тематические #буквицыдлялинор
Угадайте, как будет называться моя следующая детская книга
с луной это Q
Угадайте, как будет называться моя следующая детская книга
с луной это Q
Владимир Дзюба, 49 лет, бизнесмен. Получил ожоги 90% тела при ударе российского дрона по Кропивницкому 19 марта, умер в больнице неделю спустя.
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
Константин Хроменков, 42 года. Занимался борьбой. Убит в апреле 2022 российской баллистической ракетой в своей машине при ударе по Николаеву. Осталась дочь.
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
Виталий Куцепал, 48 лет, автомеханик. Убит российской ракетой на рабочем месте в Кривом Роге 2 апреля 2025.
Осталась дочь.
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
Осталась дочь.
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
#ПГТДиксон уже можно купить в израиле в @babelbookstlv. Послезавтра, 6 апреля, в 17:00 буду рассказывать про нее на берлинской книжной ярмарке русскоязычной литературы, Унтер дер Линден 5.
В среду 9 апреля в берлинском Бабеле, Бернауэр 49, в 19:00 буду рассказывать про нее подробно, и конечно подпишу всем желающим.
Приходите.
В среду 9 апреля в берлинском Бабеле, Бернауэр 49, в 19:00 буду рассказывать про нее подробно, и конечно подпишу всем желающим.
Приходите.
Лариса Чернявская, техработница в школе. Мать четверых детей. Убита вчера российским дроном-камикадзе при ударе дронами по Кривому Рогу, через несколько часов после удара ракетой Искандер с кассетным боеприпасом по центру города. Сейчас известно о 19 погибших, из них 9 детей, игравших на детской площадке рядом с эпицентром взрыва.
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
Поиск по этому имени выдает мой пост о другой Ларисе Чернявской, учительнице младших классов, убитой 14 февраля 2024 в своем доме под Харьковом.
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
Поиск по этому имени выдает мой пост о другой Ларисе Чернявской, учительнице младших классов, убитой 14 февраля 2024 в своем доме под Харьковом.
Влад Стихиляс, фитнесс-тренер, художник-любитель. Убит российским Искандером 4 апреля 2025 при ударе по Кривому Рогу.
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
Дарья Онина, 22 года, студентка педагогического университета, писательница. Убита российским искандером 4 апреля при ударе по Кривому Рогу вместе с бабушкой Марией 79 лет.
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
Яна Курто, 38 лет, работала на автомойке. Любила рыбачить, много волонтерила. Убита российской ракетой на рабочем месте в Кривом Роге 2 апреля 2025 вместе с двумя коллегами, Виталием Куцепалом и Инной Винцковской.
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
Линор, великая, написала про трилогию #ПГТДиксон
завтра в берлинском Бабеле буду рассказывать про нее подробно, приходите, кто рядом.
https://www.group-telegram.com/na_slovah/2558
завтра в берлинском Бабеле буду рассказывать про нее подробно, приходите, кто рядом.
https://www.group-telegram.com/na_slovah/2558
Forwarded from На словах (Linor Goralik)
Не перестает
(О трилогии Виктора Меламеда «ПГТ Диксон»)
Это невыносимо страшно.
Это о том, есть ли жизнь после жизни.
Жизнь после жизни есть.
Но господи, какая же она.
Если бы, конечно, не.
Если бы не.
Если бы не вечное бдение мятущегося разума, озаряемого вздрагивающим, словно от испуга, в любой момент готовым угаснуть огоньком неутолимого интеллектуального беспокойства;
Если бы не сострадание крошечного к малому, малого к большому, большого к полугигантскому, полугигантского к гигантскому, - сострадания шаткого, непостоянного, трудного, порой колеблющегося, порой предающего, но никогда не перестающего, — хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание будет близко к тому, чтобы упраздниться;
Если бы не способность человеческого пробивать себе путь в нечеловеческом.
Это блистательно, на мой взгляд, написанный текст, - написанный тем единственно возможным, как мне кажется, языком, которым можно писать о мире, в котором появятся мясные люди, люди, которых мы будем есть, потому что нужно же кого-то есть, — поэтизированным языком полного остранения, — но остранения, построенного не на дистанцированности говорящего, а на тотальном погружении, на полной травматической десенсибилизации героев, обитающих в пространстве ПГТ Диксон, созданных в пространстве ПГТ Диксон, изначально не ставящих под сомнение пространство ПГТ Диксон. Именно этот язык становится первым инструментом, при помощи которого автор вызывает у читателя ощущение узнаваемости повседневного ужаса, в котором живут его герои: все произносимое немыслимо, невозможно, ненормально – но эта обыденная ненормальность постепенно окутывает тебя, и ты смиряешься с ней, и в ней, глядишь, появляются разумные паттерны, и вот ты уже как-то дал сделать это с собой. Как? Да вот язык завел. Заговорил. Запел.
Кто говорит с нами этим языком? А никто, настоящие никто, - маленькие, слабенькие, страшненькие. «Мы думаем: просто ничего не скажем Завлабу в этот раз. Мы думаем: только мы потом все равно все скажем Завлабу. Мы думаем: мы попытаемся ничего не говорить Завлабу, но он сам все поймет по тому, как мы будем пытаться ему ничего не говорить, и мы все расскажем. Мы думаем: лучше сразу все рассказать Завлабу». Такие. Повседневненькие, обычненькие, узнаваемые. Легкая добыча для автора: размазать, осмеять, смять, сделать читателю приятно. Читателю придется засунуть свое приятно в черную шахту едва живого, дергающегося, скрипящего лифта, в самозатягивающуюся щель в полу, в грязную колбу для выращивания гигантских эмбрионов на военные нужды («Длинные ноги можно сделать. Но к ним сильная близорукость. И еще псориаз. Но псориаз это ведь почти уже чешуя. Можно попробовать ее сделать сплошную. И сантиметр-два толщиной. Больше вряд ли.») Потому что они, эти повседневненькие, обычненькие, страшненькие, - они упрямые, непреклонные, полные любви, способные на подвиг. Читатель делает ужасное для себя открытие: на них вся надежда. Если их размазать, осмеять, - и бросить, - останется только страшный, искаженный, мертвый мир ПГТ Диксон, и не будет жизни после жизни, жизни вечной. Живи с этим, интеллигентный читатель.
Но как? Видимо, так, как предлагает нам автор: только верою в то, что есть выход, только верою в то, что искать его предстоит не лучшим из нас, но тем, кому он нужнее всего: слабым, боящимся, блуждающим в темноте. И по мере чтения «ПГТ Диксон» нам придется понять, что они и есть мы, что мы и они, они и они, мы и мы, Йл и мы, Йл и они, Йл и Йл, мы и Йл, что все это – одни и те же люди, — крошечные и малые, малые и большие, большие и полугигантские, полугигантские и гигантские. И мясные тоже. А иначе выход не найдется, выход не найдется, выход не найдется.
Жизнь после жизни есть.
Но возьмут в нее всех.
———
Это - мое предисловие к трилогии Виктора Меламеда «ПГТ Диксон», которую я считаю вообще-то выдающимся текстом. Прочитайте ее, пожалуйста: https://slavistica.com/ru/products/1438327. Она вышла в издательстве «Бабель» (https://www.group-telegram.com/babelbookstlv).
(О трилогии Виктора Меламеда «ПГТ Диксон»)
Это невыносимо страшно.
Это о том, есть ли жизнь после жизни.
Жизнь после жизни есть.
Но господи, какая же она.
Если бы, конечно, не.
Если бы не.
Если бы не вечное бдение мятущегося разума, озаряемого вздрагивающим, словно от испуга, в любой момент готовым угаснуть огоньком неутолимого интеллектуального беспокойства;
Если бы не сострадание крошечного к малому, малого к большому, большого к полугигантскому, полугигантского к гигантскому, - сострадания шаткого, непостоянного, трудного, порой колеблющегося, порой предающего, но никогда не перестающего, — хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание будет близко к тому, чтобы упраздниться;
Если бы не способность человеческого пробивать себе путь в нечеловеческом.
Это блистательно, на мой взгляд, написанный текст, - написанный тем единственно возможным, как мне кажется, языком, которым можно писать о мире, в котором появятся мясные люди, люди, которых мы будем есть, потому что нужно же кого-то есть, — поэтизированным языком полного остранения, — но остранения, построенного не на дистанцированности говорящего, а на тотальном погружении, на полной травматической десенсибилизации героев, обитающих в пространстве ПГТ Диксон, созданных в пространстве ПГТ Диксон, изначально не ставящих под сомнение пространство ПГТ Диксон. Именно этот язык становится первым инструментом, при помощи которого автор вызывает у читателя ощущение узнаваемости повседневного ужаса, в котором живут его герои: все произносимое немыслимо, невозможно, ненормально – но эта обыденная ненормальность постепенно окутывает тебя, и ты смиряешься с ней, и в ней, глядишь, появляются разумные паттерны, и вот ты уже как-то дал сделать это с собой. Как? Да вот язык завел. Заговорил. Запел.
Кто говорит с нами этим языком? А никто, настоящие никто, - маленькие, слабенькие, страшненькие. «Мы думаем: просто ничего не скажем Завлабу в этот раз. Мы думаем: только мы потом все равно все скажем Завлабу. Мы думаем: мы попытаемся ничего не говорить Завлабу, но он сам все поймет по тому, как мы будем пытаться ему ничего не говорить, и мы все расскажем. Мы думаем: лучше сразу все рассказать Завлабу». Такие. Повседневненькие, обычненькие, узнаваемые. Легкая добыча для автора: размазать, осмеять, смять, сделать читателю приятно. Читателю придется засунуть свое приятно в черную шахту едва живого, дергающегося, скрипящего лифта, в самозатягивающуюся щель в полу, в грязную колбу для выращивания гигантских эмбрионов на военные нужды («Длинные ноги можно сделать. Но к ним сильная близорукость. И еще псориаз. Но псориаз это ведь почти уже чешуя. Можно попробовать ее сделать сплошную. И сантиметр-два толщиной. Больше вряд ли.») Потому что они, эти повседневненькие, обычненькие, страшненькие, - они упрямые, непреклонные, полные любви, способные на подвиг. Читатель делает ужасное для себя открытие: на них вся надежда. Если их размазать, осмеять, - и бросить, - останется только страшный, искаженный, мертвый мир ПГТ Диксон, и не будет жизни после жизни, жизни вечной. Живи с этим, интеллигентный читатель.
Но как? Видимо, так, как предлагает нам автор: только верою в то, что есть выход, только верою в то, что искать его предстоит не лучшим из нас, но тем, кому он нужнее всего: слабым, боящимся, блуждающим в темноте. И по мере чтения «ПГТ Диксон» нам придется понять, что они и есть мы, что мы и они, они и они, мы и мы, Йл и мы, Йл и они, Йл и Йл, мы и Йл, что все это – одни и те же люди, — крошечные и малые, малые и большие, большие и полугигантские, полугигантские и гигантские. И мясные тоже. А иначе выход не найдется, выход не найдется, выход не найдется.
Жизнь после жизни есть.
Но возьмут в нее всех.
———
Это - мое предисловие к трилогии Виктора Меламеда «ПГТ Диксон», которую я считаю вообще-то выдающимся текстом. Прочитайте ее, пожалуйста: https://slavistica.com/ru/products/1438327. Она вышла в издательстве «Бабель» (https://www.group-telegram.com/babelbookstlv).
Инна Винцковская, 45 лет, работала на автомойке, до полномасштабной войны воспитательницей в детском саду. Убита российской ракетой на рабочем месте в Кривом Роге 2 апреля 2025 вместе с двумя коллегами, Виталием Куцепалом и Яной Курто.
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
Сергей Смотолок, 58 лет. Убит российским искандером 4 апреля при ударе по Кривому Рогу.
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage
#следуетпомнитьтерминcollateraldamage