Стальной шлем

О франко-немецкой «вражде»

Большая часть обывательских представлений об истории закладывается ещё в школе и восходит к национал-романтической пропаганде XIX – XX вв. Её авторы ставили перед собой конкретные цели обосновать государственные или национальные претензии в пику претензиям конкурировавших наций или государств. Зачастую историки и публицисты приходили к выводам о некоей «врождённой вражде» между теми или иными народами, которая должна была обосновывать актуальную политическую конъюнктуру. В современной РФ мы можем наблюдать нечто подобное в отношении, например, Польши, Англии или «коллективного Запада», когда выпячиваются примеры противостояний времён Царя Гороха и забываются не менее многочисленные примеры союзов и сотрудничества.

Однако никакого «Особого пути» у России здесь, как, впрочем, и во всём остальном, нет. Подобные искажения свойственны абсолютно всем нациям/государствам. Ярким примером являлась, например, Германия в первую сотню лет своего существования как единого государства. Германия, как известно, была объединена вокруг Пруссии во время франко-прусской войны 1870/71 гг. Эти обстоятельства привели к тому, что государственной пропаганде требовалось представить Пруссию в качестве «исконной» объединительницы Германии, желательно противопоставив её Франции, которая, якобы, всегда «гадила» немцам. Истоки франко-немецкой «наследственной вражды» принялись искать чуть ли не в Античности, противопоставляя древних германцев римлянам, считавшихся культурными предшественниками французов.

Естественно, вся эта туфта про «наследственную вражду» не имеет ничего общего с реальностью. И немцы, и французы, выйдя из Франкской империи Карла Великого, на протяжении веков в равной мере то воевали, то сотрудничали друг с другом. Та же самая Пруссия в XVII – XVIII вв. регулярно выступала союзницей Франции в войнах против других немцев – австрийских Габсбургов. Ситуация получается совсем уж пикантной, если учесть, что в тот период политическое единство «Германии» ассоциировалось, прежде всего, со Священной Римской империей, которую возглавляли как раз Габсбурги. А вот курфюршества, вроде Бранденбурга-Пруссии, наоборот, расшатывали внутреннее единство Империи, укрепляя собственный суверенитет. Таким образом, мало того, что Пруссия большую часть своей истории не являлась никакой «объединительницей», так она была скорее сепаратистской-разъединительницей, которая часто опиралась на помощь иностранцев.

Именно французы вскормили Бранденбург по результатам Вестфальского мира 1648 г., чтобы иметь противовес Габсбургам на востоке Империи. В 1740-х гг. Пруссия вновь стала союзницей Франции во время Войны за австрийское наследство. Фридрих II – король, которого немецкая пропаганда впоследствии возвеличила едва ли не как «первого объединителя Германии», в реальности писал, что «достаточно взять карту в руки, дабы убедиться, что естественные границы Франции простираются до Рейна, русло которого совершенно явно предназначено отделять Францию от Германии, чтобы служить границей этих стран».

Справедливости ради, Пруссия и Франция в XVII – XVIII вв. неоднократно оказывались и на противоположных сторонах баррикад, но обусловлено это было, конечно, не какими-то «национальным интересами», которых ещё не было, а банальным политическим расчётом бранденбургских правителей с целью укрепления собственного курфюршества.

Галломания определяла немецкую культуру на протяжении большей части XVII – XVIII вв., достаточно взглянуть на прусскую королевскую резиденцию в Потсдаме или дрезденский Цвингер. Берлин в конце XVII в. стал прибежищем для тысяч изгнанных французских гугенотов, в результате чего к 1700 г. до трети населения бранденбургской столицы являлись выходцами из Франции. В конце концов, именно тотальная «офранцуженность» немецкой аристократии породила протест университетских интеллектуалов, которые на волне романтизма противопоставили французской рационалистической «civilisation» немецкую идеалистическую «Kultur». С этого и началось национал-романтическое конструирование нарратива о «наследственной» франко-немецкой вражде.

www.group-telegram.com/no/stahlhelm.com/2520

4.1K viewsSep 14, 2021 at 17:42

О франко-немецкой «вражде»

Большая часть обывательских представлений об истории закладывается ещё в школе и восходит к национал-романтической пропаганде XIX – XX вв. Её авторы ставили перед собой конкретные цели обосновать государственные или национальные претензии в пику претензиям конкурировавших наций или государств. Зачастую историки и публицисты приходили к выводам о некоей «врождённой вражде» между теми или иными народами, которая должна была обосновывать актуальную политическую конъюнктуру. В современной РФ мы можем наблюдать нечто подобное в отношении, например, Польши, Англии или «коллективного Запада», когда выпячиваются примеры противостояний времён Царя Гороха и забываются не менее многочисленные примеры союзов и сотрудничества.

Однако никакого «Особого пути» у России здесь, как, впрочем, и во всём остальном, нет. Подобные искажения свойственны абсолютно всем нациям/государствам. Ярким примером являлась, например, Германия в первую сотню лет своего существования как единого государства. Германия, как известно, была объединена вокруг Пруссии во время франко-прусской войны 1870/71 гг. Эти обстоятельства привели к тому, что государственной пропаганде требовалось представить Пруссию в качестве «исконной» объединительницы Германии, желательно противопоставив её Франции, которая, якобы, всегда «гадила» немцам. Истоки франко-немецкой «наследственной вражды» принялись искать чуть ли не в Античности, противопоставляя древних германцев римлянам, считавшихся культурными предшественниками французов.

Естественно, вся эта туфта про «наследственную вражду» не имеет ничего общего с реальностью. И немцы, и французы, выйдя из Франкской империи Карла Великого, на протяжении веков в равной мере то воевали, то сотрудничали друг с другом. Та же самая Пруссия в XVII – XVIII вв. регулярно выступала союзницей Франции в войнах против других немцев – австрийских Габсбургов. Ситуация получается совсем уж пикантной, если учесть, что в тот период политическое единство «Германии» ассоциировалось, прежде всего, со Священной Римской империей, которую возглавляли как раз Габсбурги. А вот курфюршества, вроде Бранденбурга-Пруссии, наоборот, расшатывали внутреннее единство Империи, укрепляя собственный суверенитет. Таким образом, мало того, что Пруссия большую часть своей истории не являлась никакой «объединительницей», так она была скорее сепаратистской-разъединительницей, которая часто опиралась на помощь иностранцев.

Именно французы вскормили Бранденбург по результатам Вестфальского мира 1648 г., чтобы иметь противовес Габсбургам на востоке Империи. В 1740-х гг. Пруссия вновь стала союзницей Франции во время Войны за австрийское наследство. Фридрих II – король, которого немецкая пропаганда впоследствии возвеличила едва ли не как «первого объединителя Германии», в реальности писал, что «достаточно взять карту в руки, дабы убедиться, что естественные границы Франции простираются до Рейна, русло которого совершенно явно предназначено отделять Францию от Германии, чтобы служить границей этих стран».

Справедливости ради, Пруссия и Франция в XVII – XVIII вв. неоднократно оказывались и на противоположных сторонах баррикад, но обусловлено это было, конечно, не какими-то «национальным интересами», которых ещё не было, а банальным политическим расчётом бранденбургских правителей с целью укрепления собственного курфюршества.

Галломания определяла немецкую культуру на протяжении большей части XVII – XVIII вв., достаточно взглянуть на прусскую королевскую резиденцию в Потсдаме или дрезденский Цвингер. Берлин в конце XVII в. стал прибежищем для тысяч изгнанных французских гугенотов, в результате чего к 1700 г. до трети населения бранденбургской столицы являлись выходцами из Франции. В конце концов, именно тотальная «офранцуженность» немецкой аристократии породила протест университетских интеллектуалов, которые на волне романтизма противопоставили французской рационалистической «civilisation» немецкую идеалистическую «Kultur». С этого и началось национал-романтическое конструирование нарратива о «наследственной» франко-немецкой вражде.

BY Стальной шлем