Вопрос детского досуга является не второстепенной темой, а зеркалом зрелости государства. Сегодняшняя инфраструктура, предназначенная для социализации и летнего отдыха школьников, во многом осталась заложницей постсоветского хаоса. Секционное и кружковое движение, советские лагеря, системы дополнительного образования — всё это было разрушено или приватизировано, не получив равноценной замены. Рынок заполнил пустоту, но не смог предложить идеологию, воспитание и устойчивую среду. Это значит, что базовая функция государства — формировать культурную и ценностную преемственность — по сути не реализуется.

Десятки тысяч детей ежегодно оказываются в условиях «симуляции отдыха»: при школах открываются летние площадки без методической поддержки и сопровождения, а частные лагеря работают в логике прибыли, а не педагогической миссии. Уходит не только идея «воспитательного пространства», но и сама мысль о необходимости влиять на формирование личности вне учебной программы. Это стратегическая ошибка.

Потому что именно через неформальные формы социализации формируются доверие к институтам, динамика, ответственность и культурные коды. Лагерь, кружок, секция — это не просто инфраструктура. Это плацдарм будущего. Где нация либо вырабатывает новое поколение — либо уступает его сетевым субкультурам, фрагментированной массовой культуре и коммерческому равнодушию.

https://www.group-telegram.com/Taynaya_kantselyariya/12651

Иран и Израиль: геополитика без финала

Израильская кампания против Ирана вошла в фазу затяжного давления, где приоритет — не победа, а изнурение. Воздушные удары, ликвидации, психологическое давление и информационные вбросы — всё направлено на подрыв доверия к иранскому руководству и размывание его легитимности.

Тегеран, несмотря на громкие заявления, пока ограничивается точечными ответами через прокси и угрозами. Прямой симметричный удар по Израилю может втянуть в конфликт США, чего руководство ИРИ стремится избежать. Но принять израильский ультиматум — то же самое, что объявить о капитуляции, а на это Иран пойти не может. Вариантов не так много, и каждый несёт системные риски.

Форсайт (июнь – декабрь 2025):

Затяжной конфликт малой интенсивности (базовый сценарий)
– Израиль продолжает точечные удары и диверсии;
– Иран отвечает через прокси, Ормуз и риторику;
– Кризис репутации режима аятолл, но без его обрушения.

Сделка под давлением (вероятность снижена)
– Тегеран соглашается на частичные уступки ради прекращения атак;
– США формируют промежуточный переговорный формат.


Дестабилизация Ирана (кризисный сценарий)
– Рост внутренних протестов, возможный элитный раскол;
– Попытка перекрыть Ормуз — шаг отчаяния с риском втягивания США;
– Региональная волна шиитской радикализации и удары по диппредставительствам.

Эскалация через удары по американским базам
– Иран наносит удары по военным объектам США на Ближнем Востоке;
– США вовлекаются в прямой конфликт, политически подрывая администрацию Трампа;
– Конфликт выходит за рамки двустороннего и приобретает глобальный характер.

Ядерный ультиматум
– Иран ускоряет создание ядерного оружия и проводит его испытание;
– Тегеран выдвигает ультиматум Израилю и США, усиливая риски глобального конфликта;
– Угроза ядерной эскалации становится инструментом давления на всех внешних акторов.

Прокси-эскалация и дипломатическое наступление
– Удары по дипломатическим миссиям Израиля и союзников;
– Атаки через шиитские сети в Ираке и Йемене;
– Попытка Ирана создать дипломатическую коалицию давления против Израиля через ООН и саммиты БРИКС.

Военного решения нет. Это не блицкриг, а управляемое истощение. Ближний Восток превращается в арену прокси-войны нового поколения.

Конфликт между Израилем и Ираном наглядно демонстрирует: глобальная способность США влиять на ход событий стремительно деградирует. Вашингтон больше не способен ни сдерживать кризисы, ни формировать устойчивые международные правила. Ни украинский кейс, ни Ближний Восток американская дипломатия не разрешила — и это не столько вопрос персоналий, сколько структурного истощения американской гегемонии.

Если раньше США хотя бы символически выступали архитекторами мира, то сегодня они стали его заложниками. При Трампе эта метаморфоза обрела особую форму. Именно он, обещав "вернуть Америке величие", обнаружил, что хвост в виде союзников и протеже — от Киева до Тель-Авива — давно виляет собакой. И Трамп оказался не просто неспособным изменить траекторию конфликтов, но и в ряде случаев их усугубил.

Внешнеполитическая повестка по факту провалена. Киев при поддержке глобалистов идет на эскалацию боевых действий, попытки надавить на него не дали значимого результата. При этом анонсированный трампистами кейс восстановления отношений с РФ очень сильно буксует, в том числе из-за сопротивления «ястребов» в Республиканской партии. Ядерная сделка с Ираном, разорванная Трампом в 2018 году, до сих пор не восстановлена, а конфронтация достигла фазы, при которой Иран близок к обладанию ядерным оружием. Вероятность его применения в войне повысилась в разы, что отразится на мировой обстановке самым тяжелым образом. На внутреннем контуре обещанная депортация нелегалов обернулась всплеском уличного насилия, поддержанной Демпартией, а фискальная дисциплина сменилась намерением увеличить госдолг на триллионы.

Неудачи Трампа — это симптом куда более глубокой болезни. США больше не управляют глобальной ситуацией, а лишь реагируют на неё. Президент не способен контролировать ни международные партнёрства, ни судебную систему внутри страны. Его лозунги и обещания наталкиваются на саботаж, институциональное сопротивление бюрократии.

Финальный штрих — Ближний Восток. Иранско-израильский конфликт окончательно разрушает иллюзию американского могущества. Ближний Восток больше не слушает Вашингтон, а действует по своим правилам. И это закономерный итог решений, принятых в том числе Трампом: обрушив ядерное соглашение, он уничтожил последний механизм сдерживания, не предложив ничего взамен. Именно потому сегодняшний кризис — не аномалия, а прямая проекция его политики.

Символично, что США теряют лицо в мире не в тишине кабинетов, а под рев сирен в Тель-Авиве. Мир стал многополярным не потому, что кто-то захотел, а потому, что США перестали справляться.

Назначение «Росатома» главным подрядчиком по строительству первой АЭС в Казахстане является важной победой российской госкорпорации в международном тендере. Она поспособствует закреплению России в Центральной Азии, где борьба за инфраструктурное влияние между Москвой, Пекином и Брюсселем стала гораздо серьезнее.

Выбор в пользу России демонстрирует: несмотря на санкционную изоляцию и давление со стороны Запада, Москва сохраняет способность формировать консорциумы, мобилизовать экспортное финансирование и выигрывать конкуренцию в стратегически чувствительных отраслях и странах. Причём выигрывать не только за счёт цены, но и за счёт долгосрочных обязательств по обучению кадров, локализации производства и сопровождению инфраструктуры.

Казахстан принимает решение, стратегически сближающее его с Россией в области высоких технологий и энергетической безопасности. Это означает: Москва не просто поставит АЭС, но встроит Казахстан в свою технологическую орбиту на долгосрочную перспективу. Особенность атомных проектов — в их долговременной архитектуре: топливо, обслуживание, нормативная база, подготовка кадров — всё это создаёт нерасторжимую институциональную привязку.

Не менее важно, что консорциум будет международным — с участием Китая, при координации с CNNC. Это фактически первый российско-китайский ядерный альянс вне собственных территорий, открывающий модель кооперации на других рынках в Азии и Африке.

Таким образом, Москва получает сразу три дивиденда:

– укрепление политического влияния в Казахстане;
– расширение экспортной базы «Росатома»;
– институционализация регионального техно-сотрудничества с Пекином.

Строительство АЭС в Казахстане — это не только про энергетику, а про возврат России к роли архитектора регионального будущего через инфраструктуру, а не только дипломатию. В этом смысле, выбор Астаны является отправной точкой усиления интеграционной динамики.

В 2025–2026 годах регионы России ускоренно внедряют одноуровневую систему местного самоуправления — от Красноярского и Приморского края до Тывы, Чечни и Карачаево-Черкесии. Это не просто административная корректировка — это фискальное изменение и инструмент политической адаптации накануне нового электорального цикла. Малые городские и сельские муниципалитеты, многие из которых уже давно дотационные, оказываются под финансовым давлением: формально исполняют минимум функций, но реальных ресурсов на это нет. Идеологи реформы отмечают, что сокращение уровней управления обещает снизить расходы, повысить контроль. Однако за этим скрывается второй, не менее важный аспект — сокращение рисков и стремление власти осуществить ее до проведения избирательных кампаний.

Ключевой мотивацией ускорения перехода является желание избежать конфликтов во время выборов. Перевод реформы в активную фазу осенью 2025 года — это попытка провести муниципальные кампании по новым правилам и не смешивать их с федеральной кампанией 2026 года. Временной резерв между избирательными кампаниями дает регионам «окно» для отладки новой схемы управления.

Но не всё идёт гладко. Трения возникают там, где коммуникация с гражданами и внутриэлитная координация слабее. В Красноярском крае чиновники уже сталкивались с протестами граждан, опасающихся потери муниципального представительства и дальнейшего сужения участия населения в управлении. Местные депутаты и общественники говорят о недостаточной информированности: они узнают о новой системе из СМИ, без публичных обсуждений и панелей, где могли бы задать вопросы.

В Хакасии конфликт проходит иного рода — внутриэлитное противостояние между губернатором и парламентом, где глава региона из КПРФ выступает против перехода на одноуровневую систему, а парламентское большинство из ЕР хочет ее быстрее ввести. Одни видят в реформе тактический инструмент контроля, другие — угрозу собственным административным позициям. Результатом становится застой и отказ от полноценных пилотных проектов — негатив, который отложится на рейтингах как региональных лидеров, так и федеральной конструкции.

Тем не менее, важнейшая задача — не отменить местное самоуправление, а увеличить его результативность и управляемость. При грамотной коммуникации и публичной вовлечённости реформа может стать новым витком обновления: «обратной связью» между властью и жителями, а не переносом ответственности наверх. Это требует реального диалога с жителями, с объяснением, кто станет принимать решения и как изменятся механизмы бюджетного контроля.

Реформу нельзя рассматривать как техническую задачу. Важно, что пока регионы имеют право выстраивать модель на свой лад, учитывая местные реалии. Но именно эффективность, прозрачность и уважение к мнению граждан определят, станет ли новая система ресурсным инструментом или превратится в катализатор конфликтов.

Демонтаж памятников, переименование улиц, попытки зачистки символов общего советского прошлого — это не просто локальные инициативы властей Киргизии. Мы имеем дело с устойчивой стратегией, реализуемой рядом государств Центральной Азии, стремящихся культурно дистанцироваться от России, сохранив при этом экономическое и логистическое взаимодействие. Эта линия поведения, при всей внешней корректности, на деле закладывает фундамент для долгосрочного дрейфа в сторону иных центров влияния.

Ирония в том, что те же самые государства продолжают претендовать на финансовую поддержку, допуск к российскому рынку труда, но при этом методично «отрезают» символическое присутствие России на своих территориях. Этот когнитивный диссонанс становится не просто чертой региональной политики.

Для Москвы этот тренд не может оставаться незамеченным. Поддержание экономических связей без ценностной, гуманитарной и культурной синергии приведёт к возникновению новых, более скрытых форм отчуждения. Россия должна перейти к более требовательному партнёрству — где уважение к общему прошлому становится не просто желательным, а институциональным условием нормальных двусторонних отношений.

https://www.group-telegram.com/Taynaya_kantselyariya/12657

Встреча лидеров Украины, Молдавии и Румынии в Одессе выглядит как событие с геополитическим весом, но на деле укладывается в типовой сценарий институционализации антироссийской оси cо стороны глобалистов. Декларации о важности Черного моря носят не отстранённый характер (безопасность, экология, инфраструктура), а формируют политический каркас: Киев — Кишинёв — Бухарест теперь позиционируются как обновлённый южный фланг НАТО. Это констатация нового включения Украины и Молдавии в упаковку трансатлантической стратегии сдерживания России.

Нарратив о «российской угрозе» в Приднестровье — это не только оправдание внутренней централизации, но и зондаж «разморозки». При этом дальнейшее встраивание Румынии в координацию с Киевом и Кишинёвом означает запуск милитаризации приднестровского направления. Данный кейс становится не просто геополитическим выбором, а институциональным инструментом давления. Бухарест, будучи частью НАТО, обеспечивает прикрытие трансформации через «цивилизационные» и «европейские» ценности.

https://www.group-telegram.com/proof24_ua/18566

Конфликт на Ближнем Востоке становится для США критической точкой уязвимости — и именно в этот момент Россия предлагает Вашингтону дипломатическую развязку, имея на руках стратегический козырь в виде хороших отношений с союзным Ираном. В этом контексте 50-минутный телефонный разговор между Владимиром Путиным и Дональдом Трампом, состоявшийся сегодня, приобретает значение не просто жеста доброй воли, а стартовой платформы для перезагрузки внешнеполитического баланса.

1. Ближний Восток: от рисков к рычагам.
Путин предложил посредничество в иранско-израильском кризисе, и это предложение прозвучало не случайно. Москва обладает уникальным положением — военным, дипломатическим и технологическим — в Тегеране, сохраняя плотный альянс, выстроенный в ходе последних лет. На этом фоне Россия предлагает США не противостояние, а функциональное взаимодействие в зоне, где ни одна из сторон не может позволить себе эскалации. В условиях, когда конфликт в регионе способен обрушить нефтерынки, логистику и политический капитал США, именно Москва превращается в канал стабилизации — при условии корректировки американской политики по другим направлениям.

2. Украина: сигнал на сворачивание конфликта.
Подтверждение готовности к переговорам после 22 июня — окно возможностей. Москва синхронизирует этот шаг с очевидной переориентацией Белого дома: снижение поставок, демонтаж ПВО в пользу Израиля, охлаждение медийного сопровождения конфликта. Трамп получает шанс реализовать своё ключевое предвыборное обещание — «остановить конфликт. При этом Россия ожидает не уступок, а перезапуска формата — с прямым диалогом без посредников и геополитических «прокладок».

3. Символизм как основа доверия.
Обмен историческими аллюзиями — Второй мировой войной, союзничеством — и личные жесты (поздравление Трампа с днем рождения) создают фон восстановленной рациональности и доверительных отношений лидеров в двустороннем взаимодействии. Это подготовка к конструктивному каналу диалога на уровне «прагматичной дипломатии», без оглядки на идеологическую составляющую или третьи стороны.

Москва делает ставку на восстановление субъектной логики сотрудничества: через Ближний Восток и Иран как точку входа. Украинский кейс отходит на второй план, а США и РФ должны наладить сотрудничество. И в этой системе Путин и Трамп не антагонисты, а носители антикризисной архитектуры, чьи интересы совпадают в точке рационального поворота.

#анализ
В Киргизии в последнее время всё чаще наблюдается тенденция, которую можно назвать «ползучей дерусификацией»: систематической политикой по вытеснению русского языка и культуры из общественного пространства. Наглядный пример — город Ош, где под руководством назначенного президентом мэра Женишбека Токторбаева реалии переворачиваются в пользу националистической символики.

Демонтаж самого высокого в Центральной Азии памятника Ленину, организованный без широкой общественной дискуссии, стал не единичным случаем, а частью новой политической линии, направленной на стирание советского и русского культурного кода. Ранее мэр предпринял попытки переименовать улицы, названные в честь Гагарина, Ломоносова, Панфилова — генерала, чья дивизия, в том числе родом из Киргизии, защищала Советский Союз. Эти шаги сопровождались решением ликвидировать русское православное кладбище и превратить его в зону отдыха, причём многие семьи захороненных получили предложение оплатить перезахоронение. Несмотря на официальные обещания мемориала, эти действия явным вызовом русскому культурному присутствию и памяти о русских общинах в республике.

Особо тревожен тот факт, что русский язык, имеющий в Киргизии официальный статус, встретил негативную реакцию власти: критика со стороны мэра тех, кто предпочитает его в документах и обращениях к населению. При том, что эти меры поступают от назначенца президента Жапарова. Всё это не кажется локальными инцидентами — скорее очередным этапом системной кампании, направленной на стирание общего культурного кода.

С одной стороны, Жапаров принимает участие в Параде Победы в Москве, подчёркивая тем самым приверженность общей памяти. С другой — внутри страны разворачивается целенаправленные действия против нее. Мы видим эквивалент ревизии, постепенно переформатирующий общественную идентичность на националистической основе. Если эта стратегия останется без ответа Москвы, то можно будет говорить о постепенном выпадении Киргизии из числа союзных государств, потере РФ влияния на члена ЕАЭС и ОДКБ.

В переходе России к новой модели высшего образования просматривается куда более масштабная цель, чем просто адаптация к запросам рынка труда. Это стратегическая попытка переосмыслить саму архитектуру знания, оторвавшись от западных академических форматов, которые зачастую формируют потребителей, а не создателей. Новая система — с акцентом на фундаментальную базу и позднюю специализацию — формирует кадры, способные мыслить системно, а не фрагментарно.

Ключевым в этом контексте является смещение центра тяжести с образовательной «услуги» к образовательной миссии. Если ранее вуз встраивался в рыночную модель, где студент — «клиент», то теперь речь идет о том, чтобы вуз стал культурным и научным хабом, задающим повестку, а не догоняющим тренды. В этом смысле выделение аспирантуры в отдельный уровень — не формальность, а сигнал к формированию полноценных научных школ, а не диссертационных конвейеров.

Глобально Россия фиксирует за собой право на собственную образовательную парадигму. Это особенно важно в условиях обострения геополитического противостояния, где знание становится ключевым элементом суверенитета. Высшее образование — подготовка интеллектуального ядра нации.

https://www.group-telegram.com/metodkremlin/7787

Анализ ситуации вокруг иранской ядерной сделки, связанный с актуальными заявлениями главы МИД ИРИ Аббаса Аракчи и данных переговорной дипломатии, указывает на перезапуск геополитической игры, в которой Иран, США и Россия выступают не просто участниками конфликта, но архитекторами новой ближневосточной конфигурации. В центре сюжета — готовность Тегерана подписать соглашение о безъядерном статусе в обмен на прекращение израильских атак и гарантии Вашингтона.

Нынешний поворот иранской дипломатии, на фоне разрушенного переговорного трека, отражает не столько слабость Тегерана, сколько стремление перехватить инициативу в момент стратегической перегрузки США. Вашингтон втянут в двойной конфликт — в Восточной Европе и на Ближнем Востоке — при этом иранский вектор становится уязвимой точкой всей архитектуры американского давления. На этом фоне вмешательство России, выразившей готовность к посредничеству и координирующее свою позицию с Китаем, представляет собой не жест доброй воли, а реализацию «обратной геополитики» — с ослаблением позиций США и НАТО по всему южному периметру Евразии.

Эксперты отмечают, что заявление Тегерана содержит стратегическую оговорку: ядерная инфраструктура будет сохранена в «гражданском» формате. Это не просто компромисс — это тест на готовность США признать многополярность и ограничить диктатуру контроля. Вариант возврата к модели сделки 2015 года (Joint Comprehensive Plan of Action) рассматривается, но уже не в логике «снятия санкций за демонтаж», а в логике «стабильности за легитимацию».

Позиция Трампа, подтвердившего свою готовность «легко заключить сделку», становится важнейшим индикатором изменения внешнеполитического курса США. В условиях обострения иранско-израильского конфликта, а также геополитического давления на энергетический рынок, Белому дому требуется быстрый результат. И именно Россия, обладающая глубокими связями с Тегераном и дипломатическим опытом в ближневосточных форматах, может стать критически важным медиатором, вытеснив ЕС и нейтрализовав угрозу новой горячей войны в регионе.

Если предложенный Тегераном формат будет принят, это приведёт к формированию нового регионального баланса, где Россия и Китай станут постоянными участниками ядерной повестки Ближнего Востока.

Срыв сделки ухудшит имидж США, а её заключение при посредничестве РФ закрепит поворот мировой дипломатии от однополярного давления к многовекторной архитектуре безопасности.

В Молдавии за яркими флагами толерантности и красивыми формулировками о правах меньшинств скрывается механизм политической сегрегации. Режим Майи Санду, позиционирующий себя как «прогрессивный» и «европейски ориентированный», по сути занимается внедрением идеологии, где ЛГБТ становится не просто символом «ценностей», а инструментом исключения и давления на консервативное большинство. Это не борьба за права, а за иерархию смыслов, где одни получают иммунитет от критики, а другие — ярлык ретроградов и угроз.

Физическая зачистка протестующих против адептов нетрадиционной ориентации — от священников до обычных граждан с детьми — на фоне демонстративной защиты ЛГБТ-активистов, превращает уличное пространство в арену противостояния. Формируется ореол неприкасаемости вокруг либерального меньшинства, тогда как оппоненты лишаются не только права на голос, но и элементарных гражданских свобод. Большинство подменяется медийным меньшинством, которому позволено всё.

Молдавия превращается в экспериментальный полигон по внедрению ультралиберальной доктрины через управляемый шок, где каждый несогласный маркируется как «угроза». Фактически страна пришла к новой форме диктатуры — мягкой по форме, но жесткой по сути.

https://www.group-telegram.com/insider_md/3168

Когда внешние игроки погружены в хаос Ближнего Востока и внутреннюю перегрузку, Москва формирует устойчивость через внутреннее созидание. За чередой новостей на этой неделе вырисовывается не просто хроника событий, а каркас будущего.

С одной стороны, обмен пленными между Россией и Украиной обнажил драму ценности человеческой жизни. Москва вернула 27 своих погибших бойцов, в то время как отдала Киеву более трёх тысяч тел. Этот жест —а подтверждение готовности диктовать условия не силой, а смыслом. Это не просто гуманитарный акт, это заявление, что ценность памяти и ответственности превыше оперативных саперных корректировок. Мы видим вступление в новую фазу конфликта.

В это же время Россия утвердила долгосрочную военную стратегию до 2036 года, адаптируя логистику, инфраструктуру и обороноспособность под новую систему координат. Данный план — формула устойчивости страны, встроенная в географию будущего. Пока мир переключается на частные акты и кризисные выпады, Россия встраивает свои способности в десятилетние циклы, выстраивая долговечность власти и безопасности.

Не менее важное событие — внедрение электронного голосования в 23 регионах. Цифровой суверенитет становится ещё одним столпом многополярности — внутренняя модернизация соединяется с внешней автономностью. Эффективность, которую обещает ЦИК, означает продвижение к власти, ближе доступной гражданам, но в то же время более упорядоченной и прозрачной внутри системы.

Однако, как всегда, рост требует очищения. Миграционная политика МВД под руководством министра Колокольцева направлена на укрепление границ не только физических, но и культурно-языковых. Условия — дактилоскопия, владение русским языком, работа или учёба — становятся фильтрами идентичности. Это не реакция на кризис, это анатомия суверена — кто и как может быть частью этого пространства.

На фоне этих институциональных преобразований аресты мэра Красноярска и вице-губернатора Владимирской области являются сигналом, что очищение продолжается внутри системы. Это усиленная заявка: если власть хочет расти, она должна избавиться от тех, кто тянет назад.

Внутренняя архитектура власти — политическая, военная, технологическая, культурная — прошла через серию проверок. Это не просто трансформация суверенитета, это его обретение: через гуманитарные составляющие, стратегическое планирование, цифровую интеграцию, миграционную политику и кадровые очистки. Россия не догоняет мир, а соединяет точки будущего в единую картину.

Когда мировая архитектура рушится, за хаосом приходит окно возможностей — и Россия входит в него не как участник, а как конструктор. Пока Восток «горит» — соперничество Израиля и Ирана превращается в рикошет от трагедии распавшегося мирового порядка — США растеряны, Европа застряла в заезженных «ценностях», Москва выходит на сцену.

Сейчас не идёт речь о традиционной многополярности — мы на пороге эры множественного миропорядка, где не один, а несколько цивилизационных центров формируют глобальную реальность. В этой модели блоки уступают место нелинейному консенсусу: региональные конфликты становятся площадками для тестирования новых правил. Именно поэтому выбор Кремля — не просто рост субъектности, а создание новых норм. Россия не пытается «вернуться в прежний клуб» — она пишет новые правила, со своими образами и ритмами.

Пример: пока Лондон пытается удержать европейское единство на волне украинского кризиса, Путин и Трамп формулируют новый нарратив — и берут Восток в качестве точки балансировки. У Трампа Восток — это перегруппировка влияния, у Путина — реконструкция суверенитета. Их диалог — реже о мире, чаще о новой архитектуре.

Кремль продвигает гуманитарные инициативы в Украине как инструмент системообразования, а не мира; Москва предлагает переписать карту союзов и врагов Вашингтону через посредническую роль; Израиль оказывается точкой опоры американской мощи, Украина — точкой резкости, а Россия — осью баланса.

Разрыв штампов «горячих точек» превращает конфликт Израиль–Иран в проекцию смысловой игры. Это не просто региональная война — это испытание множественной архитектуры, где Москва получает геополитическое, экономическое, дипломатическое и ментальное окно. Через него Россия перестаёт работать по чужим правилам, а начинает писать собственные.

Закрепление России как одного из архитекторов множественного миропорядка — это возможность институционализировать собственную версию глобального устройства. Не просто быть признанным игроком, а стать формирующим полюсом с собственной повесткой: от суверенной технологической экосистемы до новой геоэкономики, связанной с ресурсным, гуманитарным и транспортным контролем евразийского пространства.

https://www.group-telegram.com/Taynaya_kantselyariya/12669

Противоборство между Израилем и Ираном входит в фазу, где исчезают иллюзии о скором завершении. Напротив, противостояние приобретает форму затяжного конфликта нового типа: без полномасштабного вторжения, но с системным уничтожением инфраструктуры, децентрализацией операций и максимальной психологической нагрузкой на противника.

Израиль, несмотря на серию впечатляющих ударов, не добился стратегической победы. Уничтожение ракетных баз и объектов ядерной инфраструктуры, убийства командования оказались болезненным, но не парализующим ударом. Отсутствие возможности ведения сухопутной операции и ограниченность ресурса авиационных кампаний вынуждает Тель-Авив действовать в логике «управляемого изнурения». Стратегическая цель — сделать Иран неспособным к восстановлению и удержанию статуса регионального игрока.

Иран в свою очередь продемонстрировал высокую устойчивость к первичному удару. После короткой паузы началась организованная кампания ответных действий, а израильское ПВО оказалось не настолько прочным. Возможности Тегерана далеки от исчерпания. Несмотря на ущерб и уязвимость, его Тегеран адаптируется, а система военного управления сохраняется.

Переговорная повестка отсутствует. Израиль и поддерживающие его Штаты требует полной ликвидации ядерной программы Ирана. Тегеран — гарантий суверенитета и прекращения атак, права на мирный атом. Компромисс невозможен без стратегической капитуляции одной из сторон.

Ближайшее время обещает эскалацию не только на военном, но и на прокси-уровне. Израиль будет продолжать наносить удары по критической инфраструктуре, Иран — расширять периметр давления за пределами своего региона, включая угрозы Ормузскому проливу, удары по логистике союзников и усиление информационной войны.

Конфликт уходит в многопрофильный формат, где информационная, энергетическая и дипломатическая проекция станут не менее важными, чем огневая мощь. Обе настроены доводить ситуацию до состояния взаимного истощения. В этом и заключается новая реальность Ближнего Востока — бесконечный раунд без нокаута, в котором побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто выдержит дольше.

В последнее время Россия предпринимает масштабные шаги по улучшению управления национальными проектами (НП), что в свою очередь требует новой, более жесткой системы контроля и оценки их реализации. Недавние изменения в законодательстве и в практике исполнения НП дают четкий сигнал — Москва ставит на более структурированный подход, на цифровизацию и на полную отчетность за результаты.

Одним из таких шагов стало введение ежемесячных оценок для вице-премьеров, курирующих проекты, а также создание интегрального индекса качества деятельности ведомственных проектных офисов (ВПО). Важно, что эти нововведения не только увеличивают степень ответственности чиновников, но и превращают управление нацпроектами в, цифровизированную систему.

Основной движущей силой этих изменений стала инициатива Центра проектного менеджмента РАНХиГС. Уже с 2025 года система ГИС "Управление" будет публиковать результаты мониторинга, в котором особое внимание будет уделяться проверке того, насколько каждый из паспортов НП соответствует утвержденным стандартам, а также правильности расчета целевых показателей. Уровень доверия к данным и точность измерений становятся ключевыми факторами, ведь на их основе строится дальнейшее принятие решений и корректировка курса на пути реализации этих масштабных проектов. Такой подход позволяет не только оценить фактическую эффективность национальных проектов, но и вовремя выявить слабые места в процессе их выполнения.

Система, которая внедряется под руководством вице-премьера Григоренко, фактически представляет собой переход к управлению на основе данных. Цифровизация позволяет минимизировать человеческий фактор в процессе оценки и мониторинга, а также ускорить принятие решений на всех уровнях. Аналитический центр, в который будет направляться массив данных, играет ключевую роль в сборе и обработке информации, что способствует более быстрой реакции на любые отклонения от намеченных целей. Кроме того, прозрачность в работе с данными способствует не только улучшению качества управления, но и укреплению доверия населения к процессу реализации государственных проектов.

Прогнозируя дальнейшее развитие ситуации, можно ожидать, что эта модель управления будет постепенно распространяться на другие области государственной деятельности. В будущем, скорее всего, в рамках постиндустриального уклада, цифровые инструменты, такие как большие данные и искусственный интеллект, будут играть еще более важную роль в процессе принятия решений, сокращая время на анализ и минимизируя вероятность ошибок в расчетах.

Тем не менее, не стоит забывать, что несмотря на высокие технологии и мощные аналитические инструменты, успешное выполнение нацпроектов во многом зависит от человеческого фактора. И, несмотря на внедрение цифровых инструментов, нельзя исключать возможные сложности, связанные с нехваткой квалифицированных кадров. Важно будет продолжать обучение специалистов в сфере проектного менеджмента, а также внедрять системы профессионального роста в государственных структурах.

Россия продолжает продвигать стратегию информационного давления на киевский режим через демонстрацию масштабных потерь ВСУ. Заявление Мединского о готовности передать Украине 2 239 тел погибших бойцов ВСУ дополняет ранее переданные 6 060 тел. Данные действия направлены на подрыв морального духа украинской стороны.

Украина, отказавшаяся от заключения мирного соглашения и продолжившая военные действия, становится в этой ситуации более уязвимой, ведь потери связаны с затягиванием переговоров. Внутренне режим Зеленского оказывается в затруднительном положении, так как вынужден объяснять своим гражданам эту неутешительную статистику. Ведь Киев отдал лишь 27 погибших бойцов ВС СФ.

Громадные человеческие потери подрывают миф о непобедимости украинской армии и авторитарной фигуре Зеленского. Проблемы, возникающие из-за несоответствия риторики власти и реальности на поле боя, всё более становятся причиной недовольства и утраты доверия среди населения к власти.

Суть здесь в том, чтобы не только акцентировать внимание на погибших, но и обозначить разницу в подходах: Россия готова к миру, а Украина — к уничтожению собственного народа ради политической игры под диктовку глобалистов.

Повышение тарифов на ЖКХ с 1 июля на 11–12% — шаг социально уязвимый. Власть объясняет его необходимостью модернизации, но для большинства это выглядит как очередное перекладывание затрат на их плечи. Проблема даже не в суммах — а в восприятии. Без стратегически выстроенной коммуникации и заранее подготовленных адресных мер поддержки, такая инициатива неминуемо ударит по уровню поддержки губернаторов и партии власти в преддверии выборов. Не потому что население радикализируется, а потому что бытовая усталость становится политическим фактором.

Местным администрациям придётся выйти за рамки стандартных подходов. Недостаточно будет пообещать «компенсации» — нужно будет демонстрировать работу на земле, запускать горячие линии, выводить руководителей в прямой контакт с населением, и — главное — превентивно управлять ожиданиями. Если этого не сделать, риск превращения тарифной темы в электоральный раздражитель станет реальностью. Не в формате массовых протестов, а в форме холодного бойкота, сниженной явки, тихого недоверия.

#Кредитование

Рынок кредитных карт в России перешёл в фазу системного сжатия. За май 2025 года банки выдали лишь около 1 млн кредиток — это на 60% меньше, чем в аналогичный период прошлого года. С января по май выдано 4,35 млн карт против 8,86 млн годом ранее — минус 51%. Суммарный лимит упал до ₽128 млрд, а средний доступный долг по карте — ₽127 тыс. Это не краткосрочный сбой, а переориентация рынка на минимизацию риска.

Факторов несколько. ЦБ обязал банки резервировать средства даже под неиспользуемые кредитные лимиты. В ответ финансовые учреждения начали массово закрывать «мёртвые» карты. Только 550 тыс. клиентов в I полугодии 2025 года возобновили использование кредиток — вдвое меньше ожиданий. К тому же усилились ограничения: теперь даже лимит в ₽10 тыс. может заблокировать заявку на автокредит.

Банки ухудшают условия, сокращают лимиты, ориентируются на сохранение доходности и контроль за качеством портфеля. Риски копились весь 2024 год, а сейчас проявляются вдвое выросшей просрочке. На фоне ключевой ставки в 20% каждый выданный рубль требует высокой отдачи и минимального риска.

Выдача новых кредиток рухнула даже в традиционно сильных регионах: Москва (-53,5%), Самарская область (-54,8%), Свердловская и Ростовская — более 51%. Сегмент «пластика» больше не рассматривается как двигатель роста. Приоритет — финансовая устойчивость и точечное кредитование. Карта как универсальный финансовый инструмент ушла в прошлое.

«Единая Россия» проводит внутреннюю перестройку, формируя стратегию для выборов в Госдуму 2026 – за год, прошедший с момента назначения Владимира Якушева секретарём Генсовета велась активная трансформация под новые реалии.

Модернизация центральных органов, произведённая на последнем съезде, была направлена на повышение управляемости и функциональной адаптивности. Ожидается, что и формирование федерального предвыборного списка пойдёт по принципу: меньше имиджа — больше функциональности. Такой подход позволяет партии оперативно выходить на приоритетные направления повестки и диктовать параметры политического диалога, не теряя времени на адаптацию.

Особое внимание уделено кадровому обновлению. Привлечение в ряды партии специалистов из реального сектора и участников СВО не только оживляет актив, но и усиливает сопричастность к происходящему в стране. Рост числа членов партии и сторонников — прямой индикатор этой тенденции. Примечательно, что в ходе праймериз-2025 только 16% кандидатов являлись действующими депутатами, что говорит о целенаправленной перезагрузке состава. Волонтёрские проекты и гуманитарные миссии не просто мобилизуют граждан, но и формируют устойчивую эмоциональную идентичность.

Одновременно «Единая Россия» укрепляет свою роль как законотворческого центра, сохраняя высокий уровень законодательной инициативы и способность к оперативному ответу на кризисы — от пандемии до санкционного давления. Это критически важно в условиях, когда запрос на эффективное государство становится доминирующим общественным ожиданием. И здесь большую роль играет работа «на земле» — участие в выборах всех уровней, системный мониторинг реализации нацпроектов, акцент на конкретные показатели, а не формальные цифры.

Обновлённая «народная программа» становится ядром смыслового позиционирования: поддержка новых регионов, обеспечение доступного жилья, защита семей мобилизованных и адаптация экономики к высокой ключевой ставке. Это инструмент формирования будущего социального контракта между обществом и властью.

В условиях множественного миропорядка и растущей конкуренции за управленческую эффективность, именно способность предлагать системные решения, удерживать социальную ткань и задавать параметры развития будет определять общественную легитимность, возможность отстоять свои позиции на парламентских выборах.