Боже, какие ресницы!

Это Уинер, Кафрский рогатый ворон, ему 41 год, живет он в птичнике Либерти Парка, Солт-Лейк-Сити (США).

Как показывает история наблюдения за этим видом в естественной среде и в зоопарках мира, поведение кафрских рогатых воронов сложное и разнообразное. К примеру, специалисты Московского зоопарка, где кафрские вороны тоже есть, отмечают, что птицы постоянно ищут в вольере разные предметы, и найдя, показывают их друг другу, начинают ими угощать друг друга. Если один ворон найдет яркий камешек, то сразу бежит и показывает его своим собратьям.

В апреле 1979 года в КНДР ввели новую многоуровневую систему денежных знаков. Это не было по-настоящему уникальным решением: в данном случае КНДР последовала примеру Китая, который, в свою очередь, подражал некоторым более ранним советским экспериментам. <…>

Фактически начиная с 1979 года в КНДР имели хождение деньги трех типов. Все они назывались одинаково и поначалу были очень похожи друг на друга с виду, но резко различались по своей покупательной способности. Самым низшим и одновременно самым распространенным типом были так называемые корейские деньги. Эти деньги составляли большинство всех находящихся в обращении банкнот и использовались во всех ежедневных транзакциях простыми смертными. Зарплата подавляющему большинству (или даже всем) гражданам КНДР также выплачивалась в этих банкнотах. Однако их нельзя было законно обменять на иностранную валюту, хотя подпольные валютчики были часто готовы помочь тем, кто решился нарушить этот запрет.

Два других вида банкнот были выпущены в обращение в качестве заменителей иностранной валюты. Их называли паккунтон (буквально — «обменные деньги») и использовали в специальных магазинах, где не требовалось предъявлять талоны и карточки и где вежливые продавцы ждали покупателей около сверкающих рядов импортного ширпотреба. Как правило, паккунтон считались деньгами иностранцев и людей, имевших связи за границей, корейским аналогом китайских валютных сертификатов FEC, хорошо запомнившихся тем, кто путешествовал по Китаю в 1980-х и начале 1990-х годов.

Но зачем северокорейцам понадобились два типа паккунтонов? По той же самой причине, по которой в СССР существовало несколько серий чеков Внешпосылторга: в связи с необходимостью проводить различия между свободно конвертируемыми и прочими валютами. Многие иностранцы в Северной Корее в 1980-х годах были выходцами из стран с так называемой мягкой валютой, которую невозможно было обменивать свободно. Такие закрытые валютные системы существовали во всех социалистических странах, а также в ряде развивающихся стран третьего мира.

Понятно, что такие «братские валюты» (к ним относился и советский рубль) представляли куда меньшую ценность, чем доллар, иена и прочие «настоящие» валюты. Поэтому люди, которые не могли принести в КНДР «аутентичную» твердую валюту, вынуждены были довольствоваться менее ценным типом паккунтонов, а владельцы свободно конвертируемой валюты могли обменивать свои доллары и иены на паккунтоны более дорогого типа.

Поначалу, в период с 1979 по 1988 год, паккунтоны, обмениваемые на «мягкую» неконвертируемую валюту, назывались «зелеными», а более ценные — «красными». Затем, в 1988 году, цвета этих двух квазивалют поменяли местами. Получилось удачнее: революционный красный цвет больше подходит для иностранцев из социалистических и иных «прогрессивных» стран с неконвертируемыми валютами, в то время как эквивалент капиталистической валюты правильнее было назвать «зеленым» в честь зеленого американского доллара.

Главная разница между этими двумя типами «обменных денег» была в их покупательной способности, в том, какие товары на них можно было купить. Паккунтоны низшего уровня (давайте называть их «красными», следуя той системе, что действовала после 1988 года) можно было использовать в специальных магазинах, где товары, сильно превосходя по качеству обычный северокорейский стандарт, все же значительно уступали по качеству тем, что продавались в настоящих валютных магазинах, где «зеленые» паккунтоны принимались вместо долларов, иен и франков. В магазинах для обладателей «красных» паккунтонов на полках в основном присутствовали товары социалистических стран, а иногда и особо качественные северокорейские товары. <…> В магазинах для обладателей «зеленых» паккунтонов были практически те же потребительские товары, какие продавались бы и в обычном японском магазине тех лет.

#книгадня

Андрей Ланьков
«К северу от 38-й параллели: как живут в КНДР»
@alpinanonfiction

#короткийсписок премии «Просветитель»'24

Рыба-удильщик за работой.

Европейские удильщики (Lophius piscatorius) — типичные обитатели морского дна, обычно встречаются на песчаном и илистом дне (иногда полузарыты в него), а также среди водорослей и между обломками скал.

Чаще всего удильщик лежит неподвижно и, сливаясь с дном, привлекает добычу приманкой-эской. Когда та подплывает к охотнику, удильщик в доли секунды открывает пасть и засасывает воду вместе с жертвой.

Все-таки океан страшнее космоса.

Во времена учебы Пушкина в Лицее, гувернером служил некто Трико, докучавший лицеистам бесконечными придирками и замечаниями.

Однажды Пушкин и его друг Вильгельм Кюхельбекер попросили у Трико разрешения поехать в находившийся недалеко от Царского Села Петербург. Трико, однако, не разрешил им этого. Тогда довольно уже взрослые шалуны все равно вышли на дорогу, ведущую в Петербург, и, остановив два экипажа, сели по одному в каждый.

Вскоре Трико заметил, что Пушкина и Кюхельбекера нет в лицее, и понял, что друзья ослушались его и уехали в Петербург. Трико вышел на дорогу, остановил еще один экипаж и поехал вдогонку. А в то время у въезда в город стояли полицейские заставы и всех ехавших в столицу останавливали, спрашивали, кто такие и зачем едут.

Когда ехавшего первым Пушкина спросили, как его зовут, он ответил: «Александр Одинако». Через несколько минут подъехал Кюхельбекер и на тот же вопрос ответил: «Меня зовут Василий Двако». Еще через несколько минут подъехал гувернер и сказал, что его фамилия Трико.

Полицейские решили, что или их разыгрывают и подсмеиваются над ними, или в город едет группа каких-то мошенников. Они пожалели, что Одинако и Двако уже проехали, и догонять их не стали, а Трико арестовали и задержали до выяснения личности на сутки.

P. S. С днем рождения Вас, Александр Сергеич!

* У этой истории нет документальных подтверждений, она хороша своей атмосферой — и в этом её правда.

Я как бы не сержусь, но я в тебе разочарован.

Канадский журавль (Antigone canadensis) выражает своё отношение.

Распад социалистического блока и разрушение СССР воспринимались в Восточной Европе совсем не так, как в США. Местные элиты возлагали огромные надежды на Америку, не только приписывая ей стремление разрушить ненавистное советское доминирование, но и видя в США воплощение своих социальных и политических идеалов и ожидая активной помощи в преодолении социалистического наследия. Сами же Соединенные Штаты приветствовали демократизацию, когда она становилась успехом в противостоянии с коммунистическим Советским Союзом, но в целом стабильность международной системы стояла выше в государственных приоритетах заокеанской республики.

В ходе холодной войны идеализированное представление жителей востока Европы о США, конечно же, использовалось в пропаганде, транслируемой на страны Восточного блока. Распространенное представление, будто Вашингтон всегда побуждал народы Восточной Европы к побегу из социалистического лагеря, было сочетанием собственных проекций восточноевропейских реформаторов и пропаганды холодной войны. За сорок лет эта пропаганда «затвердела», но вдруг оказалось, что западные элиты не готовы к поражению противника. Тем не менее как минимум первое десятилетие некоммунистические правительства стран Восточной Европы демонстрировали стремление интегрироваться в управляемые американцами структуры безопасности и поддерживали те инициативы США, которые казались сомнительными их союзникам в Западной Европе.

И все же в новом тысячелетии и в этих частях Европы начал возникать «антиамериканизм знакомства»: регион шел по пути Западной Европы послевоенного времени. Однако опасения политических элит Восточной Европы в отношении намерений России и их желание иметь над собой «зонтик» американской защиты в рамках НАТО способствуют сохранению в большинстве этих стран проамериканских настроений. Для их жителей США — это в большей мере военная защита, чем образец демократии; в таких государствах, как Венгрия или Польша, у власти закрепились нелиберальные элиты, для которых Америка — это прежде всего ее военная мощь.

Во многих странах Ближнего и Среднего Востока значительная часть населения испытывает негативные чувства к Соединенным Штатам — не только из-за их поддержки Израиля, но и глядя на результаты американского вмешательства в политику региона. Джей Гарнер, назначенный президентом Бушем-младшим первым администратором оккупированного США Ирака в 2003 году и уволенный через месяц за попытку провести выборы в этой стране, так комментировал действия своего правительства: «Мы, американцы, любим накладывать на вещи свой шаблон. И наш шаблон хорош, но он необязательно хорош для всех остальных».

<…>

Технологическое лидерство США дало американцам еще один инструмент внешней политики. С развитием цифровых технологий, глобальной сети и искусственного интеллекта рассеянные по миру акторы, не всегда связанные с национальными правительствами, получили невиданные ранее возможности. Разговор о возможностях цифровой демократии оказался испорчен утечкой информации о глобальной прослушке, организованной американскими спецслужбами. Эта информация, обнародованная сотрудником Агентства национальной безопасности Эдвардом Сноуденом, показала, что США с помощью программы PRISM и других возможностей компьютерной эпохи следят за перепиской и перемещениями миллиардов людей по всему миру, тем самым укрепляя образ США как мирового гегемона, а не образца. Ведь если всеобщая слежка позволена «образцу свободы», то чего ожидать от более авторитарных правительств?

#книгадня

Иван Курилла
«Американцы и все остальные: истоки и смысл внешней политики США»
@alpinaru

#лауреат премии «Просветитель»'24

Те, кому нечего делать — посмотрите, как дерутся два осьминога. Те, кто чем-то занят, сделайте перерыв и посмотрите, как дерутся два осьминога.

Началось с того, что я катала Елизаветочку на роботе-пылесосе. Она веселилась, а я думала об эволюции. Я всегда о ней думаю. Если на базе одной функции (уборка помещения) возникает другая функция (развлечение младенцев), то обе они работают не идеально. Чтобы оптимизировать новую функцию, надо бы временно отключить или хотя бы замедлить предыдущую, но в настоящей жизни это проблематично. Именно потому так интуитивно привлекательны идеи разумного замысла, который бы позволял провернуть такой фокус.

А что насчет плацентарности? Не предоставляет ли долгое развитие младенца в матке уникальную возможность оптимизировать его мозг, пока к этому мозгу не предъявляет никаких требований внешняя среда? Я несколько дней носилась с этой идеей и вводила всякие поисковые запросы типа viviparity promotes brain evolution (Живорождение способствует эволюции мозга (англ.)), но, на удивление, не нашла ничего толкового, а лишь многочисленные тонкости и частности про эндокринную регуляцию и геномный импринтинг.

Отчаявшись, пошла приставать к настоящим биологам — Александру Маркову и Николаю Кукушкину. Они оба отнеслись к моей гениальной идее скептически. Выразили сомнение в том, что среднее млекопитающее как‑то принципиально умнее средней птицы. Николай переадресовал мой запрос искусственному интеллекту ChatGPT, тот сразу предложил три подтверждающие статьи, но дальнейшие раскопки показали, что он их из головы выдумал. Александр сказал, что да, зоологи зубоскалят, что сумчатое животное не способно стать таким же умным, как плацентарное, потому что у него весь объем головы занимают сосательные мышцы и мозг отращивать некуда — но вообще‑то нет никаких принципиальных запретов на то, чтобы сделать голову покрупнее и уместить в ней и то, и другое. И секрет успеха плацентарных скорее просто в том, что они более многочисленны и у них было больше попыток стать разумными. Предложил написать не книжку про физиологию беременности, а фантастический роман про сумчатых, в котором бы детеныш смотрел из сумки через окошко и набирался ума-разума. Отметил также, что живородящие ящерицы не умнее яйцекладущих, а вообще проблема рептилий скорее в отсутствии теплокровности, а проблема птиц — в адаптации к полету, на которую уходят все ресурсы. Вообще же, как подчеркнули оба биолога, моя главная проблема в том, что я сужу обо всех живых существах только лишь на примере Елизаветочки (меня эволюция готовила к тому, чтобы быть на ней всецело сфокусированной), а вот если бы я сравнивала, например, плацентарную землеройку с яйцекладущим вороном, то и выводы бы у меня получились другие. С тех пор я стараюсь смотреть на вещи шире. Преодолевать свой антропоцентризм и вообще фокус на млекопитающих. Помнить о том, что стратегий размножения существует великое множество.

Ася Казанцева*
«Откуда берутся дети? Краткий путеводитель по переходу из лагеря чайлдфри к тихим радостям семейственности»
@corpusbooks

#короткийсписок премии «Просветитель»'24

* внесена Минюстом РФ в реестр иноагентов

Так выглядит акулий “чих”

Акула не может чихать, её ноздри не соединены с дыхательной системой, дыхание идёт через рот и жабры. Если в носу или пасти акулы оказывается раздражающий посторонний предмет, она стряхивает его механически, как на видео.

Работа мечты: акушер у жирафа.

Детенышей жирафов жизнь встречает сурово: самки жирафов рожают стоя, и новорождённый падает на землю с высоты примерно двух метров. Несмотря на такое приземление, детёныши удивительно крепкие — уже через час они встают на ноги и даже начинают бегать.

«Битлз» и их музыка были первой встречей советской молодежи с альтернативным миром, таким неизведанным и далеким. Это стало для них эмоциональным потрясением, какого они не испытывали до сих пор. Конечно, «Битлз» были с Запада. Но для советских молодых людей они были чем-то большим, чем свингующий Лондон или битловский родной Ливерпуль. Им казалось, что этот мир каким-то образом содержал истину, которая была недоступна в Советском Союзе.

Этот мир давал бóльшую свободу, чем просто возможность путешествовать, так как открывал дорогу к внутреннему миру человека, еще более экзотичному, чем любая западная столица. «Битлз» прежде всего были новым эмоциональным ощущением. Для многих людей услышать их в первый раз было откровением, глубоким духовным перерождением, затрагивавшим их чувства и рассудок и часто приводившим к изменению взглядов на мир.

Вова Зайцев, широко известный в ленинградских битломанских и хипповских кругах, описал свое первое ощущение от увиденного и услышанного: «Мне показалось. что вот в их [«Битлз»] выражении лиц [на обложке альбома] какая-то свобода и раскрепощенность, что выражает сущность, в которую они верят, это было здорово». Его друг Коля Васин, прослушав битловскую «Girl», пережил духовный катарсис, после чего сбросил обувь и босиком пошел по советскому Ленинграду. Его разочарование в том, что мир «Битлз» так никогда и не материализовался, ни тогда, ни в новой капиталистической России, послужило причиной его самоубийства пятьдесят лет спустя.

Вова и Коля были не единственными, кому песни «Битлз» показались революционными, даже те из них, в которых ничего, кроме слегка шутливых слов о любви и девушках, не было. Такое восприятие было не только на Востоке, но и на Западе. Это побудило одного социолога заявить о том, что именно звучание музыки «Битлз» способствовало формированию нового типа индивидуализма, когда легко запоминающиеся тексты песен привели к созданию квазиканона текстов и звуков для целого поколения молодежи. Безусловно, расшифровка, копирование и перевод песенных текстов, не говоря уже о широких сетях, созданных благодаря рынку пиратских записей и «магнитиздату», были одной из самых серьезных объединяющих сил в сообществе хиппи и за его пределами. Но воздействие музыки было гораздо большим. Благодаря ей люди, сидящие в одной комнате, испытывали схожие сильные ощущения. Она превращала грусть в радостное возбуждение, а страх — в решительность.

Рок-музыка стала саундтреком, который не только сопровождал по жизни, но и создавал эту самую жизнь.

Юлиане Фюрст
«Цветы, пробившие асфальт: путешествие в Советскую Хиппляндию»
@nlobooks

#короткийсписок премии «Просветитель.Перевод»'24

Картинка на ночь: Starlink, вид с МКС

Группы спутников Starlink чаще всего можно наблюдать с борта МКС. На снимках с длинной выдержкой они выглядят как тонкие короткие полоски.

Фото: астронавт Дон Петтит. Съёмка выполнена на Nikon Z9, объектив Arri-Zeiss 15mm T1.8 master prime, 30-секундные экспозиции, объединённые в итоговое изображение с выдержкой 30 минут.

Что бы ни происходило в России последние 200 лет, кажется, что перед нами — один и тот же «коллективный человек», имеющий свой характер. Какую бы форму правления ни избрала Россия, это, по сути дела, одна и та же модель государства. За всеми «измами» скрывается одно и то же лицо. И не имеет значения, что сегодня на дворе — царизм, большевизм, развитой социализм, «либерализм», капитализм с нечеловеческим лицом или что-то еще.

Суть этого «коллективного человека» — любовь к большим вертикалям, к иерархиям, страсть прятаться под их ветками, чтобы быть защищенным, как бы они ни назывались — государство, корпорация. И — неверие в то, что в минуты роковые, в час «Х» эта защита придет. И поэтому частное поведение — как волка-одиночки в лесу, с надлежащей агрессивностью, чтобы по-быстрому схватить и унести в свое личное закольцованное владение. Защити себя сам.

Государства в экономике должно быть больше. Крупных корпораций — больше. Всё в одних руках — больше. Защиты — больше. Бесплатного — больше. По всем замерам, только 10— 12% населения готовы жить на свой страх и риск.

Кстати, это не только Россия. World Values Survey видит этого «коллективного человека» по всему периметру Восточной Европы, где жестче, где помягче. И Чехия, и Польша, и Украина, и балтийские страны — не исключение. Откуда это?

В XVIII—XIX вв. широкой семейной собственности создать не удалось. В XX в. каждое поколение семей каждые четверть века теряло собственность (войны, революции, национализация, коллективизация, инфляции, девальвации, реформы, переделы собственности, кризисы). Земля, дом, финансовые активы, растущие с каждым поколением — этого массового корпуса общества попросту не было.

Нет его еще и сегодня. Нет собственности — нет самостоятельности — нет свободы. Но есть страстное желание ухватить хотя бы что-то, когда впереди — сейсмика.

В Прибалтике крепостное право было отменено на 40 лет раньше, чем в России. В Польше — на 50 лет. Другая жизнь, другое имущество, пробравшееся даже через советское время.

Какое государство из этого строится? Государство людей, закрепощенных отсутствием собственности. Прикрепленных к местам пропитания. Вертикальных структур, расходующих людей как ресурсы. Сверхконцентраций власти. Постоянных переделов собственности. Каждый век — одно и то же. Такое государство живет рывками. Отстает — а затем, как волк, делает прыжок. Оно эффективно, когда на него пытаются напасть. Заведомо, на расстоянии веков, обречено на проигрыш, потому что расходует людей, как ничто. Обречено все больше отставать еще и потому, что рабская, по сути, модель, прикрепленное бытие — всегда проигрывает тем, кто может найти баланс между свободой и принуждением, но обязательно в пользу свободы действовать и дышать. Государство людей закрепощенных — рано или поздно в проигрыше.

Это государство, которое всегда делает ошибки. Государство радикалов. Любая реформа, кроме тех, что пытались сделать убиенные Александр II и Столыпин, — беда и потоп. Триста лет реформ в России, модернизационные рывки, множественные попытки догнать Запад, политические перевороты — все это всегда, за немногими исключениями, происходило в экстремальных формах, с высокой волатильностью, с точками выбора, в которых принималась не золотая середина, а способы достижения целей с наибольшими потерями. <…>

Мы все время ошибаемся. Чтобы понять, почему это так, наверное, нужно долго трудиться на почве социальной биологии, антропологии, отечественной истории, психологии масс, поведенческой экономики, системного анализа. Но одно из объяснений — это сверхцентрализация власти. В этом случае власть обречена на ошибки и на копирование. Когда общество не развивается органически, оно вынуждено копировать или имитировать. Копировали Голландию, Германию, Францию, Великобританию, США, снова Германию. Завтра будем копировать азиатских тигров и, конечно, Китай, смешанный с Беларусью и Узбекистаном. С теми же результатами.

Яков Миркин
«Краткая история российских стрессов. Модели коллективного и личного поведения в России за 300 лет»
@izdatelstvoast

#длинныйсписок спецнаграды «ПолитПросвет»'24