за этим тщательно срежиссированным представлением. Исход предрешён, но, как знает любой театральный критик, иногда настоящая драма разворачивается за кулисами. В случае с Беларусью интересный вопрос не в том, кто победит, а в том, как долго этот моноспектакль сможет продержаться на сцене.
Forwarded from ПолитологОрлов
Лобойко: рано или поздно практика публичных слушаний в регионах вернется
В 2025 г. истекает срок действия закона, который позволял регионам в 2022-2024 гг. самостоятельно принимать решение о необходимости проведения общественных слушаний при реализации градостроительных проектов. Согласно тексту новых поправок в Градостроительный кодекс, у субъектов может появиться право не проводить публичные слушания при подготовке проектов правил землепользования и застройки и проектов, предусматривающих внесение изменений в них.
Лобойко Дмитрий, руководитель Центра «Региональные исследования»:
➖В Государственную Думу внесен законопроект, который может навсегда избавить региональные власти от необходимости спрашивать мнение граждан о градостроительных проектах.
Начиналось все, как водится, с благих намерений. В 2022 году, на фоне санкционного давления, регионам разрешили самостоятельно решать вопрос о необходимости проведения общественных слушаний при реализации градостроительных проектов. Мера подавалась как временная, призванная поддержать строительную отрасль в трудный период.
И вот теперь, когда срок действия временной меры подходит к концу, появляется инициатива сделать эту практику постоянной. Однако публичные слушания – это не просто бюрократическая формальность, а один из последних реальных инструментов влияния граждан на формирование городской среды. Именно благодаря им удавалось предотвращать появление «человейников» в исторических центрах, сохранять зеленые зоны и останавливать точечную застройку. В 2024 году более чем в 40 городах прокуратура остановила стройки жилья из-за их необеспеченности школами и садами – и это во многом результат активной позиции местных жителей.
Отмена публичных слушаний создаст причудливую мозаику региональных практик. В некоторых субъектах, где строительный бизнес традиционно близок к власти, можно ожидать полного отказа от общественных обсуждений. В других регионах, где губернаторы более чувствительны к социальным настроениям, возможно сохранение некоего симулякра публичных слушаний – для галочки и отчетности перед федеральным центром.
Особенно пикантно ситуация выглядит на фоне сокращения традиционных источников дохода региональных элит. Когда «кормовая база» сужается, а федеральный центр требует показывать рост и развитие, соблазн закрыть глаза на общественное мнение становится особенно велик.
Каковы риски и побочные эффекты?
1️⃣ Социальное напряжение. Когда легальные каналы выражения недовольства перекрываются, протест не исчезает – он уходит в подполье или принимает более радикальные формы.
2️⃣ Коррупционные риски. Отсутствие публичного контроля создает идеальную среду для «договорных» решений между застройщиками и чиновниками.
3️⃣ Градостроительные ошибки. Без учета мнения жителей повышается вероятность принятия решений, которые потом придется исправлять за счет бюджета – как это уже случалось с печально известными проектами реновации.
4️⃣ Деградация городской среды. Застройщики будут ориентироваться исключительно на максимизацию прибыли, игнорируя социальные аспекты и качество жизни будущих жителей.
История показывает, что подобные решения редко бывают долговечными. Рано или поздно практика публичных слушаний вернется – вопрос лишь в том, какую цену придется заплатить за этот эксперимент. Пока же мы наблюдаем пример того, как кризисная мера, введенная как временная, имеет все шансы стать постоянной.
Впрочем, есть и светлая сторона: чем дольше будет действовать этот запрет, тем больше будет накапливаться примеров его деструктивного влияния. А значит, когда придет время перемен, аргументов в пользу возвращения публичных слушаний будет более чем достаточно.
#Аналитика
В 2025 г. истекает срок действия закона, который позволял регионам в 2022-2024 гг. самостоятельно принимать решение о необходимости проведения общественных слушаний при реализации градостроительных проектов. Согласно тексту новых поправок в Градостроительный кодекс, у субъектов может появиться право не проводить публичные слушания при подготовке проектов правил землепользования и застройки и проектов, предусматривающих внесение изменений в них.
Лобойко Дмитрий, руководитель Центра «Региональные исследования»:
➖В Государственную Думу внесен законопроект, который может навсегда избавить региональные власти от необходимости спрашивать мнение граждан о градостроительных проектах.
Начиналось все, как водится, с благих намерений. В 2022 году, на фоне санкционного давления, регионам разрешили самостоятельно решать вопрос о необходимости проведения общественных слушаний при реализации градостроительных проектов. Мера подавалась как временная, призванная поддержать строительную отрасль в трудный период.
И вот теперь, когда срок действия временной меры подходит к концу, появляется инициатива сделать эту практику постоянной. Однако публичные слушания – это не просто бюрократическая формальность, а один из последних реальных инструментов влияния граждан на формирование городской среды. Именно благодаря им удавалось предотвращать появление «человейников» в исторических центрах, сохранять зеленые зоны и останавливать точечную застройку. В 2024 году более чем в 40 городах прокуратура остановила стройки жилья из-за их необеспеченности школами и садами – и это во многом результат активной позиции местных жителей.
Отмена публичных слушаний создаст причудливую мозаику региональных практик. В некоторых субъектах, где строительный бизнес традиционно близок к власти, можно ожидать полного отказа от общественных обсуждений. В других регионах, где губернаторы более чувствительны к социальным настроениям, возможно сохранение некоего симулякра публичных слушаний – для галочки и отчетности перед федеральным центром.
Особенно пикантно ситуация выглядит на фоне сокращения традиционных источников дохода региональных элит. Когда «кормовая база» сужается, а федеральный центр требует показывать рост и развитие, соблазн закрыть глаза на общественное мнение становится особенно велик.
Каковы риски и побочные эффекты?
1️⃣ Социальное напряжение. Когда легальные каналы выражения недовольства перекрываются, протест не исчезает – он уходит в подполье или принимает более радикальные формы.
2️⃣ Коррупционные риски. Отсутствие публичного контроля создает идеальную среду для «договорных» решений между застройщиками и чиновниками.
3️⃣ Градостроительные ошибки. Без учета мнения жителей повышается вероятность принятия решений, которые потом придется исправлять за счет бюджета – как это уже случалось с печально известными проектами реновации.
4️⃣ Деградация городской среды. Застройщики будут ориентироваться исключительно на максимизацию прибыли, игнорируя социальные аспекты и качество жизни будущих жителей.
История показывает, что подобные решения редко бывают долговечными. Рано или поздно практика публичных слушаний вернется – вопрос лишь в том, какую цену придется заплатить за этот эксперимент. Пока же мы наблюдаем пример того, как кризисная мера, введенная как временная, имеет все шансы стать постоянной.
Впрочем, есть и светлая сторона: чем дольше будет действовать этот запрет, тем больше будет накапливаться примеров его деструктивного влияния. А значит, когда придет время перемен, аргументов в пользу возвращения публичных слушаний будет более чем достаточно.
#Аналитика
Forwarded from ПолитологОрлов
2025-й год: главные вызовы для регионов
Наступающий 2025-й год связан с целым рядом вызовов для субъектов РФ. Очевидно, что региональная политика в целом претерпит ряд существенных изменений.
📍Публицист, основатель Telegram-канала «Толкователь» Павел Пряников:
➖ Думаю, у властей регионов всех уровней (от губернаторов и заксобраний до мэров и гордум) будут два главных вызова.
Первый – все, что связано с СВО: набор новых контрактников, реабилитация и другая помощь ветеранам СВО и их семьям. Дополнительно власти будут думать над тем, как инкорпорировать в свои ряды ветеранов СВО, но так, чтобы и не пошатнуть устои властных структур.
Второй вызов – демография. Уже сейчас видно, что Кремль будет строго спрашивать по этому вопросу с губернаторов. Можно ожидать введения региональных материнских капиталов или их увеличения там, где они уже есть. Много будет агитационно-пропагандистских мероприятий у местных властей, и часто таких, которые станут будоражить общественность. У некоторых регионов развернется борьба за рожениц из других регионов, так как в статистику дети попадают по месту их рождения.
📍Член Совета Федерации Айрат Гибатдинов:
➖ Вряд ли нам следует ожидать серьезных изменений в предстоящий год. Экономическая ситуация во всей стране во многом зависит от положений дел на фронте: все субъекты России сейчас ставят перед собой задачи по оказанию максимальной помощи армии России.
Другой немаловажной задачей станет исполнение задач послания президента, которое охватывает целый перечень вопросов по социальному обеспечению граждан и строительству ряда объектов инфраструктуры.
В целом, роста можно ожидать от аграрно-промышленного комплекса, которому правительство РФ уделяет особое внимание.
📍Политолог, руководитель Центра «Региональные исследования» Дмитрий Лобойко:
➖ Первое и самое важное: произойдет кристаллизация новой региональной иерархии. Традиционное деление на доноров и реципиентов уступит место более сложной системе. Уже сейчас можно выделить четыре формирующихся кластера: «военно-промышленные хабы», «логистические ворота», «технологические анклавы» и «территории базового обеспечения». Причем статус региона в этой иерархии будет определять не только объем федеральной поддержки, но и степень его реальной автономии в принятии решений.
К середине 2025 года мы увидим первые результаты «принудительной цифровизации» регионов. Внедрение систем тотального мониторинга социальных настроений, всерьез начатое в 2024 году, приведет к появлению своеобразных региональных «социальных рейтингов». Учитывая текущие тенденции в развитии государственных информационных систем, эти платформы могут включать элементы предиктивной аналитики и автоматизированного реагирования на потенциальные очаги напряженности.
В сфере регионального управления назревает серьезная трансформация. Модель «губернаторов-технократов», доминировавшая в последние годы, обнаруживает свои ограничения в новых условиях. Логика развития событий подсказывает, что следующая волна управленческих назначений может быть связана с выходцами из военно-промышленного комплекса и смежных отраслей, знакомых со спецификой работы в условиях мобилизационной экономики.
В социальной сфере ключевым трендом станет «муниципализация» социальной политики. Регионы будут вынуждены передавать все больше полномочий на уровень муниципалитетов - просто потому, что не смогут эффективно администрировать растущий объем социальных обязательств из региональных центров.
#Мнения
Наступающий 2025-й год связан с целым рядом вызовов для субъектов РФ. Очевидно, что региональная политика в целом претерпит ряд существенных изменений.
📍Публицист, основатель Telegram-канала «Толкователь» Павел Пряников:
➖ Думаю, у властей регионов всех уровней (от губернаторов и заксобраний до мэров и гордум) будут два главных вызова.
Первый – все, что связано с СВО: набор новых контрактников, реабилитация и другая помощь ветеранам СВО и их семьям. Дополнительно власти будут думать над тем, как инкорпорировать в свои ряды ветеранов СВО, но так, чтобы и не пошатнуть устои властных структур.
Второй вызов – демография. Уже сейчас видно, что Кремль будет строго спрашивать по этому вопросу с губернаторов. Можно ожидать введения региональных материнских капиталов или их увеличения там, где они уже есть. Много будет агитационно-пропагандистских мероприятий у местных властей, и часто таких, которые станут будоражить общественность. У некоторых регионов развернется борьба за рожениц из других регионов, так как в статистику дети попадают по месту их рождения.
📍Член Совета Федерации Айрат Гибатдинов:
➖ Вряд ли нам следует ожидать серьезных изменений в предстоящий год. Экономическая ситуация во всей стране во многом зависит от положений дел на фронте: все субъекты России сейчас ставят перед собой задачи по оказанию максимальной помощи армии России.
Другой немаловажной задачей станет исполнение задач послания президента, которое охватывает целый перечень вопросов по социальному обеспечению граждан и строительству ряда объектов инфраструктуры.
В целом, роста можно ожидать от аграрно-промышленного комплекса, которому правительство РФ уделяет особое внимание.
📍Политолог, руководитель Центра «Региональные исследования» Дмитрий Лобойко:
➖ Первое и самое важное: произойдет кристаллизация новой региональной иерархии. Традиционное деление на доноров и реципиентов уступит место более сложной системе. Уже сейчас можно выделить четыре формирующихся кластера: «военно-промышленные хабы», «логистические ворота», «технологические анклавы» и «территории базового обеспечения». Причем статус региона в этой иерархии будет определять не только объем федеральной поддержки, но и степень его реальной автономии в принятии решений.
К середине 2025 года мы увидим первые результаты «принудительной цифровизации» регионов. Внедрение систем тотального мониторинга социальных настроений, всерьез начатое в 2024 году, приведет к появлению своеобразных региональных «социальных рейтингов». Учитывая текущие тенденции в развитии государственных информационных систем, эти платформы могут включать элементы предиктивной аналитики и автоматизированного реагирования на потенциальные очаги напряженности.
В сфере регионального управления назревает серьезная трансформация. Модель «губернаторов-технократов», доминировавшая в последние годы, обнаруживает свои ограничения в новых условиях. Логика развития событий подсказывает, что следующая волна управленческих назначений может быть связана с выходцами из военно-промышленного комплекса и смежных отраслей, знакомых со спецификой работы в условиях мобилизационной экономики.
В социальной сфере ключевым трендом станет «муниципализация» социальной политики. Регионы будут вынуждены передавать все больше полномочий на уровень муниципалитетов - просто потому, что не смогут эффективно администрировать растущий объем социальных обязательств из региональных центров.
#Мнения
Вячеслав Федорищев. Итоги 2024
Мой комментарий для «Национального рейтинга губернаторов», в котором В.А.Ф. занял почетное 43 место:
– В текущем политическом сезоне Самарская область демонстрирует поистине захватывающий кейс трансформации регионального управления. Сериал под названием «Молодой технократ в джунглях региональной политики» разворачивается на наших глазах со всей драматургической полнотой.
Вячеслав Федорищев, получивший в мае 2024 года карт-бланш от федерального центра, решил не тратить время на церемонии. Вместо традиционного для новых губернаторов периода «врастания» в регион и реверансов в сторону местных элит, он практически с места в карьер начал их активную декомпозицию. Его публичные баталии с такими столпами местного истеблишмента, как Владимир Аветисян и Александр Милеев уже стали региональной политической классикой.
Любопытно наблюдать за попытками губернатора создать образ «живого» политика новой формации. Репертуар впечатляет: от написания рэпа до организации «очных ставок» с региональными нотаблями в лучших традициях телевизионных ток-шоу 90-х. В этом смысле Федорищев составляет причудливую пару с вологодским коллегой Филимоновым – оба словно соревнуются в искусстве политического перформанса, только один берёт креативом, а другой – идеологической эквилибристикой между памятниками Сталину и жертвам репрессий.
Однако за яркими медийными демаршами пока не просматривается системных изменений в социально-экономической сфере региона. После серии громких арестов в строительном блоке правительства (которые, видимо, должны были продемонстрировать решительность новой метлы) значительная часть управленческих процессов оказалась фактически парализована.
Неукомплектованность команды и затянувшийся процесс формирования правительства создают ощущение, что новый капитан всё ещё пытается разобраться с управлением кораблём.
Особого внимания заслуживает начавшийся процесс перераспределения экономических активов в регионе – от строительства до рынка медицинских услуг и утилизации отходов. Характерно, что на смену местным операторам приходят структуры федерального уровня – причём с удивительно знакомой географией происхождения.
При этом сам губернатор, судя по его откровениям, не уверен в долгосрочности своего пребывания в регионе.
Такая экзистенциальная неопределённость, помноженная на амбициозность молодого управленца, создаёт весьма пикантный управленческий коктейль.
Подводя итог, можно констатировать, что Самарская область превратилась в своеобразную лабораторию по обкатке новых подходов к региональному управлению. Впрочем, пока сложно сказать, получится ли из этого эксперимента нечто большее, чем очередной сезон регионального политического сериала.
Мой комментарий для «Национального рейтинга губернаторов», в котором В.А.Ф. занял почетное 43 место:
– В текущем политическом сезоне Самарская область демонстрирует поистине захватывающий кейс трансформации регионального управления. Сериал под названием «Молодой технократ в джунглях региональной политики» разворачивается на наших глазах со всей драматургической полнотой.
Вячеслав Федорищев, получивший в мае 2024 года карт-бланш от федерального центра, решил не тратить время на церемонии. Вместо традиционного для новых губернаторов периода «врастания» в регион и реверансов в сторону местных элит, он практически с места в карьер начал их активную декомпозицию. Его публичные баталии с такими столпами местного истеблишмента, как Владимир Аветисян и Александр Милеев уже стали региональной политической классикой.
Любопытно наблюдать за попытками губернатора создать образ «живого» политика новой формации. Репертуар впечатляет: от написания рэпа до организации «очных ставок» с региональными нотаблями в лучших традициях телевизионных ток-шоу 90-х. В этом смысле Федорищев составляет причудливую пару с вологодским коллегой Филимоновым – оба словно соревнуются в искусстве политического перформанса, только один берёт креативом, а другой – идеологической эквилибристикой между памятниками Сталину и жертвам репрессий.
Однако за яркими медийными демаршами пока не просматривается системных изменений в социально-экономической сфере региона. После серии громких арестов в строительном блоке правительства (которые, видимо, должны были продемонстрировать решительность новой метлы) значительная часть управленческих процессов оказалась фактически парализована.
Неукомплектованность команды и затянувшийся процесс формирования правительства создают ощущение, что новый капитан всё ещё пытается разобраться с управлением кораблём.
Особого внимания заслуживает начавшийся процесс перераспределения экономических активов в регионе – от строительства до рынка медицинских услуг и утилизации отходов. Характерно, что на смену местным операторам приходят структуры федерального уровня – причём с удивительно знакомой географией происхождения.
При этом сам губернатор, судя по его откровениям, не уверен в долгосрочности своего пребывания в регионе.
Такая экзистенциальная неопределённость, помноженная на амбициозность молодого управленца, создаёт весьма пикантный управленческий коктейль.
Подводя итог, можно констатировать, что Самарская область превратилась в своеобразную лабораторию по обкатке новых подходов к региональному управлению. Впрочем, пока сложно сказать, получится ли из этого эксперимента нечто большее, чем очередной сезон регионального политического сериала.
Последнее слово П. Как за 24 года изменились новогодние обращения и страна?
Близится последняя ночь 2024 года и очередноепоследнее слово новогоднее обращение президента России. Это не просто традиция, а ежегодный ритуал политической коммуникации, своеобразный микрокосм властного дискурса. Анализ корпуса текстов* с 1999 по 2023 год позволяет проследить удивительную трансформацию: как скромное поздравление превратилось в идеологический манифест, а прагматичный менеджер – в мессианского лидера.
Начнем с количественных показателей. За 24 года объем новогодних обращений вырос более чем вдвое: с 400-500 слов в начале "нулевых" до 1000-1200 слов в последние годы. Техническая деталь. Но она иллюстрирует общий тренд: от лаконичного управленца к многословному идеологу.
Занятна эволюция синтаксиса. В 1999 году средняя длина предложения составляла 12-15 слов, к 2023 году – 18-22 слов. Можно сказать, простота конструкций прямо пропорциональна близости к реальности. Чем сложнее и витиеватее становились фразы, тем дальше уходила риторика в сторону абстрактных построений.
Частотный анализ ключевых слов ярко демонстрирует картину идеологической трансформации. В первые годы доминировали слова "развитие" (15-20 упоминаний), "стабильность" (10-12) и "экономика". К 2023-му на первый план вышли "суверенитет" (20-25), "традиции" (15-18) и "единство" (12-15). Симптоматично: частота употребления слова "свобода" планомерно снижалась с каждым годом – воистину, статистика знает всё.
Красноречива метаморфоза образа будущего. От конкретных экономических целей и "важного задела на будущее" (2001) к расплывчатым "исторической миссии" и "цивилизационном выборе". Прагматизм уступил место патетике, менеджмент – мессианству.
Любопытна эволюция обращения к аудитории. "Дорогие друзья" и "дорогие россияне" первых лет сменились более формальным "уважаемые граждане России", а затем трансформировались в сложную систему дифференцированных обращений к разным группам населения. Простое "друзья" уже не вмещает всю полноту властной вертикали.
Трансформация образа внешнего мира. От "интеграции в мировое сообщество" (цитата 2000 года) через "отстаивание национальных интересов" (2010) к "противостоянию коллективному Западу" (2022) – такова траектория этой метаморфозы. Чем чаще в текстах появлялось слово "суверенитет", тем реже встречались упоминания о международном сотрудничестве.
Визуальное оформление обращений тоже претерпело характерную эволюцию. От камерной съемки в рабочем кабинете (1999) через стандартизированные виды Кремля к экспериментам с локациями и милитаристской символики. Параллельно росла и длительность выступлений: с 3-4 минут до 5-7 минут. Видимо, чем стабильнее в стране, тем больше нужно времени для рассказа об этом.
Анализ эмоционально окрашенной лексики показывает интересную динамику: доля позитивно окрашенных слов достигла пика в 2004-14 гг (35-40%), а затем начала снижаться, уступая место более сложной эмоциональной палитре. Доля негативно окрашенной лексики выросла с 3-5% до 8-10%. Видимо, образ внешних угроз требует соответствующего лексического оформления.
Новогодние обращения президента – это своего рода капсула времени, в которой законсервирована эволюция политического режима. От прагматичного технократа к державному лидеру, от экономического развития к цивилизационной миссии, от открытости миру к "особому пути" – все эти трансформации отчетливо видны в зеркале новогодней риторики.
Это ежегодный срез того, как власть видит себя, страну и её место в мире. Если верить количественному анализу, за 24 года этот взгляд изменился кардинально. Как гласит одна из цитат 2000 года, "в новогоднюю ночь сбываются мечты". В том числе, видимо, и геополитические.
* – Материал основан на комплексном исследовании 24 новогодних обращений президента России (1999-2023 гг.), проведенном с использованием методов количественного контент-анализа, дискурс-анализа и лингвистического анализа. Источниками данных послужили официальные стенограммы обращений. Статистическая погрешность при подсчете частотности слов и выражений не превышает 2%.
Близится последняя ночь 2024 года и очередное
Начнем с количественных показателей. За 24 года объем новогодних обращений вырос более чем вдвое: с 400-500 слов в начале "нулевых" до 1000-1200 слов в последние годы. Техническая деталь. Но она иллюстрирует общий тренд: от лаконичного управленца к многословному идеологу.
Занятна эволюция синтаксиса. В 1999 году средняя длина предложения составляла 12-15 слов, к 2023 году – 18-22 слов. Можно сказать, простота конструкций прямо пропорциональна близости к реальности. Чем сложнее и витиеватее становились фразы, тем дальше уходила риторика в сторону абстрактных построений.
Частотный анализ ключевых слов ярко демонстрирует картину идеологической трансформации. В первые годы доминировали слова "развитие" (15-20 упоминаний), "стабильность" (10-12) и "экономика". К 2023-му на первый план вышли "суверенитет" (20-25), "традиции" (15-18) и "единство" (12-15). Симптоматично: частота употребления слова "свобода" планомерно снижалась с каждым годом – воистину, статистика знает всё.
Красноречива метаморфоза образа будущего. От конкретных экономических целей и "важного задела на будущее" (2001) к расплывчатым "исторической миссии" и "цивилизационном выборе". Прагматизм уступил место патетике, менеджмент – мессианству.
Любопытна эволюция обращения к аудитории. "Дорогие друзья" и "дорогие россияне" первых лет сменились более формальным "уважаемые граждане России", а затем трансформировались в сложную систему дифференцированных обращений к разным группам населения. Простое "друзья" уже не вмещает всю полноту властной вертикали.
Трансформация образа внешнего мира. От "интеграции в мировое сообщество" (цитата 2000 года) через "отстаивание национальных интересов" (2010) к "противостоянию коллективному Западу" (2022) – такова траектория этой метаморфозы. Чем чаще в текстах появлялось слово "суверенитет", тем реже встречались упоминания о международном сотрудничестве.
Визуальное оформление обращений тоже претерпело характерную эволюцию. От камерной съемки в рабочем кабинете (1999) через стандартизированные виды Кремля к экспериментам с локациями и милитаристской символики. Параллельно росла и длительность выступлений: с 3-4 минут до 5-7 минут. Видимо, чем стабильнее в стране, тем больше нужно времени для рассказа об этом.
Анализ эмоционально окрашенной лексики показывает интересную динамику: доля позитивно окрашенных слов достигла пика в 2004-14 гг (35-40%), а затем начала снижаться, уступая место более сложной эмоциональной палитре. Доля негативно окрашенной лексики выросла с 3-5% до 8-10%. Видимо, образ внешних угроз требует соответствующего лексического оформления.
Новогодние обращения президента – это своего рода капсула времени, в которой законсервирована эволюция политического режима. От прагматичного технократа к державному лидеру, от экономического развития к цивилизационной миссии, от открытости миру к "особому пути" – все эти трансформации отчетливо видны в зеркале новогодней риторики.
Это ежегодный срез того, как власть видит себя, страну и её место в мире. Если верить количественному анализу, за 24 года этот взгляд изменился кардинально. Как гласит одна из цитат 2000 года, "в новогоднюю ночь сбываются мечты". В том числе, видимо, и геополитические.
* – Материал основан на комплексном исследовании 24 новогодних обращений президента России (1999-2023 гг.), проведенном с использованием методов количественного контент-анализа, дискурс-анализа и лингвистического анализа. Источниками данных послужили официальные стенограммы обращений. Статистическая погрешность при подсчете частотности слов и выражений не превышает 2%.
Сербская зима тревоги: молчание громче криков
Трагедия в Нови-Саде, где обрушение козырька железнодорожного вокзала унесло 15 жизней, стала той самой каплей, переполнившей чашу общественного терпения в Сербии. Примечательно, что катализатором массового недовольства стала не политика или экономика, а банальная халатность властей. Это симптоматично: режим Александра Вучича, погрязший в коррупции и кумовстве, оказался неспособен обеспечить даже базовую безопасность граждан и теперь люди требуют его отставки. Важно, что протесты продолжаются по сей день и погасить, дискредитировать или заболтать их властям не удалось.
Еженедельные пятнадцатиминутные остановки движения по пятницам в 11:52 стали символом гражданского неповиновения в Сербии. Одним из показательных был инцидент 3 января у Варадинского моста в Нови Саде, когда водитель BMW попытался направить автомобиль в колонну студентов. В конце прошлого года у рынка Футошка работник МУПа из Земуна на Порше протаранил толпу, а затем с друзьями-спортсменами пытался спровоцировать драку. Оба инцидента демонстрируют как решимость протестующих, так и их способность сохранять выдержку в провокационных ситуациях.
Реакция властей следует классическому авторитарному сценарию: от попыток дискредитации протестующих как "хорватских агентов" до прямых угроз учителям, поддержавшим студенческие выступления. Показательна публикация в проправительственных СМИ личных документов протестующих сербов из Хорватии – примитивная попытка представить их "иностранными агентами".
На этом фоне особый интерес представляет предложение Зорана Живковича, занимавшего пост премьер-министра после гибели Зорана Джинджича. Несмотря на утрату политического влияния, его идея о формировании теневого правительства и сети региональных администраций заслуживает внимания как попытка создать альтернативный центр принятия решений.
Однако протестующим еще предстоит осознать фундаментальный парадокс современного авторитаризма: власть невозможно "отобрать" у режима, готового удерживать её любой ценой. Её можно только "подобрать", когда она начнёт рассыпаться.
И здесь ключевой вопрос: кто станет тем субъектом, который сможет легитимно принять на себя функции государственного управления в момент кризиса?
Слабость сербской оппозиции создает риск того, что даже успешное протестное движение может не привести к реальной трансформации политического режима. Предложение Живковича выглядит разумным шагом, но требует преодоления внутренних противоречий в оппозиционном лагере.
Тем не менее, способность сербского общества к самоорганизации заслуживает пристального изучения. Это особенно актуально для стран, где традиционные механизмы политической конкуренции оказались заблокированы. России и Беларуси еще предстоит найти собственные формулы трансформации, учитывающие их исторический опыт и специфику политической культуры.
И здесь проявляется еще один существенный аспект сербского опыта: значимость доступных и легальных форм протеста. Пятнадцатиминутные остановки движения, молчаливые шествия с телефонными фонариками – эти простые символические акции позволяют осознать масштаб общественной поддержки перемен. Сербское общество нащупало формулу конвертации индивидуального недовольства в коллективное действие, не переступая грань между гражданским неповиновением и противоправными действиями. Этот баланс, возможно, и есть ключ к пониманию устойчивости текущей волны протестов.
Трагедия в Нови-Саде, где обрушение козырька железнодорожного вокзала унесло 15 жизней, стала той самой каплей, переполнившей чашу общественного терпения в Сербии. Примечательно, что катализатором массового недовольства стала не политика или экономика, а банальная халатность властей. Это симптоматично: режим Александра Вучича, погрязший в коррупции и кумовстве, оказался неспособен обеспечить даже базовую безопасность граждан и теперь люди требуют его отставки. Важно, что протесты продолжаются по сей день и погасить, дискредитировать или заболтать их властям не удалось.
Еженедельные пятнадцатиминутные остановки движения по пятницам в 11:52 стали символом гражданского неповиновения в Сербии. Одним из показательных был инцидент 3 января у Варадинского моста в Нови Саде, когда водитель BMW попытался направить автомобиль в колонну студентов. В конце прошлого года у рынка Футошка работник МУПа из Земуна на Порше протаранил толпу, а затем с друзьями-спортсменами пытался спровоцировать драку. Оба инцидента демонстрируют как решимость протестующих, так и их способность сохранять выдержку в провокационных ситуациях.
Реакция властей следует классическому авторитарному сценарию: от попыток дискредитации протестующих как "хорватских агентов" до прямых угроз учителям, поддержавшим студенческие выступления. Показательна публикация в проправительственных СМИ личных документов протестующих сербов из Хорватии – примитивная попытка представить их "иностранными агентами".
На этом фоне особый интерес представляет предложение Зорана Живковича, занимавшего пост премьер-министра после гибели Зорана Джинджича. Несмотря на утрату политического влияния, его идея о формировании теневого правительства и сети региональных администраций заслуживает внимания как попытка создать альтернативный центр принятия решений.
Однако протестующим еще предстоит осознать фундаментальный парадокс современного авторитаризма: власть невозможно "отобрать" у режима, готового удерживать её любой ценой. Её можно только "подобрать", когда она начнёт рассыпаться.
И здесь ключевой вопрос: кто станет тем субъектом, который сможет легитимно принять на себя функции государственного управления в момент кризиса?
Слабость сербской оппозиции создает риск того, что даже успешное протестное движение может не привести к реальной трансформации политического режима. Предложение Живковича выглядит разумным шагом, но требует преодоления внутренних противоречий в оппозиционном лагере.
Тем не менее, способность сербского общества к самоорганизации заслуживает пристального изучения. Это особенно актуально для стран, где традиционные механизмы политической конкуренции оказались заблокированы. России и Беларуси еще предстоит найти собственные формулы трансформации, учитывающие их исторический опыт и специфику политической культуры.
И здесь проявляется еще один существенный аспект сербского опыта: значимость доступных и легальных форм протеста. Пятнадцатиминутные остановки движения, молчаливые шествия с телефонными фонариками – эти простые символические акции позволяют осознать масштаб общественной поддержки перемен. Сербское общество нащупало формулу конвертации индивидуального недовольства в коллективное действие, не переступая грань между гражданским неповиновением и противоправными действиями. Этот баланс, возможно, и есть ключ к пониманию устойчивости текущей волны протестов.
Санкции в обмен на политическое воображение
Политическое воображение, кажется, полностью атрофировалось у тех замечательных людей, которые сегодня взяли на себя роль лидеров российской оппозиции. Их инициативы и споры между собой даже комментировать, как правило, не хочется – так далеки они от реальной жизни. Однако с каждой новой инициативой и спором приходит всё более ясное понимание, что смысл их деятельности лежит за пределами того, что можно считать политикой.
Признанная в России иноагентом, экстремистской, террористической и нежелательной организацией ФБК после трагической гибели Алексея Навального, кажется, окончательно потеряла понимание того, что значит быть политической силой.
Сравните: Навальный, который с точки зрения российских властей экстремист, террорист и даже посмертно нежелательный элемент, при всех возможных претензиях к нему, работал с реальностью. Он выстраивал свою сеть штабов, общался с избирателями, пытался участвовать в выборах, создавал механизмы гражданского влияния – «умное голосование», расследования о коррупции на местах. То есть делал то, на что мог хотя бы теоретически как-то повлиять.
А что мы видим сейчас? Странные инициативы про международные переговоры (меняем заключенных на санкции), документальные сериалы о 90-х (ладно хоть до печенегов не дорыли), бесконечные конфликты внутри эмигрантского сообщества...
Складывается впечатление, что главная цель – это просто оставаться в инфополе любой ценой. Но ведь быть автором громких расследований и генератором медийных скандалов – это совсем не то же самое, что быть политиком.
Особенно это заметно в случае с Марией Певчих. Талантливый расследователь пытается примерить на себя роль политического лидера, без ясных политических целей и задач, находясь при этом в эмиграции. Но дистанционной политики не бывает. Политика – это всегда про непосредственное взаимодействие с людьми, про понимание их реальных проблем и интересов, про способность эти интересы агрегировать и представлять. Сегодня это сложно как никогда, но тем не менее, политика – это интуиция, чутье и действие.
Есть ли в России или хотя бы российской эмиграции те, кто мог бы претендовать на политическое лидерство мне не известно. Желающих – очередь. Блогеры, журналисты, расследователи, комментаторы, эксперты, олигархи, виноделы, благотворители, галеристы, художники, музыканты, стендаперы и бывшие всех мастей… Много замечательных людей! Но имеющих потенциал политика, кажется, пока не видно.
Нет никаких сомнений, что новые политические лидеры в России обязательно появятся. Когда и откуда – вопрос открытый. Но Россия – огромная. Потенциал нормальности у неё гигантский. Есть робкая надежда, что это будут люди с более глубоким пониманием политических процессов, с более серьезным интеллектуальным багажом и – что особенно важно – с опытом управления и принятия решений. И мир, и Россия, и гражданское общество сегодня изменились, нехватка лидеров повсеместная, дефицит ответственности – вопиющий. Новым политикам придётся этим переменам соответствовать.
История показывает, что значимые политические фигуры редко возникают из ниоткуда. Чаще всего они формируются внутри существующих элитных групп, просто предлагая новое видение будущего и новые подходы к решению накопившихся проблем.
Нынешняя же «медийная оппозиция», увы, все больше напоминает шоубизнес в борьбе за внимание, где главное – не результат, а громкость информационного шума. И история с обменом заложников/политзэков на санкции – частный пример борьбы за место в информационной повестке.
Популизм? А как иначе, если политического воображения на большее не хватает.
Политическое воображение, кажется, полностью атрофировалось у тех замечательных людей, которые сегодня взяли на себя роль лидеров российской оппозиции. Их инициативы и споры между собой даже комментировать, как правило, не хочется – так далеки они от реальной жизни. Однако с каждой новой инициативой и спором приходит всё более ясное понимание, что смысл их деятельности лежит за пределами того, что можно считать политикой.
Признанная в России иноагентом, экстремистской, террористической и нежелательной организацией ФБК после трагической гибели Алексея Навального, кажется, окончательно потеряла понимание того, что значит быть политической силой.
Сравните: Навальный, который с точки зрения российских властей экстремист, террорист и даже посмертно нежелательный элемент, при всех возможных претензиях к нему, работал с реальностью. Он выстраивал свою сеть штабов, общался с избирателями, пытался участвовать в выборах, создавал механизмы гражданского влияния – «умное голосование», расследования о коррупции на местах. То есть делал то, на что мог хотя бы теоретически как-то повлиять.
А что мы видим сейчас? Странные инициативы про международные переговоры (меняем заключенных на санкции), документальные сериалы о 90-х (ладно хоть до печенегов не дорыли), бесконечные конфликты внутри эмигрантского сообщества...
Складывается впечатление, что главная цель – это просто оставаться в инфополе любой ценой. Но ведь быть автором громких расследований и генератором медийных скандалов – это совсем не то же самое, что быть политиком.
Особенно это заметно в случае с Марией Певчих. Талантливый расследователь пытается примерить на себя роль политического лидера, без ясных политических целей и задач, находясь при этом в эмиграции. Но дистанционной политики не бывает. Политика – это всегда про непосредственное взаимодействие с людьми, про понимание их реальных проблем и интересов, про способность эти интересы агрегировать и представлять. Сегодня это сложно как никогда, но тем не менее, политика – это интуиция, чутье и действие.
Есть ли в России или хотя бы российской эмиграции те, кто мог бы претендовать на политическое лидерство мне не известно. Желающих – очередь. Блогеры, журналисты, расследователи, комментаторы, эксперты, олигархи, виноделы, благотворители, галеристы, художники, музыканты, стендаперы и бывшие всех мастей… Много замечательных людей! Но имеющих потенциал политика, кажется, пока не видно.
Нет никаких сомнений, что новые политические лидеры в России обязательно появятся. Когда и откуда – вопрос открытый. Но Россия – огромная. Потенциал нормальности у неё гигантский. Есть робкая надежда, что это будут люди с более глубоким пониманием политических процессов, с более серьезным интеллектуальным багажом и – что особенно важно – с опытом управления и принятия решений. И мир, и Россия, и гражданское общество сегодня изменились, нехватка лидеров повсеместная, дефицит ответственности – вопиющий. Новым политикам придётся этим переменам соответствовать.
История показывает, что значимые политические фигуры редко возникают из ниоткуда. Чаще всего они формируются внутри существующих элитных групп, просто предлагая новое видение будущего и новые подходы к решению накопившихся проблем.
Нынешняя же «медийная оппозиция», увы, все больше напоминает шоубизнес в борьбе за внимание, где главное – не результат, а громкость информационного шума. И история с обменом заложников/политзэков на санкции – частный пример борьбы за место в информационной повестке.
Популизм? А как иначе, если политического воображения на большее не хватает.
Предстоящие 2025 году выборы в регионах – это тест для местных элит
В избирательный цикл 2025 года страна вошла с большим числом временно исполняющих обязанности глав регионов. В ноябре—декабре минувшего года президент Владимир Путин назначил сразу пятерых врио: Евгения Первышова (Тамбовская область), Юрия Слюсаря (Ростовская область), Ростислава Гольдштейна (Коми), Марию Костюк (Еврейская автономная область) и Александра Хинштейна (Курская область).
Предстоящие в 2025 году выборы в 39 регионах России – это не просто очередной электоральный цикл. Это тест на способность региональных элит балансировать между растущими требованиями федерального центра и запросом на большую самостоятельность со стороны местных сообществ.
Особенно показательна трансформация региональных органов власти. В Самарской области, например, появилось собственное министерство безопасности – беспрецедентный случай регионального силового ведомства. А в Орловской области создано управление мониторинга социальных процессов. Это явные признаки того, что регионы пытаются адаптироваться к новым вызовам, создавая структуры, традиционно считавшиеся прерогативой федерального центра.
Наиболее интригующими обещают стать выборы в трех группах регионов.
Первая – приграничные территории, где социальное напряжение усиливается близостью к зоне СВО. Показательна история Курской области, где прежний губернатор Алексей Смирнов был заменен на Александра Хинштейна именно из-за неспособности выстроить коммуникацию с жителями приграничья. Получится ли у Хинштейна – вопрос открытый, ответ на который не очевиден.
Вторая группа – регионы с сильными местными элитами, такие как Татарстан, где Рустам Минниханов завершает третий срок. Здесь федеральному центру предстоит найти баланс между сохранением управляемости и учетом местной специфики.
Третья – промышленные регионы с высокой урбанизацией, как Калужская область. Симптоматично, что действующий губернатор Владислав Шапша уже сейчас, за несколько месяцев до выборов, заметно активизировал контакты с федеральным руководством. Поможет ли? В схеме трех-пятилетней давности – это было почти гарантией. Сейчас система на этих этажах власти все более подвижна.
Примечательно, что меняется сам характер губернаторской власти. Если раньше успешность главы региона измерялась его способностью привлекать инвестиции и развивать экономику, то теперь не менее важными становятся навыки кризисного управления и способность сдерживать политическое недовольство.
Внешние факторы – от санкционного давления до предстоящей смены администрации в США – безусловно, окажут значительное влияние на внутриполитическую динамику. Однако ключевым вызовом для региональных властей станет способность адаптировать федеральную повестку к местным условиям, не допуская при этом чрезмерного усиления региональной идентичности.
В конечном счете, выборы-2025 станут индикатором эффективности новой модели российского федерализма, где статус губернаторов девальвируется, но регионам приходится играть все более сложную роль – одновременно и проводников федеральной политики, и буфера, сдерживающего рост социального недовольства. От успеха этой тонкой настройки будет зависеть устойчивость всей политической системы в преддверии думских выборов 2026 года.
Аналитика для АПЭК
В избирательный цикл 2025 года страна вошла с большим числом временно исполняющих обязанности глав регионов. В ноябре—декабре минувшего года президент Владимир Путин назначил сразу пятерых врио: Евгения Первышова (Тамбовская область), Юрия Слюсаря (Ростовская область), Ростислава Гольдштейна (Коми), Марию Костюк (Еврейская автономная область) и Александра Хинштейна (Курская область).
Предстоящие в 2025 году выборы в 39 регионах России – это не просто очередной электоральный цикл. Это тест на способность региональных элит балансировать между растущими требованиями федерального центра и запросом на большую самостоятельность со стороны местных сообществ.
Особенно показательна трансформация региональных органов власти. В Самарской области, например, появилось собственное министерство безопасности – беспрецедентный случай регионального силового ведомства. А в Орловской области создано управление мониторинга социальных процессов. Это явные признаки того, что регионы пытаются адаптироваться к новым вызовам, создавая структуры, традиционно считавшиеся прерогативой федерального центра.
Наиболее интригующими обещают стать выборы в трех группах регионов.
Первая – приграничные территории, где социальное напряжение усиливается близостью к зоне СВО. Показательна история Курской области, где прежний губернатор Алексей Смирнов был заменен на Александра Хинштейна именно из-за неспособности выстроить коммуникацию с жителями приграничья. Получится ли у Хинштейна – вопрос открытый, ответ на который не очевиден.
Вторая группа – регионы с сильными местными элитами, такие как Татарстан, где Рустам Минниханов завершает третий срок. Здесь федеральному центру предстоит найти баланс между сохранением управляемости и учетом местной специфики.
Третья – промышленные регионы с высокой урбанизацией, как Калужская область. Симптоматично, что действующий губернатор Владислав Шапша уже сейчас, за несколько месяцев до выборов, заметно активизировал контакты с федеральным руководством. Поможет ли? В схеме трех-пятилетней давности – это было почти гарантией. Сейчас система на этих этажах власти все более подвижна.
Примечательно, что меняется сам характер губернаторской власти. Если раньше успешность главы региона измерялась его способностью привлекать инвестиции и развивать экономику, то теперь не менее важными становятся навыки кризисного управления и способность сдерживать политическое недовольство.
Внешние факторы – от санкционного давления до предстоящей смены администрации в США – безусловно, окажут значительное влияние на внутриполитическую динамику. Однако ключевым вызовом для региональных властей станет способность адаптировать федеральную повестку к местным условиям, не допуская при этом чрезмерного усиления региональной идентичности.
В конечном счете, выборы-2025 станут индикатором эффективности новой модели российского федерализма, где статус губернаторов девальвируется, но регионам приходится играть все более сложную роль – одновременно и проводников федеральной политики, и буфера, сдерживающего рост социального недовольства. От успеха этой тонкой настройки будет зависеть устойчивость всей политической системы в преддверии думских выборов 2026 года.
Аналитика для АПЭК
#неполитика
В мире победившего сюрреализма: когда реальность превзошла воображение Линча
«Странные времена требуют странных проводников» - подумал бы, вероятно, сам маэстро Линч, наблюдая за нашей реальностью из своей новой точки обзора. Человек, превративший сюрреализм в мейнстрим, показавший Америке её тёмное отражение в «Синем бархате» и заставивший целое поколение задуматься о природе зла в «Твин Пиксе», ушёл именно тогда, когда его визионерский взгляд нам особенно необходим.
Линч был тем редким художником, который умудрялся быть одновременно и совершенно американским, и абсолютно универсальным. Его маленькие городки с их страшными тайнами могли существовать где угодно – от Орегона до Одессы. Его исследование тёмной стороны человеческой природы не знало границ – ни государственных, ни жанровых.
Помните его «Шоссе в никуда»? Фильм о потере идентичности, о том, как легко человек может стать своим тёмным двойником, как зыбка граница между жертвой и агрессором. Сейчас эта картина смотрится почти пророчески – особенно если учесть, как многие сегодня охотно меняют свою личность на предложенную пропагандой версию себя.
А «Малхолланд Драйв» с его исследованием природы иллюзий и саморазрушительных амбиций? В эпоху, когда реальность становится всё более похожей на линчевский сон, этот фильм может служить своеобразным руководством по выживанию в мире, где правда и ложь поменялись местами.
Линч был адептом трансцендентальной медитации и верил в возможность достижения мира через внутреннюю гармонию. Звучит наивно? Возможно. Но в мире, где «рациональные» решения раз за разом приводят к иррациональным катастрофам, немного линчевской «наивности» могло бы пойти нам на пользу.
Кстати, если вы давно не пересматривали «Синий бархат» - сейчас самое время. Особенно сцены с Фрэнком Бутом - завораживающий портрет человека, упивающегося собственной жестокостью и властью. И «Голова-ластик» - удивительно актуальное исследование страха перед будущим и отчуждения от реальности.
В конце концов, может быть, именно сейчас, когда сюрреализм стал новой нормой, нам особенно нужен тот, кто научил нас находить смысл в кажущемся безумии и сохранять человечность перед лицом абсурда. Rest in peace, мистер Линч. Ваши кошмары были куда человечнее многих сегодняшних реальностей.
В мире победившего сюрреализма: когда реальность превзошла воображение Линча
«Странные времена требуют странных проводников» - подумал бы, вероятно, сам маэстро Линч, наблюдая за нашей реальностью из своей новой точки обзора. Человек, превративший сюрреализм в мейнстрим, показавший Америке её тёмное отражение в «Синем бархате» и заставивший целое поколение задуматься о природе зла в «Твин Пиксе», ушёл именно тогда, когда его визионерский взгляд нам особенно необходим.
Линч был тем редким художником, который умудрялся быть одновременно и совершенно американским, и абсолютно универсальным. Его маленькие городки с их страшными тайнами могли существовать где угодно – от Орегона до Одессы. Его исследование тёмной стороны человеческой природы не знало границ – ни государственных, ни жанровых.
Помните его «Шоссе в никуда»? Фильм о потере идентичности, о том, как легко человек может стать своим тёмным двойником, как зыбка граница между жертвой и агрессором. Сейчас эта картина смотрится почти пророчески – особенно если учесть, как многие сегодня охотно меняют свою личность на предложенную пропагандой версию себя.
А «Малхолланд Драйв» с его исследованием природы иллюзий и саморазрушительных амбиций? В эпоху, когда реальность становится всё более похожей на линчевский сон, этот фильм может служить своеобразным руководством по выживанию в мире, где правда и ложь поменялись местами.
Линч был адептом трансцендентальной медитации и верил в возможность достижения мира через внутреннюю гармонию. Звучит наивно? Возможно. Но в мире, где «рациональные» решения раз за разом приводят к иррациональным катастрофам, немного линчевской «наивности» могло бы пойти нам на пользу.
Кстати, если вы давно не пересматривали «Синий бархат» - сейчас самое время. Особенно сцены с Фрэнком Бутом - завораживающий портрет человека, упивающегося собственной жестокостью и властью. И «Голова-ластик» - удивительно актуальное исследование страха перед будущим и отчуждения от реальности.
В конце концов, может быть, именно сейчас, когда сюрреализм стал новой нормой, нам особенно нужен тот, кто научил нас находить смысл в кажущемся безумии и сохранять человечность перед лицом абсурда. Rest in peace, мистер Линч. Ваши кошмары были куда человечнее многих сегодняшних реальностей.