Дорогая подруга моя душевная @stubborntrout (а также @rattlingcoils), которая смотрит со мной трэшовое кино по дискорду на другой стороне земного шара, отметила меня в сомнительном флэшмобе с ещё более сомнительным тэгом #янетакуся, и поучаствовать в нём хочется просто ради навалить ещё больше на этот жирный кринж.
Задача флэшмоба: выдать хоттейк, непопулярное мнение про кино, расходящееся с мнением большинства. Как и всегда, что это за большинство и в одной ли оно с нами комнате — we just don't know, поэтому я сомневаюсь, что мои тейки будут даже тёплыми.
➕ Никогда не читаю ревью/отзывы/рецензии перед просмотром фильма/сериала. Это портит впечатление.
➕ Редко читаю ревью/отзывы/рецензии после просмотра, потому что мне неинтересно, а ещё качество кинокритики трагически упало в последние годы, иногда кажется, что люди не смотрели то, о чём пишут. Тут стоит оговориться, что я не причисляю себя к кинокритикам, не приравниваю свои впечатления к критике.
➕ Почти не смотрю трейлеры фильмов. Вслепую идти в фильм прикольнее.
➕ Очень часто выбираю фильмы тупо по названию и обложке (постеру), как и книги. И это работает.
➕ Вокруг #кино слишком много хейта, бескомпромиссности и мнимой элитарности. Для меня кино — веселье и наслаждение, восторг открытия и тайна неизведанного и, да, иногда несовпадение с моими ожиданиями. А разным людям, естественно, нравится разное, но почему-то до сих пор ценность кино сводится к тому насколько оно вписалось в картину мира конкретного зрителя, и если не вписалось, то и оно, и все его любители — говно (или выёбывающиеся интеллектуалы, или либерахи с повесточкой, и что там ещё говорят, выберите своего любимого покемона).
➕ Любить говно — это нормально. *обнимает*
P.S.: если хотите поучаствовать во флэшмобе, то считайте, что я вас осалила.
Задача флэшмоба: выдать хоттейк, непопулярное мнение про кино, расходящееся с мнением большинства. Как и всегда, что это за большинство и в одной ли оно с нами комнате — we just don't know, поэтому я сомневаюсь, что мои тейки будут даже тёплыми.
➕ Никогда не читаю ревью/отзывы/рецензии перед просмотром фильма/сериала. Это портит впечатление.
➕ Редко читаю ревью/отзывы/рецензии после просмотра, потому что мне неинтересно, а ещё качество кинокритики трагически упало в последние годы, иногда кажется, что люди не смотрели то, о чём пишут. Тут стоит оговориться, что я не причисляю себя к кинокритикам, не приравниваю свои впечатления к критике.
➕ Почти не смотрю трейлеры фильмов. Вслепую идти в фильм прикольнее.
➕ Очень часто выбираю фильмы тупо по названию и обложке (постеру), как и книги. И это работает.
➕ Вокруг #кино слишком много хейта, бескомпромиссности и мнимой элитарности. Для меня кино — веселье и наслаждение, восторг открытия и тайна неизведанного и, да, иногда несовпадение с моими ожиданиями. А разным людям, естественно, нравится разное, но почему-то до сих пор ценность кино сводится к тому насколько оно вписалось в картину мира конкретного зрителя, и если не вписалось, то и оно, и все его любители — говно (или выёбывающиеся интеллектуалы, или либерахи с повесточкой, и что там ещё говорят, выберите своего любимого покемона).
➕ Любить говно — это нормально. *обнимает*
P.S.: если хотите поучаствовать во флэшмобе, то считайте, что я вас осалила.
В дайджесте на этот раз французское, испанское, немецкое #кино, немного смешных (и не очень) призраков, а также простыни про "Бруталиста" и про "Носферату" Эггерса, который мне не понравился.
📖Читать дайджест.
📖Читать дайджест.
[хаос в яйце]
КИНОДАЙДЖЕСТ. 14
Фильмы за октябрь — ноябрь — декабрь.
Попалась любопытная статья Энн Эпплбаум про связь автократий и мистицизма, в которой она в том числе пишет о том, что современные “ультраправые” и “ультралевые” больше не имеют никаких различий, политики обоих полюсов в разных странах активно эксплуатируют страхи, предрассудки и фобии, чтобы манипулировать общественным мнением. И это абсолютно точно отражает то впечатление, которое сложилось и у меня, разницы между этими политическими флангами на практике реально мало. Что в том числе отлично пересекается с феноменом салатного экстремизма, о котором я писала относительно недавно. Мне не хватило в статье немного больше глубины что ли, но в целом её аргумент понятен.
Эпплбаум в принципе считает, что терминология левого и правого полюсов устарела и то, что происходит в международной политике сегодня стоит называть Новым Обскурантизмом, который опирается на мистическое или магическое мышление, иррациональность, страх (запугивание) и дезинформацию. В статье в качестве примера схожих социальных сдвигов упоминается закат Венецианской республики: в тот период, по словам Эпплбаум, люди активно начали обращаться к мистическим практикам и искали самые разные способы быстро разбогатеть из-за высокой степени неравенства, уязвимости и тревоги. Также в пример приводится и царская Россия, на исходе которой зародилось учение Елены Блаватской теософия, что, разумеется, не может не напоминать Елену Блиновскую из дня сегодняшнего, буквально олицетворяющую обскурантизм и MLM (финансовые пирамиды). Хотя Эпплбаум интереснее сравнивать современных политиков с Распутиным.
Эта статья перекликается с занимательной книгой “Conspirituality: How New Age Conspiracy Theories Became a Public Health Threat” (2023) от авторов одноимённого подкаста Conspirituality, в которых они исследуют связь между New Age мистицизмом, антиваксерством, MLM, инфлюенсерским ЗОЖем, альтрайтами и теориями заговора на примере эпидемии коронавируса. Между видосиками о протеиновых смузи веллнесс инфлюенсеры распространяли жуткие истории о том, что вакцины были созданы некой элитарной сектой, которая хочет поработить человечество — тот самый deep state, который управляет всем миром из-за кулис. Онлайн деятельность MLM-торговцев здоровьем и осознанностью использовала и использует те же инструменты, что и политика нового обскурантизма.
Вывод из всего этого примерно такой: разочарованные и фрустрированные неравенством, элитарным статусом кво, правительствами и институтами, травмированные опытом эпидемии и утратившие доверие к медицине, науке, рационализму люди всё чаще ищут простые ответы и эффективные решения в альтернативных практиках (веллнесс, магия, курсы прошаренных коучей), экстремистских сообществах (терроризм и социальная радикализация) и понятных, отвечающих их сиюминутным запросам системах (ультраправые и ультралевые политические полюса). Плодородная почва для того самого обскурантизма — современная политическая нестабильность неразрывно связана с соцсетями и алгоритмами.
#читаю #ссылка
Эпплбаум в принципе считает, что терминология левого и правого полюсов устарела и то, что происходит в международной политике сегодня стоит называть Новым Обскурантизмом, который опирается на мистическое или магическое мышление, иррациональность, страх (запугивание) и дезинформацию. В статье в качестве примера схожих социальных сдвигов упоминается закат Венецианской республики: в тот период, по словам Эпплбаум, люди активно начали обращаться к мистическим практикам и искали самые разные способы быстро разбогатеть из-за высокой степени неравенства, уязвимости и тревоги. Также в пример приводится и царская Россия, на исходе которой зародилось учение Елены Блаватской теософия, что, разумеется, не может не напоминать Елену Блиновскую из дня сегодняшнего, буквально олицетворяющую обскурантизм и MLM (финансовые пирамиды). Хотя Эпплбаум интереснее сравнивать современных политиков с Распутиным.
Эта статья перекликается с занимательной книгой “Conspirituality: How New Age Conspiracy Theories Became a Public Health Threat” (2023) от авторов одноимённого подкаста Conspirituality, в которых они исследуют связь между New Age мистицизмом, антиваксерством, MLM, инфлюенсерским ЗОЖем, альтрайтами и теориями заговора на примере эпидемии коронавируса. Между видосиками о протеиновых смузи веллнесс инфлюенсеры распространяли жуткие истории о том, что вакцины были созданы некой элитарной сектой, которая хочет поработить человечество — тот самый deep state, который управляет всем миром из-за кулис. Онлайн деятельность MLM-торговцев здоровьем и осознанностью использовала и использует те же инструменты, что и политика нового обскурантизма.
Вывод из всего этого примерно такой: разочарованные и фрустрированные неравенством, элитарным статусом кво, правительствами и институтами, травмированные опытом эпидемии и утратившие доверие к медицине, науке, рационализму люди всё чаще ищут простые ответы и эффективные решения в альтернативных практиках (веллнесс, магия, курсы прошаренных коучей), экстремистских сообществах (терроризм и социальная радикализация) и понятных, отвечающих их сиюминутным запросам системах (ультраправые и ультралевые политические полюса). Плодородная почва для того самого обскурантизма — современная политическая нестабильность неразрывно связана с соцсетями и алгоритмами.
#читаю #ссылка
The Atlantic
The New Rasputins
Anti-science mysticism is enabling autocracy around the globe.
𝚃𝚆𝙸𝚂𝚃𝙴𝙳 𝚃𝚁𝙰𝙽𝚂𝙸𝚂𝚃𝙾𝚁
Попалась любопытная статья Энн Эпплбаум про связь автократий и мистицизма, в которой она в том числе пишет о том, что современные “ультраправые” и “ультралевые” больше не имеют никаких различий, политики обоих полюсов в разных странах активно эксплуатируют…
интересные #цитатки из книги “Conspirituality: How New Age Conspiracy Theories Became a Public Health Threat” (2023)
Я заведомо предвзято отнеслась к выходу фильма “Queer” (2024) по одноимённому роману Уилльяма С. Барроуза, потому что считаю, что адаптировать Барроуза для кино слишком сложно, требует определённого, ну, не мышления даже, а отваги не заключать себя в рамки чисто текста, отваги сделать ебанину, отваги вложить что-то очень личное в историю, потому что все истории деда Билла были максимально личными, даже немного травмирующими в своей откровенности, и вот этот градус выдержать очень сложно, не скатившись в скучную бессмысленность/чернуху.
Кроненберговский фильм “Naked Lunch” (1991) по одноимённому роману получился очень удачным потому, что Кроненберг по сути просто присвоил себе историю — он сделал её своей, превратив в жуткую, бодихоррорную сказку с лёгким налётом гомоэротики. Кроненберг и Барроуз в принципе очень схожи, мне кажется, в своём подходе/отношении к психологии и биологии человека, поэтому у них получился отличный симбиоз. Но Кроненберг и режиссёр далеко не простой и не конвенциональный, каждый его фильм — это дерзновение и тот или иной сорт ебанины. Чего нельзя сказать о Гуаданьино. Так что я сомневалась, стоит ли это смотреть.
Романы деда Билла для меня имеют огромное, очень личное значение, они очень дороги мне. Я выросла на его книгах, прочла почти всё, что он написал, когда мне было 14-16 лет: начала с оранжевых книг российского издательства “Альтернатива”, а потом быстро перешла на оригинальный английский в цифре. Одна из моих любимых его книг “My Education” переезжает со мной по свету с 2014 года, потрёпанная и помятая, она просто лежит и одним своим видом возвращает меня на двадцать лет назад.
“Queer” (опубликован в 1985) является продолжением первого Барроузовского романа “Junkie” (1953), про которые он сам писал, что первый роман — про зависимость, а второй — про ломку. Первый роман — структурированный и очень понятный, подробно, дотошно, откровенно документирующий реальность зависимости от героина для широкой публики, второй — а Барроуз уже начал экспериментировать с формой в этот момент — хаотичный, сюрреалистичный, непоследовательный, рассыпающийся так же, как рассыпается личность человека, который пытается слезть с иглы и испытывает невероятную, разрывающую его изнутри боль.
Но героином в “Queer” выступает не наркотик, а мужчина, в которого дед Билл влюбился, и которому и написал, собственно, этот роман. Это очень личное послание конкретному человеку, поэтому опыт прочтения его так сильно отличается от более отстранённого “Naked Lunch” (1959), в котором уже выведена форма, отточен язык, слаженно сконструированы образы и фантазия усиливает сатиру.
В “Queer” фантазия — не художественный приём, а буквально фантазии, которые Барроуз переживал по отношению к объекту своей любви. Он сам годами позднее написал, что он знает, что написал “Junkie”, а вот “Queer” будто был написан кем-то другим и он сам в нём, как человек, будто был написан. Да и любовь к Аллертону — это даже не столько любовь в смысле романтического влечения к нему, сколько жажда связи с ним и принятия им. Барроуз-Ли ищет зрителя, который будет слушать и слышать, потому что внимание выбранного им Аллертона заменяет наркотики. И невозможность близости, искренности, непонимание между ними становится новой ломкой, приносит новую боль.
Но, разумеется, переложить это всё в фильм сложно. Я ещё думала, глядя на кадры с Крейгом, о том, будет ли этот фильм похож — и “похож” здесь слово неверное, но другого не придумаю — по вот этой какой-то невыразимой атмосфере и напряжённости на “Love Is the Devil” (1998) про роман художника Фрэнсиса Бэкона с его молодым возлюбленным-мелким бандитом Джорджем, которого сыграл как раз Крейг. Фильм про Бэкона куда более мрачный и опустошённый сам по себе, по крайней мере таким я его помню. Здесь же Крейгу самому представилась возможность сыграть немолодого мужчину, одержимого страстью и острой потребностью в любви, разумеется невзаимной. Фильм получился очень смешным, местами очень милым, местами очень трогательным, как, собственно, и сам незаконченный роман.
#смотри #кино Продолжение ⬇️
Кроненберговский фильм “Naked Lunch” (1991) по одноимённому роману получился очень удачным потому, что Кроненберг по сути просто присвоил себе историю — он сделал её своей, превратив в жуткую, бодихоррорную сказку с лёгким налётом гомоэротики. Кроненберг и Барроуз в принципе очень схожи, мне кажется, в своём подходе/отношении к психологии и биологии человека, поэтому у них получился отличный симбиоз. Но Кроненберг и режиссёр далеко не простой и не конвенциональный, каждый его фильм — это дерзновение и тот или иной сорт ебанины. Чего нельзя сказать о Гуаданьино. Так что я сомневалась, стоит ли это смотреть.
Романы деда Билла для меня имеют огромное, очень личное значение, они очень дороги мне. Я выросла на его книгах, прочла почти всё, что он написал, когда мне было 14-16 лет: начала с оранжевых книг российского издательства “Альтернатива”, а потом быстро перешла на оригинальный английский в цифре. Одна из моих любимых его книг “My Education” переезжает со мной по свету с 2014 года, потрёпанная и помятая, она просто лежит и одним своим видом возвращает меня на двадцать лет назад.
“Queer” (опубликован в 1985) является продолжением первого Барроузовского романа “Junkie” (1953), про которые он сам писал, что первый роман — про зависимость, а второй — про ломку. Первый роман — структурированный и очень понятный, подробно, дотошно, откровенно документирующий реальность зависимости от героина для широкой публики, второй — а Барроуз уже начал экспериментировать с формой в этот момент — хаотичный, сюрреалистичный, непоследовательный, рассыпающийся так же, как рассыпается личность человека, который пытается слезть с иглы и испытывает невероятную, разрывающую его изнутри боль.
Но героином в “Queer” выступает не наркотик, а мужчина, в которого дед Билл влюбился, и которому и написал, собственно, этот роман. Это очень личное послание конкретному человеку, поэтому опыт прочтения его так сильно отличается от более отстранённого “Naked Lunch” (1959), в котором уже выведена форма, отточен язык, слаженно сконструированы образы и фантазия усиливает сатиру.
В “Queer” фантазия — не художественный приём, а буквально фантазии, которые Барроуз переживал по отношению к объекту своей любви. Он сам годами позднее написал, что он знает, что написал “Junkie”, а вот “Queer” будто был написан кем-то другим и он сам в нём, как человек, будто был написан. Да и любовь к Аллертону — это даже не столько любовь в смысле романтического влечения к нему, сколько жажда связи с ним и принятия им. Барроуз-Ли ищет зрителя, который будет слушать и слышать, потому что внимание выбранного им Аллертона заменяет наркотики. И невозможность близости, искренности, непонимание между ними становится новой ломкой, приносит новую боль.
Но, разумеется, переложить это всё в фильм сложно. Я ещё думала, глядя на кадры с Крейгом, о том, будет ли этот фильм похож — и “похож” здесь слово неверное, но другого не придумаю — по вот этой какой-то невыразимой атмосфере и напряжённости на “Love Is the Devil” (1998) про роман художника Фрэнсиса Бэкона с его молодым возлюбленным-мелким бандитом Джорджем, которого сыграл как раз Крейг. Фильм про Бэкона куда более мрачный и опустошённый сам по себе, по крайней мере таким я его помню. Здесь же Крейгу самому представилась возможность сыграть немолодого мужчину, одержимого страстью и острой потребностью в любви, разумеется невзаимной. Фильм получился очень смешным, местами очень милым, местами очень трогательным, как, собственно, и сам незаконченный роман.
#смотри #кино Продолжение ⬇️
Мне нравится то, как драматично обыграна озабоченность Ли таинственным растением яхе, наркотик из которого можно использовать для телепатии. Он постоянно рассказывает о нём собеседникам и, в том числе, и Аллертону, как шизанутую теорию заговора об управлении разумом и подчинении воли, но на самом деле Ли отчаянно желает найти этот наркотик, чтобы использовать его для коммуникации. Он мечтает о том, чтобы загружать свои мысли, фантазии и чувства напрямую в голову тому, в кого влюблён, обмениваться ими на уровне сознания, потому что боль его одиночества и отчуждённости, пламя его страсти и бесконечность его уязвимости просто невыразимы в словах.
Трагедия Ли заключается ещё в том, что Аллертон, будучи его зрителем, невольно становится и зеркалом (вспомним фильм “Орфей” Кокто, который они смотрят в кинотеатре), в котором Ли видит собственное отвращение к самому себе. Никакая телепатия им не поможет. В романе они отправляются на поиске яхе, но остаются ни с чем и по возвращении в Мехико расстаются, как позже выяснится, навсегда. В фильме же они яхе находят и пробуют, и опыт расширения сознания только усугубляет непонимание, а скорее даже отрицание, существующее между ними.
I’m not Queer, I’m disembodied. В романе Ли повторяет это несколько раз, говоря о том, что суть его страдания заключается в его теле, которое он почему-то не может использовать правильно. Он сравнивает себя с другими мужчинами и находит, что при всех схожих характеристиках он не может принять себя, потому ищет себя в других. Он говорит, что может почувствовать влечение к женщине через чужое тело, но не через своё, потому что оно неправильное.
В фильме Гуаданьино визуализирует состояние disembodied (развоплощённости, бестелесности), стирая Ли в кадре, удерживая его на расстоянии вытянутой руки от Аллертона, а после приёма яхе сливает их тела воедино в довольно пугающем и угнетающем экстатическом ритуале. Otherness (инаковость, чуждость), которую Барроуз испытывал всю жизнь и всю жизнь передавал в самых разных формах в своих романах, обрела в картине Гуаданьино буквальный и очень понятный образ, и это очень ценно.
И, конечно, последний сон со стаканом и пистолетом — эпизод максимально ранящий, довёл меня до слёз.
#смотри #кино
Трагедия Ли заключается ещё в том, что Аллертон, будучи его зрителем, невольно становится и зеркалом (вспомним фильм “Орфей” Кокто, который они смотрят в кинотеатре), в котором Ли видит собственное отвращение к самому себе. Никакая телепатия им не поможет. В романе они отправляются на поиске яхе, но остаются ни с чем и по возвращении в Мехико расстаются, как позже выяснится, навсегда. В фильме же они яхе находят и пробуют, и опыт расширения сознания только усугубляет непонимание, а скорее даже отрицание, существующее между ними.
I’m not Queer, I’m disembodied. В романе Ли повторяет это несколько раз, говоря о том, что суть его страдания заключается в его теле, которое он почему-то не может использовать правильно. Он сравнивает себя с другими мужчинами и находит, что при всех схожих характеристиках он не может принять себя, потому ищет себя в других. Он говорит, что может почувствовать влечение к женщине через чужое тело, но не через своё, потому что оно неправильное.
В фильме Гуаданьино визуализирует состояние disembodied (развоплощённости, бестелесности), стирая Ли в кадре, удерживая его на расстоянии вытянутой руки от Аллертона, а после приёма яхе сливает их тела воедино в довольно пугающем и угнетающем экстатическом ритуале. Otherness (инаковость, чуждость), которую Барроуз испытывал всю жизнь и всю жизнь передавал в самых разных формах в своих романах, обрела в картине Гуаданьино буквальный и очень понятный образ, и это очень ценно.
И, конечно, последний сон со стаканом и пистолетом — эпизод максимально ранящий, довёл меня до слёз.
#смотри #кино
Земля, насколько мы знаем, прошла через более чем 25 разных геологических периодов и сейчас переживает голоцен, который также называют эпохой антропоцена. Геологическую историю Марса человечеству ещё предстоит узнать, но как же интересно и страшно думать о том, что мы уже оставляем там свой след и мусор, устремляя планету в антропоцен задоооолго до даже теоретически возможной колонизации.
Фантазирую о том, что возможно решением проблеме загрязнения и переизбытка не разлагаемого/не перерабатываемого мусора на Земле будет вывоз оного на непригодные для жизни планеты — так сказать космическая глобализация. Очень нравится представлять это под звуки меланхоличного саксофона.
#видео
Фантазирую о том, что возможно решением проблеме загрязнения и переизбытка не разлагаемого/не перерабатываемого мусора на Земле будет вывоз оного на непригодные для жизни планеты — так сказать космическая глобализация. Очень нравится представлять это под звуки меланхоличного саксофона.
#видео