Ave, Caesar!
Между тем, основанием недоброй карикатуры на Кюи послужила картина Жана-Леона Жерома (1824-1904) «Ave, Caesar, morituri te salutant» (1859). Он, как и Кюи, отличался полемичностью и язвительным остроумием, а его непримиримая вражда с импрессионистами была едва ли не более известна, чем его картины.
Еще начинающим художником Жером по приглашению своего учителя отправился на год в Италию (1843) и в результате навсегда остался певцом античных сюжетов. Римский Колизей и гладиаторские доспехи из музея Неаполя пробудили в нем интерес к гладиаторской теме, которая не оставляла его до конца жизни. Его увлечение всем античным совпало с запросом французской публики на новое освещение событий античной истории: меньше романтических условностей и обобщений и больше исторически достоверных деталей. Именно Жерому удалось максимально успешно удовлетворить этот запрос. Судя по отзывам критиков, публику захватывали его картины - удачно выбранный ракурс, динамичность и детальность исполнения - все это рождало у зрителя чувство сопричастности происходящему на полотне.
Однако картина «Аве, Цезарь!», написанная по следам чтения Саллюстия и выставленная им с успехом в Салоне в 1859 г., все же грешила историческими неточностями, из-за которых сам Жером неоднократно сокрушался: в императорской ложе Колизея изображен император Вителиий (69 г.), хотя Колизей будет торжественно открыт Титом лишь в 80 г. Жером также корил себя за неточное изображение вооружения гладиаторов. При этом он совершенно заслуженно гордился своими новаторскими приемами: «композиция была новой, драматическая сторона хорошо представлена, весь эффект достаточно хорошо реализован; реконструкция цирка с его велумом была продумана с большой тщательностью» (Hering, Fanny Field. The life and works of Jean Léon Gérôme. 1892. P.88). Пока слуги под палящим солнцем металлическими крюками растаскивают тела поверженных участников предыдущей схватки, к ложе императора под рев возбужденной толпы подходит с приветствием новая группа гладиаторов. Все это словно обрушивается на зрителя, который находится на одном уровне с гладиаторами, а не с посетителями цирка.
В 1872 г. Жером исправил «досадные ошибки» в другой своей «гладиторской» картине Pollice verso, где гладиаторское облачение воспроизведено максимально точно: «Я полагаю, что она лучше первой во многих отношениях, она более правдива и ясно передает жестокую сторону римлян, для которых человеческая жизнь была ничто», а в 1878 году этот же сюжет он исполнил и в бронзе. Ревнители исторической точности, тем не менее, нашли, что предъявить Жерому, выпустив в 1879г.брошюру с перечислением допущенных им огрехов.
Интересно, что в 20 в. его картины, уже пережившие пик популярности, вновь вызывали особый интерес у американских кинематографистов, снимавших красочные пеплумы в 50-60 гг. Не стал исключением и Ридли Скотт, который с энтузиазмом приступил к съемкам «Гладиатора», после того как продюссеры показали ему репродукцию Pollice verso: «Эта картина показала мне Римскую империю во всей её славе и порочности. Я сразу всё понял, меня это здорово зацепило».
Как видим, Скотт спустя более ста лет предельно точно понял мысль Жерома и воспроизвёл ее не менее драматично.
Между тем, основанием недоброй карикатуры на Кюи послужила картина Жана-Леона Жерома (1824-1904) «Ave, Caesar, morituri te salutant» (1859). Он, как и Кюи, отличался полемичностью и язвительным остроумием, а его непримиримая вражда с импрессионистами была едва ли не более известна, чем его картины.
Еще начинающим художником Жером по приглашению своего учителя отправился на год в Италию (1843) и в результате навсегда остался певцом античных сюжетов. Римский Колизей и гладиаторские доспехи из музея Неаполя пробудили в нем интерес к гладиаторской теме, которая не оставляла его до конца жизни. Его увлечение всем античным совпало с запросом французской публики на новое освещение событий античной истории: меньше романтических условностей и обобщений и больше исторически достоверных деталей. Именно Жерому удалось максимально успешно удовлетворить этот запрос. Судя по отзывам критиков, публику захватывали его картины - удачно выбранный ракурс, динамичность и детальность исполнения - все это рождало у зрителя чувство сопричастности происходящему на полотне.
Однако картина «Аве, Цезарь!», написанная по следам чтения Саллюстия и выставленная им с успехом в Салоне в 1859 г., все же грешила историческими неточностями, из-за которых сам Жером неоднократно сокрушался: в императорской ложе Колизея изображен император Вителиий (69 г.), хотя Колизей будет торжественно открыт Титом лишь в 80 г. Жером также корил себя за неточное изображение вооружения гладиаторов. При этом он совершенно заслуженно гордился своими новаторскими приемами: «композиция была новой, драматическая сторона хорошо представлена, весь эффект достаточно хорошо реализован; реконструкция цирка с его велумом была продумана с большой тщательностью» (Hering, Fanny Field. The life and works of Jean Léon Gérôme. 1892. P.88). Пока слуги под палящим солнцем металлическими крюками растаскивают тела поверженных участников предыдущей схватки, к ложе императора под рев возбужденной толпы подходит с приветствием новая группа гладиаторов. Все это словно обрушивается на зрителя, который находится на одном уровне с гладиаторами, а не с посетителями цирка.
В 1872 г. Жером исправил «досадные ошибки» в другой своей «гладиторской» картине Pollice verso, где гладиаторское облачение воспроизведено максимально точно: «Я полагаю, что она лучше первой во многих отношениях, она более правдива и ясно передает жестокую сторону римлян, для которых человеческая жизнь была ничто», а в 1878 году этот же сюжет он исполнил и в бронзе. Ревнители исторической точности, тем не менее, нашли, что предъявить Жерому, выпустив в 1879г.брошюру с перечислением допущенных им огрехов.
Интересно, что в 20 в. его картины, уже пережившие пик популярности, вновь вызывали особый интерес у американских кинематографистов, снимавших красочные пеплумы в 50-60 гг. Не стал исключением и Ридли Скотт, который с энтузиазмом приступил к съемкам «Гладиатора», после того как продюссеры показали ему репродукцию Pollice verso: «Эта картина показала мне Римскую империю во всей её славе и порочности. Я сразу всё понял, меня это здорово зацепило».
Как видим, Скотт спустя более ста лет предельно точно понял мысль Жерома и воспроизвёл ее не менее драматично.
group-telegram.com/antibarbari/2954
Create:
Last Update:
Last Update:
Ave, Caesar!
Между тем, основанием недоброй карикатуры на Кюи послужила картина Жана-Леона Жерома (1824-1904) «Ave, Caesar, morituri te salutant» (1859). Он, как и Кюи, отличался полемичностью и язвительным остроумием, а его непримиримая вражда с импрессионистами была едва ли не более известна, чем его картины.
Еще начинающим художником Жером по приглашению своего учителя отправился на год в Италию (1843) и в результате навсегда остался певцом античных сюжетов. Римский Колизей и гладиаторские доспехи из музея Неаполя пробудили в нем интерес к гладиаторской теме, которая не оставляла его до конца жизни. Его увлечение всем античным совпало с запросом французской публики на новое освещение событий античной истории: меньше романтических условностей и обобщений и больше исторически достоверных деталей. Именно Жерому удалось максимально успешно удовлетворить этот запрос. Судя по отзывам критиков, публику захватывали его картины - удачно выбранный ракурс, динамичность и детальность исполнения - все это рождало у зрителя чувство сопричастности происходящему на полотне.
Однако картина «Аве, Цезарь!», написанная по следам чтения Саллюстия и выставленная им с успехом в Салоне в 1859 г., все же грешила историческими неточностями, из-за которых сам Жером неоднократно сокрушался: в императорской ложе Колизея изображен император Вителиий (69 г.), хотя Колизей будет торжественно открыт Титом лишь в 80 г. Жером также корил себя за неточное изображение вооружения гладиаторов. При этом он совершенно заслуженно гордился своими новаторскими приемами: «композиция была новой, драматическая сторона хорошо представлена, весь эффект достаточно хорошо реализован; реконструкция цирка с его велумом была продумана с большой тщательностью» (Hering, Fanny Field. The life and works of Jean Léon Gérôme. 1892. P.88). Пока слуги под палящим солнцем металлическими крюками растаскивают тела поверженных участников предыдущей схватки, к ложе императора под рев возбужденной толпы подходит с приветствием новая группа гладиаторов. Все это словно обрушивается на зрителя, который находится на одном уровне с гладиаторами, а не с посетителями цирка.
В 1872 г. Жером исправил «досадные ошибки» в другой своей «гладиторской» картине Pollice verso, где гладиаторское облачение воспроизведено максимально точно: «Я полагаю, что она лучше первой во многих отношениях, она более правдива и ясно передает жестокую сторону римлян, для которых человеческая жизнь была ничто», а в 1878 году этот же сюжет он исполнил и в бронзе. Ревнители исторической точности, тем не менее, нашли, что предъявить Жерому, выпустив в 1879г.брошюру с перечислением допущенных им огрехов.
Интересно, что в 20 в. его картины, уже пережившие пик популярности, вновь вызывали особый интерес у американских кинематографистов, снимавших красочные пеплумы в 50-60 гг. Не стал исключением и Ридли Скотт, который с энтузиазмом приступил к съемкам «Гладиатора», после того как продюссеры показали ему репродукцию Pollice verso: «Эта картина показала мне Римскую империю во всей её славе и порочности. Я сразу всё понял, меня это здорово зацепило».
Как видим, Скотт спустя более ста лет предельно точно понял мысль Жерома и воспроизвёл ее не менее драматично.
Между тем, основанием недоброй карикатуры на Кюи послужила картина Жана-Леона Жерома (1824-1904) «Ave, Caesar, morituri te salutant» (1859). Он, как и Кюи, отличался полемичностью и язвительным остроумием, а его непримиримая вражда с импрессионистами была едва ли не более известна, чем его картины.
Еще начинающим художником Жером по приглашению своего учителя отправился на год в Италию (1843) и в результате навсегда остался певцом античных сюжетов. Римский Колизей и гладиаторские доспехи из музея Неаполя пробудили в нем интерес к гладиаторской теме, которая не оставляла его до конца жизни. Его увлечение всем античным совпало с запросом французской публики на новое освещение событий античной истории: меньше романтических условностей и обобщений и больше исторически достоверных деталей. Именно Жерому удалось максимально успешно удовлетворить этот запрос. Судя по отзывам критиков, публику захватывали его картины - удачно выбранный ракурс, динамичность и детальность исполнения - все это рождало у зрителя чувство сопричастности происходящему на полотне.
Однако картина «Аве, Цезарь!», написанная по следам чтения Саллюстия и выставленная им с успехом в Салоне в 1859 г., все же грешила историческими неточностями, из-за которых сам Жером неоднократно сокрушался: в императорской ложе Колизея изображен император Вителиий (69 г.), хотя Колизей будет торжественно открыт Титом лишь в 80 г. Жером также корил себя за неточное изображение вооружения гладиаторов. При этом он совершенно заслуженно гордился своими новаторскими приемами: «композиция была новой, драматическая сторона хорошо представлена, весь эффект достаточно хорошо реализован; реконструкция цирка с его велумом была продумана с большой тщательностью» (Hering, Fanny Field. The life and works of Jean Léon Gérôme. 1892. P.88). Пока слуги под палящим солнцем металлическими крюками растаскивают тела поверженных участников предыдущей схватки, к ложе императора под рев возбужденной толпы подходит с приветствием новая группа гладиаторов. Все это словно обрушивается на зрителя, который находится на одном уровне с гладиаторами, а не с посетителями цирка.
В 1872 г. Жером исправил «досадные ошибки» в другой своей «гладиторской» картине Pollice verso, где гладиаторское облачение воспроизведено максимально точно: «Я полагаю, что она лучше первой во многих отношениях, она более правдива и ясно передает жестокую сторону римлян, для которых человеческая жизнь была ничто», а в 1878 году этот же сюжет он исполнил и в бронзе. Ревнители исторической точности, тем не менее, нашли, что предъявить Жерому, выпустив в 1879г.брошюру с перечислением допущенных им огрехов.
Интересно, что в 20 в. его картины, уже пережившие пик популярности, вновь вызывали особый интерес у американских кинематографистов, снимавших красочные пеплумы в 50-60 гг. Не стал исключением и Ридли Скотт, который с энтузиазмом приступил к съемкам «Гладиатора», после того как продюссеры показали ему репродукцию Pollice verso: «Эта картина показала мне Римскую империю во всей её славе и порочности. Я сразу всё понял, меня это здорово зацепило».
Как видим, Скотт спустя более ста лет предельно точно понял мысль Жерома и воспроизвёл ее не менее драматично.
BY Antibarbari HSE
Share with your friend now:
group-telegram.com/antibarbari/2954