Одна из причин, почему я считаю что современный китайский проект — это машина по расчеловечиванию.
В "традиционные основания" современного Китая я вообще не верю. Это напрочь опровергается его сугубо модерновой, прозападной эпистемой знания, политикой и ориентацией на технологическое доминирование, — по сути, это один из успешнейших полюсов Gestell в мире. Псевдоморфоз по О. Шпенглеру.
Про цифровую диктатуру и так уже сказано достаточно, но вот эта новость апофеоз.
Китай планирует клинически, в том числе медикаментозно, лечить людей, имеющих средние и плохие способности к математике.
По сути, речь идет о классической тоталитарной биополитике и онтологическом уничтожении человека мифопоэтического.
Мои последние книги в целом именно об этом — об онтологическом доминировании слова, мифа и поэзии над цифрой, количеством и техникой.
И это имеет экзистенциальное измерение в человеке, — в том, кто может слышать и вступать в диалог с Божествами и друг другом.
А может просто считать просмотры, деньги, биты и байты, квадратные километры, количество таблеток для узников биоконцлагерей. Или просто методично оцифровывать всё сущее и калькулировать дальнейшие стратегии мышления, — против чего яростно выступал Хайдеггер.
Воистину, солнце Запада садится на Востоке.
В "традиционные основания" современного Китая я вообще не верю. Это напрочь опровергается его сугубо модерновой, прозападной эпистемой знания, политикой и ориентацией на технологическое доминирование, — по сути, это один из успешнейших полюсов Gestell в мире. Псевдоморфоз по О. Шпенглеру.
Про цифровую диктатуру и так уже сказано достаточно, но вот эта новость апофеоз.
Китай планирует клинически, в том числе медикаментозно, лечить людей, имеющих средние и плохие способности к математике.
По сути, речь идет о классической тоталитарной биополитике и онтологическом уничтожении человека мифопоэтического.
Мои последние книги в целом именно об этом — об онтологическом доминировании слова, мифа и поэзии над цифрой, количеством и техникой.
И это имеет экзистенциальное измерение в человеке, — в том, кто может слышать и вступать в диалог с Божествами и друг другом.
А может просто считать просмотры, деньги, биты и байты, квадратные километры, количество таблеток для узников биоконцлагерей. Или просто методично оцифровывать всё сущее и калькулировать дальнейшие стратегии мышления, — против чего яростно выступал Хайдеггер.
Воистину, солнце Запада садится на Востоке.
Когда читаешь вот такие истории, то сложно удержаться от двух вещей: гомерического хохота и очевидных сравнений с современностью.
Кроули не просто описывал эту клоунаду в романах типа "Лунное дитя", но и жил этим балаганом, как говорится, на самых серьезных щщах.
Его последователи, широко известные в узких кругах издатели макулатуры для кухонных ведьм, тоже не брезгают описывать в своих мемуарах сны о магических сражениях с оппонирующими философами; где они бросаются друг в друга вагонами на московских вокзалах.
Если посмотреть куда-то в сторону современной шизотерики, неошаманизма/неоязычества и т. п., то примеров просто уйма.
Мой знакомый клинический психолог сравнивает такие ситуации с детско-подростковой психологией, когда ребенку кажется, что какой-то его конфликт в группе носит вселенский, решающий характер и поглощает его целиком ("свет клином сошелся"). Во взрослом же состоянии, такие вещи просто не маркируются как достойные внимания.
Я же вообще считаю, что очень не зря эти, кхм, "оккультные" феномены и хобби тесно сплетены с культурой цирка, иллюзиона и барочным театром. А позднее стали неотъемлемой частью массовой культуры (парадигма Apocalypse culture А. Парфрея), медиа и жанра треш.
То есть, ну вот никак и ни при каких обстоятельствах про мистицизм-эзотеризм нельзя говорить через эпитет "серьезности".
К какой-либо мифопоэтике и Традиции это все тоже отношения не имеет, разве что как квадробинг к миру животных.
Кроули не просто описывал эту клоунаду в романах типа "Лунное дитя", но и жил этим балаганом, как говорится, на самых серьезных щщах.
Его последователи, широко известные в узких кругах издатели макулатуры для кухонных ведьм, тоже не брезгают описывать в своих мемуарах сны о магических сражениях с оппонирующими философами; где они бросаются друг в друга вагонами на московских вокзалах.
Если посмотреть куда-то в сторону современной шизотерики, неошаманизма/неоязычества и т. п., то примеров просто уйма.
Мой знакомый клинический психолог сравнивает такие ситуации с детско-подростковой психологией, когда ребенку кажется, что какой-то его конфликт в группе носит вселенский, решающий характер и поглощает его целиком ("свет клином сошелся"). Во взрослом же состоянии, такие вещи просто не маркируются как достойные внимания.
Я же вообще считаю, что очень не зря эти, кхм, "оккультные" феномены и хобби тесно сплетены с культурой цирка, иллюзиона и барочным театром. А позднее стали неотъемлемой частью массовой культуры (парадигма Apocalypse culture А. Парфрея), медиа и жанра треш.
То есть, ну вот никак и ни при каких обстоятельствах про мистицизм-эзотеризм нельзя говорить через эпитет "серьезности".
К какой-либо мифопоэтике и Традиции это все тоже отношения не имеет, разве что как квадробинг к миру животных.
Альманах "Alföðr №4" уже можно приобрести в издательстве "Тотенбург".
В ближайшее время он появится на OZON и у оформивших предзаказ ранее.
В ближайшее время он появится на OZON и у оформивших предзаказ ранее.
Melnikova_G_V_Unheimlich_zhutkoe_i_ekzistentsialnaya_bezdomnost.pdf
813.7 KB
Мельникова Г. В. "Unheimlich (жуткое) и экзистенциальная бездомность как состояния постмодерна"
В статье рассматриваются ключевые характеристики постмодернистской культуры (симулякр, ризома, гибридность, фрагментарность) через призму немецкого термина «unheimlich» (жуткое).
В статье рассматриваются ключевые характеристики постмодернистской культуры (симулякр, ризома, гибридность, фрагментарность) через призму немецкого термина «unheimlich» (жуткое).
Ханс_Руин_Gelassenheit.pdf
179.9 KB
Ханс Руин "Стать свободным для сущего: о понятии Gelassenheit как этике мышления у Экхарта и Хайдеггера"
Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется...
Но вот узнать дано.
Книга "К Другому Мифу" вышла в прошлом году. В близком кругу мы до сих пор обсуждаем её идеи и те следствия для мышления и практики, к которым она подводит.
Мнение самых разных людей о книге сходится в одном — она крайне тяжелая.
И на эту тему у меня уже есть подборка историй от людей внешних и сторонних.
Знаю порядка пяти случаев, когда книга просто ломала так называемых "языческих верующих" и традиционалистов, выбивая у них из под ног все основания веры. Люди буквально ушли из неоязычества и дискурса/тусовки в самую обычную обывательскую жизнь. Раздали или распродали книги, идолов, купили алкоголя и стали жить как часть das Man. Ну, как бы жалко это не выглядело, — это как минимум честное решение.
Интереснее обстоит дело с теми людьми, которые книгу прочитали и поняли, но [ужаснувшись?] решили сделать вид будто ничего не было и продолжили свои ролевые попытки.
Занятно здесь то, что как увиденного больше не развидеть обратно, так и понятого не "распонять" назад. Поэтому надеюсь, что внутреннее понимание, как глубоко его не прячь, но все же сточит их изнутри и поставит перед неизбежностью решения.
А вот что меня особо не удивило, так это сугубо одна история, как книга помогла человеку преодолеть упаднические настроения и найти в себе новые силы для исследований и работы по темам.
Ибо, я настаиваю, книга жизнеутверждающая.
Но вот узнать дано.
Книга "К Другому Мифу" вышла в прошлом году. В близком кругу мы до сих пор обсуждаем её идеи и те следствия для мышления и практики, к которым она подводит.
Мнение самых разных людей о книге сходится в одном — она крайне тяжелая.
И на эту тему у меня уже есть подборка историй от людей внешних и сторонних.
Знаю порядка пяти случаев, когда книга просто ломала так называемых "языческих верующих" и традиционалистов, выбивая у них из под ног все основания веры. Люди буквально ушли из неоязычества и дискурса/тусовки в самую обычную обывательскую жизнь. Раздали или распродали книги, идолов, купили алкоголя и стали жить как часть das Man. Ну, как бы жалко это не выглядело, — это как минимум честное решение.
Интереснее обстоит дело с теми людьми, которые книгу прочитали и поняли, но [ужаснувшись?] решили сделать вид будто ничего не было и продолжили свои ролевые попытки.
Занятно здесь то, что как увиденного больше не развидеть обратно, так и понятого не "распонять" назад. Поэтому надеюсь, что внутреннее понимание, как глубоко его не прячь, но все же сточит их изнутри и поставит перед неизбежностью решения.
А вот что меня особо не удивило, так это сугубо одна история, как книга помогла человеку преодолеть упаднические настроения и найти в себе новые силы для исследований и работы по темам.
Ибо, я настаиваю, книга жизнеутверждающая.
Forwarded from Renovatio
Хайдеггер и средневековая отрешенность
Gelassenheit Мартина Хайдеггера часто переводят как «безмятежность», «отрешенность» или «отстраненность», даже как «спокойствие» или «невозмутимость», однако на сегодняшний день наиболее распространенным, пожалуй, является термин «освобождение».
Gelassenheit — понятие сложное. Оно представляет из себя специфическую установку, лежащую вне области действия человеческой воли: «пробуждается сие, когда существу нашему дозволено отпустить себя в нечто, что не есть воление». Данный тип мышления как осмысляющее противопоставляется мышлению вычисляющему. Так, Gelassenheit подразумевает отказ от желания быть производителем действия и его причиной, в частности, отказ от бытия причиной того, что нечто может быть увиденным. То, что показывает себя, может стать видимым при условии, что человек организует себя как «место», в котором нечто может стать видимым. Усилие по организации этого «места», по его расчищению — это Gelassenheit. Отрешённость от себя и полная открытость бытию. Ожидание, не ожидающее ничего конкретного. Внимание, не останавливающее свой взгляд на чём-то одном.
Говоря о параллелях между средневековым немецким мистицизмом и Хайдеггером, прежде всего, упоминают терминологические пересечения, например, использование таких общих терминов как Abgrund, Wesung, Gelassenheit, Abgeschiedenheit и так далее. Мур, например, отмечает также сходство при описании grunt у Экхарта и Dasein у Хайдеггера (см. Moore I.A. Eckhart, Heidegger, and the imperative of releasement). У Иоганна Таулера, в свою очередь, Gelassenheit обычно употребляется для обозначения отсутствия личной воли человека (Willenslosigkeit), что связывается с обретением внутренней пустоты как шага к восприятию божественной воли.
В Gelassenheit Хайдеггера есть несколько смысловых сторон, дополняющих друг друга: одна из них — освобождение от вещей, другая — открытость тайне того, что кажет себя. Мышление, связанное с Gelassenheit, оторвано от действительности и «потеряло почву». То самое освобождение от вещей у Таулера и Экхарта раскрывается, в частности, в иерархии оков тварного мира, которую человек должен отбросить на пути к божественному: человек поочерёдно оставляет разного рода привязанности, и в конце этой процедуры в нём не остаётся ничего. Внутри этого ничто и рождается Бог в человеке. Рейнские мистики вообще часто используют метафору пустого сосуда, которым человек становится после сбрасывания оков тварного мира и в который приходит Нечто – сама эта метафора неплохо коррелирует с интерпретацией установки Хайдеггера как «подготовки места». Освобождение от вещей этого мира тут связано с открытостью к тайне божественного и обеспечивает саму её возможность.
Говоря о Gelassenheit как отрешённости, Экхарт также указывает на её двойную сущность: с одной стороны, отрешённость подразумевает освобождение от всевозможных привязанностей и убеждений, с другой — именно это освобождение «расчищает пространство» для возможности восприятия.
«Отрешенность от вещей и открытость для тайны никогда не придут к нам сами по себе (…), они уродятся лишь из неустанного и решительного мышления», — пишет Хайдеггер. Его предложение «хотеть не-хотения», раскрывающее суть Gelassenheit, также весьма хорошо стыкуется с концепциями немецкой средневековой мистики, где идеальная пассивность достигается очень даже активными усилиями того, кто стремится к ней приблизиться. В этом смысле мистики тоже снимают четкую дихотомию активного и пассивного, вне которой для Хайдеггера находится Gelassenheit как своеобразное «позволение быть». И у них также осуществляется отказ от воления, сам по себе парадоксальным образом происходящий с помощью волевого усилия. И достижение итогового состояния зависит не столько от воли стремящегося, сколько от того, что оно явит себя в подготовленном пустом сосуде. Это полная открытость тому, что являет себя.
т.н.
Gelassenheit Мартина Хайдеггера часто переводят как «безмятежность», «отрешенность» или «отстраненность», даже как «спокойствие» или «невозмутимость», однако на сегодняшний день наиболее распространенным, пожалуй, является термин «освобождение».
Gelassenheit — понятие сложное. Оно представляет из себя специфическую установку, лежащую вне области действия человеческой воли: «пробуждается сие, когда существу нашему дозволено отпустить себя в нечто, что не есть воление». Данный тип мышления как осмысляющее противопоставляется мышлению вычисляющему. Так, Gelassenheit подразумевает отказ от желания быть производителем действия и его причиной, в частности, отказ от бытия причиной того, что нечто может быть увиденным. То, что показывает себя, может стать видимым при условии, что человек организует себя как «место», в котором нечто может стать видимым. Усилие по организации этого «места», по его расчищению — это Gelassenheit. Отрешённость от себя и полная открытость бытию. Ожидание, не ожидающее ничего конкретного. Внимание, не останавливающее свой взгляд на чём-то одном.
Говоря о параллелях между средневековым немецким мистицизмом и Хайдеггером, прежде всего, упоминают терминологические пересечения, например, использование таких общих терминов как Abgrund, Wesung, Gelassenheit, Abgeschiedenheit и так далее. Мур, например, отмечает также сходство при описании grunt у Экхарта и Dasein у Хайдеггера (см. Moore I.A. Eckhart, Heidegger, and the imperative of releasement). У Иоганна Таулера, в свою очередь, Gelassenheit обычно употребляется для обозначения отсутствия личной воли человека (Willenslosigkeit), что связывается с обретением внутренней пустоты как шага к восприятию божественной воли.
В Gelassenheit Хайдеггера есть несколько смысловых сторон, дополняющих друг друга: одна из них — освобождение от вещей, другая — открытость тайне того, что кажет себя. Мышление, связанное с Gelassenheit, оторвано от действительности и «потеряло почву». То самое освобождение от вещей у Таулера и Экхарта раскрывается, в частности, в иерархии оков тварного мира, которую человек должен отбросить на пути к божественному: человек поочерёдно оставляет разного рода привязанности, и в конце этой процедуры в нём не остаётся ничего. Внутри этого ничто и рождается Бог в человеке. Рейнские мистики вообще часто используют метафору пустого сосуда, которым человек становится после сбрасывания оков тварного мира и в который приходит Нечто – сама эта метафора неплохо коррелирует с интерпретацией установки Хайдеггера как «подготовки места». Освобождение от вещей этого мира тут связано с открытостью к тайне божественного и обеспечивает саму её возможность.
Говоря о Gelassenheit как отрешённости, Экхарт также указывает на её двойную сущность: с одной стороны, отрешённость подразумевает освобождение от всевозможных привязанностей и убеждений, с другой — именно это освобождение «расчищает пространство» для возможности восприятия.
«Отрешенность от вещей и открытость для тайны никогда не придут к нам сами по себе (…), они уродятся лишь из неустанного и решительного мышления», — пишет Хайдеггер. Его предложение «хотеть не-хотения», раскрывающее суть Gelassenheit, также весьма хорошо стыкуется с концепциями немецкой средневековой мистики, где идеальная пассивность достигается очень даже активными усилиями того, кто стремится к ней приблизиться. В этом смысле мистики тоже снимают четкую дихотомию активного и пассивного, вне которой для Хайдеггера находится Gelassenheit как своеобразное «позволение быть». И у них также осуществляется отказ от воления, сам по себе парадоксальным образом происходящий с помощью волевого усилия. И достижение итогового состояния зависит не столько от воли стремящегося, сколько от того, что оно явит себя в подготовленном пустом сосуде. Это полная открытость тому, что являет себя.
т.н.
Справедливо и по факту
За последние лет десять, кроме арки моста "языческий традиционализм → фундаменталь-онтология М. Хайдеггера → Другой Миф", в интеллектуальном [нео]языческом болоте ничего иного*, продуцирующего столь много мышления и дискуссий не появилось. Как не появилось и принципиальной экзистенциальной альтернативы, только вариации, пережевывание и топтание на месте прошлых методов.
*Справедливо будет отметить, что труды Велеслава среднего "левого" периода тоже вызвали солидные движения мысли, но это как раз был рубеж нулевых-десятых.
За последние лет десять, кроме арки моста "языческий традиционализм → фундаменталь-онтология М. Хайдеггера → Другой Миф", в интеллектуальном [нео]языческом болоте ничего иного*, продуцирующего столь много мышления и дискуссий не появилось. Как не появилось и принципиальной экзистенциальной альтернативы, только вариации, пережевывание и топтание на месте прошлых методов.
*
Фрагмент из неизданного
Утверждение сакрального локуса не означает, что у нас якобы открываются глаза и появляется доступ к действительно существующему параллельно, в сокрытии сакральному миру вокруг нас. Отнюдь, ибо индустриальные пейзажи суть агенты нищеты и нигилизма. Но, обживаясь в сакроцентрическом мышлении, опрашивая и выспрашивая о бытiи, — мы созидаем возможности образования вокруг нас островов, локусов, куда сходятся, — [а может и нет, ибо тут нет никакой гарантии и многое зависит от нашей тактичности,] — Божества, духи, предки и т. д. Мы трудно отвоевываем у пустыни пространства для оазисов леса, заколдовывая их вновь.
Утверждение сакрального локуса не означает, что у нас якобы открываются глаза и появляется доступ к действительно существующему параллельно, в сокрытии сакральному миру вокруг нас. Отнюдь, ибо индустриальные пейзажи суть агенты нищеты и нигилизма. Но, обживаясь в сакроцентрическом мышлении, опрашивая и выспрашивая о бытiи, — мы созидаем возможности образования вокруг нас островов, локусов, куда сходятся, — [а может и нет, ибо тут нет никакой гарантии и многое зависит от нашей тактичности,] — Божества, духи, предки и т. д. Мы трудно отвоевываем у пустыни пространства для оазисов леса, заколдовывая их вновь.
Фрагмент из неизданного
Следуя этим путем, любая традиция прямо отказывается от вселенского масштаба притязаний на объяснение мира и места человека, этноса, общины или семьи в нём, с позиций мифоса и сакроцентризма. Для такой «языческой традиции» остается только редукция и локализация в нише субкультуры, локальной секты, которая будет обрастать своими нишевыми брендами и радоваться эпизодическим упоминаниям или грубейшей эксплуатации со стороны крупнейших игроков популярной культуры. Сторонники такого подхода в принципе не хотят здорового существования и полноценного триумфа своих традиций в обществе, их не интересует и сугубо внутритрадионный духовный рост, ритуальные практики и высшие цели аскез. Их полностью устраивает одно: существование вокруг всё той же урбанистической, постиндустриальной реальности и культуры, но чтобы она была зримо и избыточно стилизованна под их псевдотрадиционную эстетику, насыщена словами и символами из мифов. В такой ситуации от традиции остается только симулякр, фрагмент общества спектакля с капиталистическим круговоротом знаков: модная streetwear одежда с языческими логотипами; бренды алкогольных напитков, названных в честь Божеств; сувенирная продукция с «настоящими орнаментами» и множество иных маркетинговых стратегий по продажам и позиционированию.
Следуя этим путем, любая традиция прямо отказывается от вселенского масштаба притязаний на объяснение мира и места человека, этноса, общины или семьи в нём, с позиций мифоса и сакроцентризма. Для такой «языческой традиции» остается только редукция и локализация в нише субкультуры, локальной секты, которая будет обрастать своими нишевыми брендами и радоваться эпизодическим упоминаниям или грубейшей эксплуатации со стороны крупнейших игроков популярной культуры. Сторонники такого подхода в принципе не хотят здорового существования и полноценного триумфа своих традиций в обществе, их не интересует и сугубо внутритрадионный духовный рост, ритуальные практики и высшие цели аскез. Их полностью устраивает одно: существование вокруг всё той же урбанистической, постиндустриальной реальности и культуры, но чтобы она была зримо и избыточно стилизованна под их псевдотрадиционную эстетику, насыщена словами и символами из мифов. В такой ситуации от традиции остается только симулякр, фрагмент общества спектакля с капиталистическим круговоротом знаков: модная streetwear одежда с языческими логотипами; бренды алкогольных напитков, названных в честь Божеств; сувенирная продукция с «настоящими орнаментами» и множество иных маркетинговых стратегий по продажам и позиционированию.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
После цензуры моей книги "Традиция и футурошок" в крупнейшей американской сети, решил сделать своеобразный арт-объект в духе нашего времени.
Скажем так, — "Судьба идей".
Отдам любому желающему, дорого.
На почту пишите.
Скажем так, — "Судьба идей".
Отдам любому желающему, дорого.
На почту пишите.
Уничтожение — это экономика Диониса.
- Nick Land
"The Thirst for Annihilation: Georges Bataille and Virulent Nihilism"
- Nick Land
"The Thirst for Annihilation: Georges Bataille and Virulent Nihilism"
К Другому Мифу
Хайдарова_Г_Феномен_боли_в_культуре.pdf
Karin_Yukhannison_-_Istoria_Melankholii.pdf
9.6 MB
Карин Юханнисон
"История меланхолии"
Ещё одна основательная монография в русле алгологии и исследования настроений европейского Dasein.
"История меланхолии"
Ещё одна основательная монография в русле алгологии и исследования настроений европейского Dasein.
Forwarded from Exit Existence
Тело человека есть нечто принципиально другое, чем животный организм. Если физиология и физиологическая химия способны исследовать человека в естественнонаучном плане как организм, то это еще вовсе не доказательство того, что в такой «органике», т. е. в научно объясненном теле, покоится существо человека.
Насколько существо человека не сводится к животной органике, настолько же невозможно устранить или как-то компенсировать недостаточность этого определения человеческого существа, наделяя человека бессмертной душой, или разумностью, или личностными чертами. Каждый раз это существо оказывается обойденным.
М. Хайдеггер
Насколько существо человека не сводится к животной органике, настолько же невозможно устранить или как-то компенсировать недостаточность этого определения человеческого существа, наделяя человека бессмертной душой, или разумностью, или личностными чертами. Каждый раз это существо оказывается обойденным.
М. Хайдеггер