…Перебирая свой архив, я наткнулся внезапно на аккуратную газетную вырезку известной давности. Не помню, по какому случаю улегся в прозрачную полиэтиленовую папочку этот документ. Возможно, я хотел использовать его при написании реферата о Катастрофе европейского еврейства; возможно, даже и использовал, но вырезку сохранил, как документально зафиксированное свидетельство ирреального кошмара. Это были воспоминания пожилой женщины, чья старшая сестра погибла в сорок первом году в оккупированной Одессе.
В те страшные январские дни стояли небывалые для города сорокаградусные морозы. На улицах лежали обледенелые, занесенные снегом трупы.
«Я выбралась из своего временного жилища, - начинает очевидица, - и побрела к дому, где жила моя старшая сестра. Я рисковала, но боле ждать не могла. От жгучего мороза перехватывало дыхание, но желание увидеть сестру было сильней стихии и сильней страха…»
Ее сестра сидела на скамейке у самых ворот. Засыпанная снегом, она казалась снежным изваянием. Но она была жива – она медленно-медленно замерзала.
«Я замедлила шаг и в ужасе остановилась напротив дома, на противоположной стороне улицы, едва не потеряв сознание. Чтобы не упасть, мне пришлось ухватиться за дерево. Сестра замерзала, но ее крепкое, еще молодое сердце, не хотело умирать. Замерзая, она выла…»
А на противоположной стороне улицы стояла молодая женщина и смотрела на свою умирающую сестру. Смотрела на свою старшую сестру, которая нянчила ее и растила, но которой она уже ничем не могла ей помочь.
«Собрав все силы в кулак, выполняя волю моей сестренки спасать ребенка и спасаться самим, я ушла. Меня ждали маленький сын и старуха мать…»
Позже, по рассказам соседей, выяснилось: несчастную, - калеку, - не имеющую возможности передвигаться самостоятельно, дворник Прокоша выбросил из квартиры на улицу. Сутки она замерзала на скамейке у ворот. В ней еще теплилась жизнь, когда тот же проворный Прокоша вместе с румынским жандармом потащили ее, полузамерзшую, в подвал и убили. «Просто пристрелили...» - как сказали соседи.
Впрочем, найденная в архиве заметка невольным образом вывела меня еще на одну историю, которая произошла уже в наши дни с одной, довольно известной писательницей. Она гостила в Гамбурге, и перед своим творческим вечером решила прогуляться по городу. В провожатые ей дали свежую эмигрантку – из русских. Девушка была неплохо подкована в истории славного града Гамбурга, хорошо знала все любопытные тропки и достопримечательности.
И все бы хорошо, если бы не одно обстоятельство: с каким-то завидным упорством, словно желая уличить гостью в каком-то неприличном поступке, спутница ее постоянно повторяла: «Если бы Вы знали, какие немцы ранимые! Если бы Вы знали, как надо щадить их чувства и не шпынять виной за прошлое!»…
Может быть, корректная и выдержанная писательница и смолчала бы, не обращая внимание на медоточивую мантру. Но случилось им зайти в какой-то особняк, и, взглянув под ноги, заметила писательница, что пол выложен камнем, явно взятым с еврейского кладбища. И когда юное создание вновь завело шарманку о чувствительных немцах, писательница глянула на нее звериным взглядом и рявкнула: - А мне наср@ть на чувства немцев! - Извините, - пробормотала растерянная девушка, - я не хотела Вас обидеть…
Говорят, грехи отцов падут на детей. Но каким образом грехи отцов могут пасть на детей их жертв?
…Перебирая свой архив, я наткнулся внезапно на аккуратную газетную вырезку известной давности. Не помню, по какому случаю улегся в прозрачную полиэтиленовую папочку этот документ. Возможно, я хотел использовать его при написании реферата о Катастрофе европейского еврейства; возможно, даже и использовал, но вырезку сохранил, как документально зафиксированное свидетельство ирреального кошмара. Это были воспоминания пожилой женщины, чья старшая сестра погибла в сорок первом году в оккупированной Одессе.
В те страшные январские дни стояли небывалые для города сорокаградусные морозы. На улицах лежали обледенелые, занесенные снегом трупы.
«Я выбралась из своего временного жилища, - начинает очевидица, - и побрела к дому, где жила моя старшая сестра. Я рисковала, но боле ждать не могла. От жгучего мороза перехватывало дыхание, но желание увидеть сестру было сильней стихии и сильней страха…»
Ее сестра сидела на скамейке у самых ворот. Засыпанная снегом, она казалась снежным изваянием. Но она была жива – она медленно-медленно замерзала.
«Я замедлила шаг и в ужасе остановилась напротив дома, на противоположной стороне улицы, едва не потеряв сознание. Чтобы не упасть, мне пришлось ухватиться за дерево. Сестра замерзала, но ее крепкое, еще молодое сердце, не хотело умирать. Замерзая, она выла…»
А на противоположной стороне улицы стояла молодая женщина и смотрела на свою умирающую сестру. Смотрела на свою старшую сестру, которая нянчила ее и растила, но которой она уже ничем не могла ей помочь.
«Собрав все силы в кулак, выполняя волю моей сестренки спасать ребенка и спасаться самим, я ушла. Меня ждали маленький сын и старуха мать…»
Позже, по рассказам соседей, выяснилось: несчастную, - калеку, - не имеющую возможности передвигаться самостоятельно, дворник Прокоша выбросил из квартиры на улицу. Сутки она замерзала на скамейке у ворот. В ней еще теплилась жизнь, когда тот же проворный Прокоша вместе с румынским жандармом потащили ее, полузамерзшую, в подвал и убили. «Просто пристрелили...» - как сказали соседи.
Впрочем, найденная в архиве заметка невольным образом вывела меня еще на одну историю, которая произошла уже в наши дни с одной, довольно известной писательницей. Она гостила в Гамбурге, и перед своим творческим вечером решила прогуляться по городу. В провожатые ей дали свежую эмигрантку – из русских. Девушка была неплохо подкована в истории славного града Гамбурга, хорошо знала все любопытные тропки и достопримечательности.
И все бы хорошо, если бы не одно обстоятельство: с каким-то завидным упорством, словно желая уличить гостью в каком-то неприличном поступке, спутница ее постоянно повторяла: «Если бы Вы знали, какие немцы ранимые! Если бы Вы знали, как надо щадить их чувства и не шпынять виной за прошлое!»…
Может быть, корректная и выдержанная писательница и смолчала бы, не обращая внимание на медоточивую мантру. Но случилось им зайти в какой-то особняк, и, взглянув под ноги, заметила писательница, что пол выложен камнем, явно взятым с еврейского кладбища. И когда юное создание вновь завело шарманку о чувствительных немцах, писательница глянула на нее звериным взглядом и рявкнула: - А мне наср@ть на чувства немцев! - Извините, - пробормотала растерянная девушка, - я не хотела Вас обидеть…
Говорят, грехи отцов падут на детей. Но каким образом грехи отцов могут пасть на детей их жертв?
BY Марк Котлярский
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
"Russians are really disconnected from the reality of what happening to their country," Andrey said. "So Telegram has become essential for understanding what's going on to the Russian-speaking world." At its heart, Telegram is little more than a messaging app like WhatsApp or Signal. But it also offers open channels that enable a single user, or a group of users, to communicate with large numbers in a method similar to a Twitter account. This has proven to be both a blessing and a curse for Telegram and its users, since these channels can be used for both good and ill. Right now, as Wired reports, the app is a key way for Ukrainians to receive updates from the government during the invasion. Although some channels have been removed, the curation process is considered opaque and insufficient by analysts. WhatsApp, a rival messaging platform, introduced some measures to counter disinformation when Covid-19 was first sweeping the world. Sebi said data, emails and other documents are being retrieved from the seized devices and detailed investigation is in progress.
from no
