NUMINOSUM

​​#философия
В одном из предыдущих постов я отмечал, что перевод платоновских слов idea / eidos как «идея» вводит в заблуждение — прежде всего потому, что в греческом языке IV в. до н.э. это слово не означает «представление», «мысль» и тем более «идею». Переводчикам это хорошо известно: многочисленные контексты у того же Платона, где это слово явно имеет свое базовое значение «внешний вид, облик» и его невозможно «философизировать», переведены именно буквально («облик мальчика» и пр.). Однако традиция анахронистичного перевода очень живуча, так что философские контексты по-прежнему нагружают «идеями». Конечно, у Платона idea / eidos не означают только внешний облик, но мыслятся и как зримое внутренним оком (умом) и в нескольких местах даже как «безвидное», тем не менее переход к разговору о некоем умном облике совершается для грека через значение зримого облика и никак иначе (в тех местах, где говорится об idea / eidos). Потеря этой ассоциации в переводах ведет ко многим последствиям, среди которых, например, рассмотрение мифов Платона как сказочных «интерполяций», не связанных с философскими понятиями.

Обратимся к мифу о пещере. Сюжет общеизвестен: узники смотрят на стену, на которой видны тени вещей, проносимых позади узников; свет же идет от огня, который находится еще дальше; если кому-то даруется свобода, то он сначала узнает, что истинны «вещи», а не тени, и далее, двигаясь к выходу из пещеры, видит первопричину всего — Солнце. Сам по себе миф пронизан зрительным образами, но, к сожалению, не все из них можно распознать в русском переводе: в частности, утеряна важная семантическая ассоциация между «кажимостью», «представлением», «мнением» — она строится вокруг глагола dokeo «казаться» (сходную смысловую связь мы находим в русском языке: ср. «на небе показалась луна» и «мне кажется, что…»). Узникам нечто «кажется» (т.е. тени), и вышедший из пещеры не хочет разделять их «представления» («показавшееся им»), называемые, кстати, словом «мудрость» (sophia => отсылка к софистам).

Если нечто «кажется» тем, чем оно не является, то все же за «кажимостью» есть само нечто — «сущее» или «более сущее / истинное» (on). Здесь важно отметить, что в греческом языке для обозначения «вещей» может использоваться слово onta — субстантивированное причастие мн.ч. от глагола бытия, т. е. буквально «сущие». И у Платона употребляется именно оно: вещи (~ «сущие»), которые видят узники, на самом деле никакие не «сущие», поскольку «сущее / существующее» (или «более сущее») — это вещи (~ «сущие») позади узников, в том числе Солнце. Иначе говоря, тут у Платона имеется связь между «сущими-кажимостями» и «сущими (~ вещами) как таковыми», которая в русском переводе теряется, поскольку у нас слово «вещь» не восходит к глаголу бытия.

Онтологическая связь между «сущими-кажимостями» и «сущими как таковыми» подкрепляется самим устройством пещеры (вещи отбрасывают тени, но это тени вещей), а также более общей концепцией «идей-обликов» (далее я просто пишу — «облики»). Правда, в мифе о пещере почти не говорится об «обликах». Там есть другие слова с близкой семантикой — eikon «образ» и eidolon «вид, изваяние». В любом случае носителю греческого языка, слушающему диалог Платона и знающему, что Платон учит о неких «обликах», совершенно понятно, что тень является хорошим примером, поскольку имеет нечто общее с подлинной вещью — облик («идею»). Видимое узниками нечто — это лишь блеклый облик настоящего облика (в «Тимее», например, весь космос называется «изваянием-eidolon» вечных богов). И хотя узники видят лишь блеклые облики, они все же способны узревать в некоторых из них (например, в юношах 🫣) прекрасное, т. е. подлинный облик (это уже тема «Пира» и «Федра»). Мышление Платона ориентировано на прозрение в лик вещи, угадывание в ее облике отблеска незримого. В его языке облик («идея») еще сильно связан со зрительной образностью, но уже движется в направлении сферы смысла: как в наших оборотах вроде «нравственный облик писателя» или «утратить человеческий облик».

www.group-telegram.com/no/sergey_boroday.com/1159

2.0K viewsSep 30 at 02:25

​​#философия
В одном из предыдущих постов я отмечал, что перевод платоновских слов idea / eidos как «идея» вводит в заблуждение — прежде всего потому, что в греческом языке IV в. до н.э. это слово не означает «представление», «мысль» и тем более «идею». Переводчикам это хорошо известно: многочисленные контексты у того же Платона, где это слово явно имеет свое базовое значение «внешний вид, облик» и его невозможно «философизировать», переведены именно буквально («облик мальчика» и пр.). Однако традиция анахронистичного перевода очень живуча, так что философские контексты по-прежнему нагружают «идеями». Конечно, у Платона idea / eidos не означают только внешний облик, но мыслятся и как зримое внутренним оком (умом) и в нескольких местах даже как «безвидное», тем не менее переход к разговору о некоем умном облике совершается для грека через значение зримого облика и никак иначе (в тех местах, где говорится об idea / eidos). Потеря этой ассоциации в переводах ведет ко многим последствиям, среди которых, например, рассмотрение мифов Платона как сказочных «интерполяций», не связанных с философскими понятиями.

Обратимся к мифу о пещере. Сюжет общеизвестен: узники смотрят на стену, на которой видны тени вещей, проносимых позади узников; свет же идет от огня, который находится еще дальше; если кому-то даруется свобода, то он сначала узнает, что истинны «вещи», а не тени, и далее, двигаясь к выходу из пещеры, видит первопричину всего — Солнце. Сам по себе миф пронизан зрительным образами, но, к сожалению, не все из них можно распознать в русском переводе: в частности, утеряна важная семантическая ассоциация между «кажимостью», «представлением», «мнением» — она строится вокруг глагола dokeo «казаться» (сходную смысловую связь мы находим в русском языке: ср. «на небе показалась луна» и «мне кажется, что…»). Узникам нечто «кажется» (т.е. тени), и вышедший из пещеры не хочет разделять их «представления» («показавшееся им»), называемые, кстати, словом «мудрость» (sophia => отсылка к софистам).

Если нечто «кажется» тем, чем оно не является, то все же за «кажимостью» есть само нечто — «сущее» или «более сущее / истинное» (on). Здесь важно отметить, что в греческом языке для обозначения «вещей» может использоваться слово onta — субстантивированное причастие мн.ч. от глагола бытия, т. е. буквально «сущие». И у Платона употребляется именно оно: вещи (~ «сущие»), которые видят узники, на самом деле никакие не «сущие», поскольку «сущее / существующее» (или «более сущее») — это вещи (~ «сущие») позади узников, в том числе Солнце. Иначе говоря, тут у Платона имеется связь между «сущими-кажимостями» и «сущими (~ вещами) как таковыми», которая в русском переводе теряется, поскольку у нас слово «вещь» не восходит к глаголу бытия.

Онтологическая связь между «сущими-кажимостями» и «сущими как таковыми» подкрепляется самим устройством пещеры (вещи отбрасывают тени, но это тени вещей), а также более общей концепцией «идей-обликов» (далее я просто пишу — «облики»). Правда, в мифе о пещере почти не говорится об «обликах». Там есть другие слова с близкой семантикой — eikon «образ» и eidolon «вид, изваяние». В любом случае носителю греческого языка, слушающему диалог Платона и знающему, что Платон учит о неких «обликах», совершенно понятно, что тень является хорошим примером, поскольку имеет нечто общее с подлинной вещью — облик («идею»). Видимое узниками нечто — это лишь блеклый облик настоящего облика (в «Тимее», например, весь космос называется «изваянием-eidolon» вечных богов). И хотя узники видят лишь блеклые облики, они все же способны узревать в некоторых из них (например, в юношах 🫣) прекрасное, т. е. подлинный облик (это уже тема «Пира» и «Федра»). Мышление Платона ориентировано на прозрение в лик вещи, угадывание в ее облике отблеска незримого. В его языке облик («идея») еще сильно связан со зрительной образностью, но уже движется в направлении сферы смысла: как в наших оборотах вроде «нравственный облик писателя» или «утратить человеческий облик».

BY NUMINOSUM