Я, наверное, как-то упоминала, что люблю настольные игры – ещё давно, задолго до того, как стала адвокатом. А уж сейчас, конечно, всё время замечаю аналогии с настолками в уголовном (да и вообще любом) процессе.
Но кое-где параллели не параллелятся.
Вот играем мы с вами в какую-нибудь... "Тортугу", например. Понятно, что выиграет кто-то один – кто был сообразительнее, всё хорошо просчитал, не провалился ни в какой из работающих одновременно механик (а в каких-то играх их очень, очень, очень много).
Или, наоборот, можем сыграть в игру, где баланс сильно сдвинут в сторону случайности. Где все игроки скорее просчитывают, сколько они потеряют при неудачном броске кубика, а не три своих и девять чужих ходов вперёд. Карта выпадает так, как выпадает – остаётся мириться и действовать, исходя из новых обстоятельств.
Или вот игры-кооперативки – вернее, ложные кооперативки. Где вроде как мы все играем против поля, но, когда и если мы у этого поля выиграем, победителем всё равно останется кто-то один – у кого больше очков. Поэтому нужно играть на командный выигрыш, но всё-таки своим соратникам немножечко пакостить.
О, а ещё есть тайные и открытые заговоры. Какие альянсы заключить, играя в "Цитадели", чтобы за один круг: убить того, кто вот-вот выиграл бы; ограбить того, у кого больше денег; разрушить здание, которое приносит сопернику слишком много очков; стать королём? Вариантов много. И каждый может провалиться.
В настолках, коих существует удивительно прекрасное разнообразие, может быть множество тактик, случайных событий, провалов по невнимательности, удачно пришедших карт, просто ошибок и опыта.
Но не помню, чтобы хоть раз я всерьёз обижалась на более сильного/везучего соперника. И на меня вроде бы тоже никто не смотрел волком, если я где-то промежуточно или окончательно выигрывала.
Почему же тогда в нашей юридической работе, где мы натурально играем в огромную настолку с очень объёмными и противоречивыми правилами (и с новыми, выдуманными на ходу вот только что), где нужно просчитывать множество вариантов, учитывать случайности и заключать альянсы – почему вдруг между профессиональными юристами возникают какие-то там личные обиды?
Если в уголовном деле я сделаю ход слишком рано, следователь (если не дурак) этим воспользуется. Если прокурор зевнёт и не увидит, где я могу захватить его территорию (сделать доказательство обвинения своим) – я захвачу. Если "чужого" свидетеля подведут неудачно упавшие кубики, никто из нас не предложит их перебросить (а при наличии возможности ещё и карту на переброс заблокирует). А со "своим" свидетелем будет совсем другая история.
В этом же и есть, в числе прочего, огромное удовольствие от нашей профессии (не путать удовольствие и пользу) – в игре как таковой. А в победе и поражении нет ничего личного. Только спорт.
P.S. А тем временем один вполне сообразительный следователь надулся на меня за то, что я использовала его же ошибку против него – и шипит сквозь зубы вместо того, чтобы поздороваться. Надеюсь, это он просто сдувается так.
Я, наверное, как-то упоминала, что люблю настольные игры – ещё давно, задолго до того, как стала адвокатом. А уж сейчас, конечно, всё время замечаю аналогии с настолками в уголовном (да и вообще любом) процессе.
Но кое-где параллели не параллелятся.
Вот играем мы с вами в какую-нибудь... "Тортугу", например. Понятно, что выиграет кто-то один – кто был сообразительнее, всё хорошо просчитал, не провалился ни в какой из работающих одновременно механик (а в каких-то играх их очень, очень, очень много).
Или, наоборот, можем сыграть в игру, где баланс сильно сдвинут в сторону случайности. Где все игроки скорее просчитывают, сколько они потеряют при неудачном броске кубика, а не три своих и девять чужих ходов вперёд. Карта выпадает так, как выпадает – остаётся мириться и действовать, исходя из новых обстоятельств.
Или вот игры-кооперативки – вернее, ложные кооперативки. Где вроде как мы все играем против поля, но, когда и если мы у этого поля выиграем, победителем всё равно останется кто-то один – у кого больше очков. Поэтому нужно играть на командный выигрыш, но всё-таки своим соратникам немножечко пакостить.
О, а ещё есть тайные и открытые заговоры. Какие альянсы заключить, играя в "Цитадели", чтобы за один круг: убить того, кто вот-вот выиграл бы; ограбить того, у кого больше денег; разрушить здание, которое приносит сопернику слишком много очков; стать королём? Вариантов много. И каждый может провалиться.
В настолках, коих существует удивительно прекрасное разнообразие, может быть множество тактик, случайных событий, провалов по невнимательности, удачно пришедших карт, просто ошибок и опыта.
Но не помню, чтобы хоть раз я всерьёз обижалась на более сильного/везучего соперника. И на меня вроде бы тоже никто не смотрел волком, если я где-то промежуточно или окончательно выигрывала.
Почему же тогда в нашей юридической работе, где мы натурально играем в огромную настолку с очень объёмными и противоречивыми правилами (и с новыми, выдуманными на ходу вот только что), где нужно просчитывать множество вариантов, учитывать случайности и заключать альянсы – почему вдруг между профессиональными юристами возникают какие-то там личные обиды?
Если в уголовном деле я сделаю ход слишком рано, следователь (если не дурак) этим воспользуется. Если прокурор зевнёт и не увидит, где я могу захватить его территорию (сделать доказательство обвинения своим) – я захвачу. Если "чужого" свидетеля подведут неудачно упавшие кубики, никто из нас не предложит их перебросить (а при наличии возможности ещё и карту на переброс заблокирует). А со "своим" свидетелем будет совсем другая история.
В этом же и есть, в числе прочего, огромное удовольствие от нашей профессии (не путать удовольствие и пользу) – в игре как таковой. А в победе и поражении нет ничего личного. Только спорт.
P.S. А тем временем один вполне сообразительный следователь надулся на меня за то, что я использовала его же ошибку против него – и шипит сквозь зубы вместо того, чтобы поздороваться. Надеюсь, это он просто сдувается так.
BY Objection, your honor!
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Artem Kliuchnikov and his family fled Ukraine just days before the Russian invasion. On Telegram’s website, it says that Pavel Durov “supports Telegram financially and ideologically while Nikolai (Duvov)’s input is technological.” Currently, the Telegram team is based in Dubai, having moved around from Berlin, London and Singapore after departing Russia. Meanwhile, the company which owns Telegram is registered in the British Virgin Islands. Under the Sebi Act, the regulator has the power to carry out search and seizure of books, registers, documents including electronics and digital devices from any person associated with the securities market. What distinguishes the app from competitors is its use of what's known as channels: Public or private feeds of photos and videos that can be set up by one person or an organization. The channels have become popular with on-the-ground journalists, aid workers and Ukrainian President Volodymyr Zelenskyy, who broadcasts on a Telegram channel. The channels can be followed by an unlimited number of people. Unlike Facebook, Twitter and other popular social networks, there is no advertising on Telegram and the flow of information is not driven by an algorithm. Telegram was co-founded by Pavel and Nikolai Durov, the brothers who had previously created VKontakte. VK is Russia’s equivalent of Facebook, a social network used for public and private messaging, audio and video sharing as well as online gaming. In January, SimpleWeb reported that VK was Russia’s fourth most-visited website, after Yandex, YouTube and Google’s Russian-language homepage. In 2016, Forbes’ Michael Solomon described Pavel Durov (pictured, below) as the “Mark Zuckerberg of Russia.”
from us
