История науки по-пацански. Выпуск 1: как в Академию химиков искали

Давным-давно, в одной далекой научной галактике в городе Санкт-Петербурге искали академиков. Собирали, конечно, по Европе, потому что Петр Питер уже построил, а науку и импортозамещение только собирался. В Европе же ученых было навалом, прям как гуталина на фабрике у дяди кота Матроскина. Прям выйди в Париж, плюнь - в академика попадешь, даром, что их всего меньше ста, и один из них - Петр Первый.

В общем, кинули клич по этим вашим Европам: дескать, в России, конечно, медведи, водка и балалайка, но бабла даем много, подчиняться будете лично Императору, и вообще - занимайтесь чем хотите, только в ку-1 и ку-2 печатайтесь.

Вот и поехали молодые ученые в страну Пушкина и Достоевского, даром, что по первому был только прадед-негр с еврейским именем, а по второму - какие-то мелкопоместные служилые шляхтичи на Волыни. Зато академия сразу перевыполнила план Минобра по молодым ученым - средний возраст оказался чуть выше 30 лет. И, главное, пацаны приехали борзые, на авторитеты кладущие с прибором - и талантливые. Но было одно «но».

С химией в Академии получлась полная жопа. Даже не задница. Жопа. Откормленный пушной зверек семейства псовых - то бишь, полный песец. Не было химиков нужного калибра в этих ваших Европах. Да и алхимики еще не все повымерли. Даже великий нидерландец Герман Бургаве в ответ на запрос от Петра отписался - нету великих. И даже выдающихся, а все нормальные курят траву. Потому не поедут.

И вот сидит президент Академии, он же лейб-медик Лаврентий Блюментрост и печалится: бабло выделено, ставка горит - а академика-химика нет. Но Блюментрост недаром был медиком. Стакан медицинского спирта - и голова начинает соображать уже не научно, а по-русски. И пишет он своему корешу Михаилу Бюргеру в наш будущий Калининград: «Мин херц Миша! Кениг один хрен будет наш, и не раз, поэтому зову тебя побыть академиком. Да, я знаю, шо ты - по глистам, а не по химии. И химия тебе нафиг не сдалась, но 400 рублей в год - это 400 рублей в год. Так шо приезжай, а деньги - не поделим, так пропьем».

И таки приехал, а зря. Говорили ему жена и теща - в России страшные люди, тебе их не перепить! Всего через полгода после вступления в должность профессора Академии по кафедре химии пришло страшное: именины кореша. Блюментроста то есть. И в итоге случилось, что случилось: нажравшийся в эшерихию коли Бюргер по дороге домой выпал из кареты и разбился о булыжную мостовую Санкт-Петербурга. А говорили ему - что для русского аперитив, для немца - смерть.

Пришлось ждать Ломоносова для начала химии в России. Но это - уже совсем другая история.

На картинке - собутыльник Бюргера Блюментрост. От самого же Бюргера не осталось ни трудов, ни портрета.

История науки по-пацански. Выпуск 2: как появилась Нобелевская премия и почему она такая

Давным-давно, в одной далекой научной галактике в городе Стокгольме родился мальчик. Толковый, умный Фредди. Но не Крюгер - чай, не в Нью-Йорке, а очень даже Нобель. Неплохо, правда?

Мальчик учился в основном дома и очень любил все взрывать - поскольку папа Альфреда, Эммануэль Нобель, шведский застройщик обанкротился и сбежал от кредиторов в Россию, где запустил заводы по производству пушек и мин. Правда, папа, вернувшись в Швецию, доэкспериментировался со взрывчаткой настолько, что взрыв нестабильного нитроглицерина убил брата Альфреда, Эмиля.

Но тут помог сосед Нобелей в России - химик Николай Зинин, который посоветовал смешивать нитроглицерин с чем-то невзрывающимся. Просто брякнул в разговоре, а талантливый юный Нобель услышал - и сразу применил на практике, а Зинин потом говорил - «Эх, я лох, гадкий юный швед у меня идею спер, лучше бы с дикими гусями путешествовал».

Так Нобель придумал динамит. И еще много чего - в том числе, хорошо поднялся на нефтяных промыслах в Баку (здесь - на троих, с братьями Людвигом и Робертом, а компания называлась очень оригинально - «Бранобель». В смысле, шо три бро Нобеля).

Так что жил себе Нобель хорошо, жил в основном в Париже, правда, под конец жизни за то, что продал другую взрывчатку - баллистит - в Италию - его зачем-то в госизмене обвинили, но тогда вам не ныне, и он уехал в Сан-Ремо: курорт, фестиваль, Тото Кутуньо и Челентано.

Однако в 1888 году в семье Нобелей случилась очередная трагедия: скончался Людвиг Нобель. Журналисты тогда от нынешних асов пера отличались примерно ничем, поэтому перепутали, и написали, шо умер Альфред. Ну и заголовки были в стиле НТВ или детищ Арам Ашотыча в лучшие годы: «Помер кровавый миллионер», «Убийца сдох» - и прочие шалости свободной прессы. Вот тогда-то Нобель и задумался о правильном пиаре. И пришла в его шведскую голову прекрасная мысль: «А давайте я все свои деньги - раз уж вообще весь бизнес у меня остался - продам, положу их в фонд, а на проценты будем после моей смерти давать многаденег тем, кто принес максимальную пользу обществу».

Так, но за что премию давать? За гендерное равенство - несвоевременно, это потом придумают, что именно от всяких меньшинств польза бывает. Хорошо бы за нанотех, но Кавли обидится, а потом еще и с Чубайсом сравнят - нунафиг. Нобель поступил проще. Горение и взрыв - это ж физхимия. Надо будет дать двойной шанс Николаю Семенову, поэтому будут две премии, по физике и по химии.

Кроме этого, Нобель был адским ипохондриком, поэтому, конечно - физиология или медицина.

Он сам писал пьесы (ну так себе пьесы - но одну он таки дописал, «Немезиду» ее даже запретили) и любил поэта Сюлли-Прюдома. Поэтому - литература. Но не абы какая, а «идеалистической направленности». Правда, скажем сразу - Нобелевский комитет в первый год еще соблюдал приличия - дал премию тому самому Сюлли-Прюдому, а затем забил на завещание от слова «совсем». С тех пор вот уже 124 года комитет пытается сам получить эту премию, придумывая мозговыносящие формулировки для литераторов, которых обычно впервые узнают из релиза комитета.

Экономика? Обойдетесь - пусть потом шведский банк в свое столетие отдуваться будет. Деньги таки надо экономить.

Математика? Скучно, да и какая от нее польза обществу (у Нобеля же все про пользу). Да, и еще надо слух пустить, что какой-то мерзкий математик у него жену отбил, вот потому и нет премии по математике. А то что жены не было и не планировалось - так кто там в ХХI веке фактчекингом будет заниматься, а байка хорошая, потому что все объясняет.

Впрочем, бабы у Нобеля в жизни таки были. Аж три. И со всеми не задалось. Первая - русская, некая Александра, при предложении руки и сердца послала нафиг - дескать, непатриотично за всяких иностранцев-оружейных баронов выходить, своих хватает. Третья - Софи Хесс - 15 лет переписывалась-переписывалась, а потом родила от другого - и еще некоторое время деньги брала с Нобеля, пока не вышла замуж за отца ребенка. Вторая же - Берта Кински - ваще выступила по крути. Стала секретаршей Нобеля - не, спать с секретаршей и тогда было норм - спросите у Достоевского, он на своей вообще женился, но эта превзошла всех баб в бабстве. Уговорила Нобеля сделать еще премию мира - поскольку сама была адовой пацифисткой, а потом ушла от него и вышла замуж за предыдущего любовника - потому шо барон. Но этого мало - когда Нобель умер, уже вторую Нобелевскую премию мира получила кто? Правильно, наша Берта, уже не Кински, а даже очень фон Зутнер.

Вот так получились пять премий. Конечно, родственники были очень недовольны - им-то вообще нихрена не досталось. Даже пытались оспаривать завещание, но группы АББА тогда еще не было, а какой-то крутой движухи с дресс-кодом white tie в Стокгольме хотелось. Чтоб дамы в платьях в пол, брюлики, непременно король, цветы из Сан-Ремо и мороженка. Поэтому семейству пришлось заткнуться и начать вести скромную жизнь, а с 1901 года в мире научных наград началась совсем другая история.

На иллюстрациях - сам Нобель, нобелевская медаль и та самая Берта.

История науки по-пацански. Выпуск 4: троллинг на Нобелевской премии, часть вторая

Итак, вчера мы рассказали вам о том, как учитель Капицы, деливший все науки на физику и коллекционирование марок получил «Нобелевку» за это самое коллекционирование марок - премию по химии, хотя никогда химиком не был. Ну а сегодня наш рассказ о том, как за Резерфорда нобелевской братии отомстил сам Капица - достаточно давно в одной далекой шведской научной галактике.

Петр Леонидович Капица - товарищ в истории науки уникальный. И вообще очень интересный чел сам по себе. Нельзя сказать, что идеальный, но… Одно то, что он три раза де-факто начинал свою жизнь фактически с нуля - и не сломался - вызывает восхищение.

Сначала в зиму «испанки» у него умерли все близкие, включая жену и детей - и пришлось старшим товарищам срочно вытаскивать из петли, отправлять на стажировку в Европу, знакомить с дочкой академика Крылова - будущей второй женой Капицы. Потом - когда у него все срослось в Англии у Резерфорда, в один из приездов в Москву,- ему товарищи говорят - усе, дорогой, хватит на англичанку работать, она нам все равно гадить не перестанет, а нам надо тебя импортозаместить тобой же уже в СССР. И ты невыездной. Даже тут у Капицы хватило духа не просто не бунтовать, а таки качественно поторговаться. И выторговать себе личный Институт физических проблем, да еще заставить государство выкупить всю его лабораторию у Резерфорда. Ну и потом, уже после войны у него все отобрали и отправили на дачу - он и там себе лабу выстроил, изба физических проблем называлась.

При этом наглости и дерзости Капице было ваще не занимать. Одна только история с визитом его и его друга Коли Семенова в голодные годы Гражданской к художнику Кустодиеву чего стоит: дескать, пришли два пацана к великому художнику и говорят - дядя Боря, а таки нарисуйте наш портрет, нам надо.

Дядя Боря поперхнулся чаем и говорит: «Вы ваще кто? Федор Шаляпин? Купчиха за чаем? Жена моя Юля? Что в вас такого, шоп я вас рисовал?» А пацаны (Капица в основном) и говорят: «Мы все понимаем. Вы рисуете тока знаменитостей и богатых. Ну просто у вас жанр такой - и художественно, и выгодно. А мы… а мы будем великими и знаменитыми, мамами клянемся! И Нобелевки каждый получим, а там мильон баксов на премию. А еще будем четырежды героями Соцтруда на двоих, через 17 лет это звание введут. Нормас?».

От такой наглости Кустодиев растрогался, поверил, и написал четверной портрет - Капицы с трубкой и Семенова с трубкой. Правда, трубки были разными - у Капицы курительная, а у Семенова - катодная от первого советского масс-спека, а для убедительности пламенных речей был добавлен жирный петух и что-то еще из еды, что в голодном 1921 году тоже что-то значило. Но портрет всяко вышел хороший.

Так вот, Петр Леонидыч был еще и очень, очень крутым экспериментатором, который мог собрать уникальный эксперимент из дерьма и палок. С тем же Семеновым в питерском Физтехе они тянули сверхтонкие капилляры, примотав стрелу к разогретой стеклянной трубке и стреляя ей (стрелой) из лука. А когда он остался в СССР в 1930-е, он заинтересовался низкими температурами.

Во-первых, он изобрел такую хрень, как турбодетандер, которая позволяет получать жидкий кислород в товарных количествах (и это было очень круто в войну - ибо взрывчатка и много чего, Капица даже де-факто министерскую должность имел, Главкислородом руководил). А во-вторых, он сумел охладить гелий почти до абсолютного нуля. И выпал в осадок. Дело в том, что этот отморозок (гелий при сверхнизких температурах, не Капица) потерял вязкость. Стал сверхтекучим, и как Капица желал сбежать к Резерфорду, прям по стенкам сосуда выбирался наружу.

А потом вступило в силу главное условие Нобелевской премии - надо быть не только великим ученым, но и жить долго. Уже Ландау получил премию за объяснение сверхтекучести, уже и не было его в живых, а премии для Капицы все не было. Но упрямый Капица умел ждать, и вот в 1978 году - ровно через 40 лет после открытия и через 70 лет после Нобелевки Резерфорда таки дождался премии за жидкий гелий и низкие температуры.

А надо помнить, что любой нобелевский лауреат, помимо того, что просто приезжает в Стокгольм за бабками, дипломом, медалью, диском АББЫ, нобелевским мороженым и ручканьем с королем, должен исполнить некоторые ритуалы. В том числе - прочесть Нобелевскую лекцию по теме, за которую дали премию.

И вот выходит такой дедушка Капица (ему тогда уже 84 стукнуло, он был почти что самым старым лауреатом премии на тот момент) и говорит (если убрать вежливость и политес):

«Я стар. Я суперстар. Я этой премии, блин, 40 лет ждал - совесть вы все потеряли. И знаете что: я про этот ваш жидкий гелий давно все забыл, и мне он нафиг давно неинтересен. Поэтому слушать вы будете про термоядерный синтез - и не колышет». И прочитал лекцию про термоядерный синтез.

Все, конечно, офигели - но премию вручили. Мало ли что, срач еще устраивать. Хотя были случаи, когда с великого срача началась новая наука. Но это уже совсем другая история, о которой мы расскажем в следующий раз.

На иллюстрации - Капица, тот самый портрет кисти Кустодиева и почтовая марка, посвященная открытию сверхтекучего гелия.

История науки по-пацански. Выпуск 5: как срач привел к появлению науки. Часть первая.

Давным давно, в одной научной галактике… Не, правда очен-очень давно - четыре века назад - люди игрались со стеклом и придумали микроскоп. Точнее - со стеклами, отец и сын Янсены, которые делали очки, сложили вместе пару линз и сделали то, что увеличивало мелкие детали.

Потом микроскоп делали многие - тот же Галилей не только телескоп сотворил, но и микроскопами баловался (правда, слова такого не было, он называл его оккиолино - «глазок», но потом появились белорусы, картошка и глазки начали вырезать). Однако до британца Роберта Гука микроскопы считались баловством и были не очень популярны. Гук же стал рассматривать в микроскоп живое - все, что попадалось под руку, и описал это в своей книжке «Микрография».

Тогда это было сильно круче порносайтов, ибо секс тогда в Британии уже был, чай не СССР, а огромной блохи или вши, или кратеров Луны (Гук и телесопами баловался) - нет. Но для нас главное то, что Гук посмотрел в микроскоп и на обычную пробку. И увидел, шо и там жизнь - карцер или зоопарк, потому что все состоит из клеток (сеlla). Кстати, русское слово келья - однокоренное, ну а что за жизнь в монастыре.

Прошли годы. Много лет, почти двести. Три немца - сначала Маттиас Шлейден, ботаник и Теодор Шванн, гистолог, а затем и великий Рудольф Вирхов (который сначала произвел революцию в физиологии, а потом мешал другим это делать в медицине - гнобил Коха за его теорию инфекционных заболеваний) - придумали клеточную теорию. Типа, шо все живое состоит из клеток, и всякая клетка происходит от клетки. Вирусы, конечно, громко смеялись, когда услышали, но в целом это была мировая рррреволюция, как говорил товарищ Ленин. Пусть только в физиологии, но тоже хорошо - и главное, бескровно.

Но потом началась проблема с мозгом. Не, проблемы с мозгами были у многих и всегда, но вот с точки зрения клеточной теории возникла проблема: есть ли клетки и в мозге. Понятно, шо тогда современных учебников биологии не было, и слова «нейрон» никто не слышал. Другие клетки - глию - видели, Вирхов их и открыл, но кому они были интересны тогда. Это сейчас с них нейробиологи кипятком писают, но это - другая история. Но то, чем мы думаем - оно как? Там клетки есть? Казалось бы, в чем вопрос, какая тут может быть проблема

А проблема была такая. Мы сейчас, конечно, привыкли, к красивым картинкам конкурса Nikon Small World, конфокальной микроскопии и все такое. Но если вы сейчас возьмете ближнего своего, вскроете ему череп, вытащите мозг (не повторяйте это дома, это мысленный эксперимент), нарежете то, шо найдете под черепом на тонкие слайсы - как современный ученый работу по гранту РНФ на публикации в ку раз и ку два - и засунете под микроскоп - то вы нихрена такого красивого не увидите. Оно там все прозрачное почти, шо твоя инфузория-тапочка, только не движется. Видели самую первую зарисовку нейрона? Запятая и запятая. Или игольное ушко

Отсюда вопрос: а что там в мозге таки есть? Есть ли отдельные клетки, или все представляет одну сеть?

Был такой клевый итальянский чувак, Камилло Гольджи. Великий гистолог (и не только - например, он подтвердил, что малярия передается посредством комаров, а еще страдал комплексами - в смысле, увидел в микроскоп странную структуру в клетке, которую потом никто не видел и назвали ее комплексом Гольджи. Но потом выяснилось, шо все - лохи, а Гольджи - молодец, а комплекс или аппарат Гольджи нужен, чтоб вещества, синтезированные в эндоплазматическом ретикулуме выводить) догадался, шо если полить мозг бихроматом аммония и нитратом серебра, то в нейронах (которых тогда никто не знал) начинается великое бурление, они окрашиваются в черно-коричневый цвет - и ура - все видно. Назвали это все la reazione nera - «черная реакция». Знай, смотри себе одним глазом в микроскоп, другим - в рабочую тетрадь, и зарисовывай.

Казалось бы, должно было все разрешиться. Но - ученый это ж художник, и «я художник, я так вижу». И разразился великий срач на много лет. А потом - еще один. О них - во второй и третьей частях выпуска, поскольку это уже чуть другая история. И не одна.

На рисунках: Роберт Гук, его «Микрография» и рисунки из нее, Рудольф Вирхов, первое изображение нейрона, Камилло Гольджи и нейрон, окрашенный по его методу.