Telegram Group Search
О картографии в Средние века

Поразительное разнообразие средневековых карт, порой напоминающих скорее причудливые иллюстрации, чем предметы картографической науки в современном её понимании, объясняется тем, что в Средние века не существовало представления о карте как о предмете, рассчитанном на максимально широкий спектр применений. Было скорее наоборот: существовало несколько различных типов карт, каждому из которых соответствовали не только определённые традиции, но и определённые цели. Более того, та или иная карта могла быть сделана с одной-единственной целью или для какого-то конкретного случая, что сильно усложняет вопрос исторической интерпретации: строго говоря, чтобы прочитать карту и интерпретировать её содержание, исследователь должен хорошо знать контекст её создания и цель применения.

Так, mappa mundi создавались, прежде всего, с философскими и богословскими целями, они были картами-назиданиями, направленными на демонстрацию содержания Писания и отношений людей с Богом, на обучение зрителей основам христианского вероучения. Именно поэтому на них можно было одновременно увидеть, например, изображение Парижа и Эдема или Ноевого ковчега: такая карта вмещала в себя исторические события, мифологические и библейские сюжеты. Географическая точность тут не была целью, хотя надо отметить, что среди данного жанра встречаются в том числе и крайне проработанные в географическом аспекте экземпляры. Среди них уместно вспомнить невероятно детализированную карту Фра Мауро площадью около четырех квадратных метров, над которой создатель работал в течение нескольких лет.

Региональные и морские карты или карты-портуланы (от portolano — «относящийся к портам/гаваням») часто служили единой цели — помощи путешественникам — однако манера изображения местности и/или маршрута у них разительно отличается. Пол Харви поясняет специфику изображения в зависимости от цели на примере позднесредневековой карты острова Великобритания:

«Всё, что было необходимо для того, чтобы карта Гофа служила своей цели (помощь в путешествиях по суше по главным дорогам – прим.), — это схема дорожной сети, демонстрирующая, каким образом маршруты соединяются, через какие места они проходят и (…) насколько далеко одно место находится от другого. Показывать направления и расстояния между местами вне этих маршрутов, то есть, предоставлять полномасштабную карту страны, было бы неуместно, учитывая цель её создания. С другой стороны, карты-портуланы должны были быть полезны для навигации свободно перемещающегося по воде судна, поэтому они должны были показывать направления и расстояния между неограниченным количеством точек, и единственный способ сделать это — использовать масштабную карту с береговыми очертаниями, нарисованными как можно точнее. Карта-портулан выглядит как карта, какой мы ее знаем, карта Гофа не соответствует нашим современным ожиданиям относительно того, какой должна быть карта. Тем не менее, каждая из них служила своей цели с одинаковой эффективностью» (P. D. A. Harvey, The Hisrory of Catrography, перевод т.н.)

т.н.

#renovatio_disquisition

На изображениях: приближенные отрывки карты-портулана (1) и карты Гофа (2)
Сон Атоссы

Все время сны мне снятся по ночам с тех пор,
Как сын мой, войско снарядив, отправился
Опустошать и грабить Ионийский край.
Но не было еще такого ясного
Сна, как минувшей ночью. Расскажу его.
Мне две нарядных женщины привиделись:
Одна в персидском платье, на другой убор
Дорийский был, и обе эти нынешних
И ростом, и чудесной красотой своей
Превосходили, две единокровные
Сестры. Одной в Элладе постоянно жить
Назначил жребий, в варварской стране — другой.
Узнав, — так мне приснилось, — что какие-то
Пошли у них раздоры, сын, чтоб спорящих
Унять и успокоить, в колесницу впряг
Обеих и надел обеим женщинам
Ярмо на шею. Сбруе этой радуясь,
Одна из них послушно удила взяла,
Зато другая, взвившись, упряжь конскую
Разорвала руками, вожжи сбросила
И сразу же сломала пополам ярмо.
Упал тут сын мой, и стоит, скорбя, над ним
Его родитель Дарий. Увидав отца,
Ксеркс рвет одежды на себе неистово.
Вот это нынче ночью и приснилось мне.
Затем я встала, руки родниковою
Водой ополоснула и, неся в руках
Лепешку, жертву отворотным демонам,
Как требует обычай, к алтарю пришла.
Гляжу: орел у жертвенника Фебова
Спасенья ищет. Онемев от ужаса,
Стою и вижу: ястреб на орла, свистя
Крылами, с лету падает и в голову
Ему вонзает когти.

«Персы» Эсхила,
фрагмент
Приходите на доклад нашего автора, Дмитрия Бугая. Обязательно будет интересно.
Forwarded from ЦАСФиН
Уважаемые коллеги!

Центр античной и средневековой философии и науки
Института философии РАН,
http://iphras.ru/campas.htm

приглашает на заседание семинара

«ФИЛОСОФИЯ АНТИЧНОСТИ И СРЕДНИХ ВЕКОВ».

4 февраля 2025 г., в 16:00

Дмитрий Владимирович БУГАЙ (МГУ)
https://philos.msu.ru/node/299

выступит с докладом

«Греческие комментарии к “Никомаховой этике”: от Аспасия до византийцев (Михаил Эфесский, Евстратий Никейский и др.)»

Аннотация: В докладе речь пойдет о традиции истолкования главного памятника аристотелевской этической мысли в поздней античности и Византии. Будут рассмотрены сохранившиеся тексты комментариев, проблемы их филиации, сходства и различия в методах и подходах, значение в том или ином случае исторического и философского контекста, значение для дальнейшей, западноевропейской, комментаторской традиции. На примере анализа интерпретации некоторых книг НЭ будет показано значение греческих комментариев для понимания аристотелевской этической мысли.



Место проведения семинара:
Институт философии РАН, Гончарная ул., д. 12/1, комн. 424.

Интернет-страница семинара на сайте ИФ РАН:
http://iphras.ru/campas_sem.htm

Страница ЦАСФиН в Телеграм:
https://www.group-telegram.com/CAMPaS_IPh
Грех «переинтерпретации»

Как известно, лучшее лежит обычно между двумя пороками: избытком и недостатком. Это общее правило распространяется и на практику комментирования античных текстов. Каждому приходилось держать в руках книги, где в «примечаниях» сообщается важная информация: остров Делос — остров в Средиземном море; Сократ — известный философ, учитель философа Платона; Платон — известный философ, основатель объективного идеализма, ученик Сократа. Такого рода «недостаточные» комментарии ничего, собственно, не комментируют и ни о чем не сообщают, разве что о желании «научного редактора» как-то оправдать свое высокое звание и тяжкое бремя, которое он взвалил на себя nummorum recipiendorum causa.

Гораздо интереснее случай «избыточных» комментариев, которые принадлежат увлеченным своим делом специалистам, готовым увидеть в тексте и то, чего в нем нет. Тогда Плотин пишет стихи, спуск в Пирей намекает на миф о пещере, Протарх подразумевает Аристотеля и многое другое.

В одном из самых лучших комментариев к «Никомаховой этике», созданном Рене Антуаном Готье и Жаном Ивом Жолифом, можно найти классический пример «переинтерпретации». Аристотель, рассуждая о действиях, которые происходят невольно, вопреки желанию действующего лица, различает два вида таких действий: действия под влиянием внешней силы («насильственные действия») и действия по незнанию. Далее он пишет: «насильственным кажется то, начало чего лежит вовне, а тот, кто действует или претерпевает, не привносит в него ничего от себя. Например, когда кого-то куда-нибудь унесет ветер (πνεῦμα) или люди, обладающие властью» (1110а 2-4).

Готье не без иронии приводит мнение Роберта Гроссетеста, который видел в этой «пневме» дух или ангела, схватившего за волосы пророка Аввакума и поставившего его «в Вавилоне над рвом” (Дан 14:36). Действительно, забавный курьез. Но сам Готье без тени иронии пишет по поводу этого места следующее: «На самом деле (en fait), возможно, что Аристотель думал о злоключениях Платона, когда в 388-387 гг. корабль, который вез его из Сицилии, был бурей выброшен на берег острова Эгины, — Эгина тогда воевала с Афинами — и Платона там чуть не продали в рабство». В подтверждение Готье ссылается на пятую книгу «Метафизики» (1025а 26-30) и книгу Леона Робэна «Платон», где на 10 странице в издании 1935 года об этом идет речь. В указанном месте «Метафизики» можно прочесть, что «случайно окажется на Эгине тот, кто не собирался туда, но его выбросило бурей или захватили пираты». Робэн же описывает конец первой платоновской поездки на Сицилию так: «И вот одним прекрасным утром Платона сажают на корабль, который вез на родину посла Спарты. Правда ли, что Дионисий тайно сговорился с тем о том, чтобы корабль сделал неожиданную остановку на Эгине? Или буря заставила их там причалить?». Робэн, таким образом, первым связал бурю и Эгину «Метафизики» и Платона.

Но стоило ли это делать? Вставал ли перед глазами Аристотеля образ несчастного Платона, бредущего на невольничий рынок, всякий раз, когда он упоминал Эгину? Вряд ли.
Незадолго до бури и пиратов Эгина упоминается в «Метафизике» (та же самая пятая книга 1015а 25) в обычном, житейском, коммерческом контексте: кто-то вынужден плыть на Эгину, чтобы забрать свои деньги. Этот остров лежит совсем близко к Афинам, ок. 50 километров от Пирея, поэтому любая непогода могла привести афинский корабль именно туда. А это было довольно опасно: эгинеты полтора века воевали с афинянами за господство на море. Кстати, и пираты, о которых пишет Аристотель, вполне могли быть знаменитыми эгинетскими корсарами, грабившими афинские торговые суда. Наконец, ни один античный автор не знал ни о какой буре, отнесшей корабль с Платоном к берегам Эгины. В наиболее подробной версии Диогена Лаэртского (III 19) Дионисий Старший сперва принудил Платона к сожительству (не здесь ли истоки тяжелой психологической травмы, приведшей к созданию теории идей (способ вытеснения) и антитиранического пафоса 9 книги «Государства» (отложенная месть)? (Шутка.)

После сбоя в их коммуникации Дионисий передал Платона спартанскому посланнику Поллиду, чтобы тот его продал в рабство (ὥστε ἀποδόσθαι), что тот и сделал, приплыв на находящуюся в союзе со Спартой Эгину. В других версиях («Гермодор» Элий Аристид, Олимпиодор в комментарии к «Горгию», Георгий Синкелл и др.) меняются кое-какие детали, но нигде нет и намека на то, что прибытие Платона на Эгину было случайностью, да еще вызванной погодными условиями. Одним словом, историческая фантазия Робэна и Готье, увидевшая в безобидном и совершенно понятном без комментариев тексте Аристотеля намек на перипетии платоновской судьбы, ничуть не лучше ангела Роберта Гроссетеста. Честно говоря, ангел куда милее…

д.б.

#renovatio_studies

В качестве иллюстрации — старая карта Греции.
О «гражданине Стоике»

Конституционный строй демократического правового государства имеет своей необходимой предпосылкой взаимное уважение граждан и признание каждым из них непреходящей ценности достоинства человека и его прав. Так, ч. 3 ст. 17 Конституции РФ запрещает такое осуществление прав и свобод человека и гражданина, при котором нарушаются права и свободы других лиц. Ст. 124 УК РФ предусматривает уголовное наказание за неоказание помощи больным, а ст. 125 — за оставление человека в опасности. П. 3 ч. 1 ст. 3 Федерального закона «Об образовании» провозглашает воспитание взаимоуважения и бережного отношения к природе и окружающей среде основополагающими принципами образовательной системы. Таким образом, взаимоуважительное сожительство, деятельное участие в жизни сограждан и посильный вклад в совместные усилия по устранению опасностей и ликвидации их последствий и вообще все те установки, которые принято называть «активной гражданской позицией», возводятся в ранг государственных добродетелей и наделяются высоким юридическим статусом.

Вышеописанный гражданский идеал исключает любые формы эскапизма и «идиотизма» (в платоновском понимании слова). Что же тогда сказать о стоиках? В самом деле, можно ли ожидать следования доводам гражданского долга от человека, считающего совершенным состоянием «апатию» — невосприимчивость к изменениям внешних обстоятельств, искоренение чувственных волнений и приоритет доводов разума по отношению к эмоциональным импульсам? Услышит ли он просьбу бедствующего, станет ли на защиту нуждающегося, воспримет ли он мольбы и чаяния людей, составляющих его окружение? Итак, может ли стоик быть добропорядочным гражданином современного государства?

Инстинкт самосохранения, «первичная склонность» (οἰκεíωσις) в терминологии стоиков и исходный пункт стоической этики, имеет своим необходимым следствием фиксацию на собственной личности и, как следствие, примат эгоистических мотивов. Однако включенность человека в сообщества себе подобных упраздняет природный эгоизм: ведь если даже животные прилагают усилия «в воспитании и сохранении жизни тех, которых они произвели на свет» (Цицерон, О природе богов), то способный к абстрактному мышлению индивидуум уж точно должен рано или поздно отрешиться от шор онтологической самозамкнутости, диагностировать наличие разветвлённых родственных связей и в конечном итоге осознать себя частью единого человечества. Таким образом, ценностные представления человека подвергаются корректировке: самосохранение, рассматриваемое как абсолютная цель на ранней ступени развития личности и наделяемое безусловным приоритетом по отношению к любым внешним факторам, обрастает этическими ограничителями в соответствии со средой обитания и уровнем развития общественных отношений. Формулируется нравственно-этическая максима — μóνον τὸ καλὸν ἀγαθóν — и определение блага как состояния соответствия человеческого естества природному логосу, причём оба положения могут быть действительны лишь в случае принятия антропологической аксиомы: человек есть «существо общественное» (κοινωνικὸν ζῷον).

Затруднения может вызывать формулировка конечной цели человеческой жизни: «жить согласно природе» (Зенон) либо «жить, следуя природе» (Хрисипп), так как это, как кажется, вновь возвращает человека к инстинкту самосохранения, то есть в область «первичной склонности» и эгоизма. Однако природа вовсе не ограничивается инстинктами и иными механистическими процессами: она деятельна, разумна (логосна), телеологична; по меткому замечанию А. А. Столярова, «бог», «логос-разум», «природа» и «пневма» являются понятиями, определяемыми через друг друга. Таким образом, следование природе одновременно оказывается и следованием разуму, причем теперь уже достижение состояния единения с природой рассматривается как конечная цель, а личностное самосовершенствование в соответствии с разумом/природой — как нравственная добродетель.
Очевидно, что такая добродетель не допускает отвлеченной созерцательности; «материя добродетели» (ὕλη τῆς ἀρετῆς), тождественная «материи» любого действия, должна «воплощаться» в поступках, т. е. в нравственном выборе. Искажения выбора, обусловленные ошибочными этическими силлогизмами — страстями, — надлежит врачевать исследованием причин заблуждений и их искоренением, т. е. разумной (в смысле соответствующей природному разуму — логосу) познавательной деятельностью, конечной целью которой является достижение и поддержание состояния бесстрастия (ἀπαθεία). Однако поскольку человек не способен объять своим разумом всю совокупность причинных связей, его задачей является возращение и укоренение в себе аналитико-поведенческих начал, которые позволят ему распознавать истинное значение слов и поступков и избирать добродетельную модель поведения при любом повороте событий. Стоик бесстрастен в отношении превратностей судьбы, но не бездеятелен; его добродетели проявляются, манифестируются в соответствующих поведенческих паттернах, дополняют внутреннюю «теорию» внешней «практикой». Апатия отнюдь не тождественна мизантропическому индифферентизму или этическому солипсизму; напротив, она есть следствие стоического космополитизма, осознания себя не только гражданином государства, но и членом единой человеческой общности со всеми вытекающими обязанностями по отношению к другим её членам.

ю.с.

#renovatio_disquisition

В качестве иллюстрации — «Прометей» за авторством Григория Михайлова
Напоминаем о том, что деятельность проекта Renovatio всегда можно поддержать голосом или донатом. Голоса помогут нам развиваться как канал Telegram, а донаты пойдут на запись интеллектуального подкаста Renovatio.

Первые выпуски подкаста спортивной части Renovatio (о тех, кто сделал историческое фехтование в России) уже появились в социальной сети Вконтакте и на Яндекс.Музыке. Мы многому научились, исправили технические ошибки и продолжим развиваться дальше.

Отдать голос за Renovatio: https://www.group-telegram.com/boost/renovatio_conf.com

Задонатить проекту Renovatio можно благодаря подпискам Вконтакте и Boosty, а также напрямую на карту Т-Банка: 2200 7013 8890 1024
СБП по номеру +79258625641 (Ильина Александра Сергеевна)

Спасибо, что поддерживаете Renovatio! Оставайтесь с нами, помогайте нам обновляться.
Ave, Caesar, morituri te salutant

В прошлом году вышел неплохой сериал о Римской империи — «Обреченные на славу». Десять пятидесятиминутных эпизодов знакомят зрителя с эпохой династии Флавиев, а вернее — со смертью Веспасиана и убийством Тита. Первый сезон заканчивается восшествием на престол его младшего брата, Домициана, которого на протяжении всего действия нам показывают как капризного и психически неуравновешенного ребенка. Такое мнение о Домициане укоренилось во многочисленных жизнеописаниях цезарей. Так, у африканского историка IV века, Секста Аврелия Виктора, читаем:

«Итак, Доми­ци­ан после убий­ства бра­та и наи­луч­ше­го импе­ра­то­ра, обе­зу­мев от это­го пре­ступ­ле­ния как семей­но­го, так и обще­ст­вен­но­го зна­че­ния, после позор­но про­веден­ной юно­сти начал совер­шать гра­бе­жи, убий­ства, мучи­тель­ства. Еще боль­ше было у него позор­ных дел, касаю­щих­ся любо­де­я­ний; с сена­то­ра­ми он обра­щал­ся более чем высо­ко­мер­но, при­ка­зы­вая назы­вать себя гос­по­ди­ном и богом, это было отме­не­но бли­жай­ши­ми его пре­ем­ни­ка­ми, но мно­го поз­же было вос­ста­нов­ле­но с еще боль­шей стро­го­стью» [перевод В. С. Соколова].

Другой значимый историк греческого происхождения, Дион Кассий, писал, критикуя отношение Домициана к родным:

«И вот так Домициан относился ко всем в течение всего своего правления, но он превзошел самого себя в бесчестной и пагубной ненависти к друзьям своего отца и брата, хоть и издал закон, гарантирующий неприкосновенность того, что было пожаловано кому-либо другими императорами. Но это было лишь красивым жестом, а на самом деле он их ненавидел: они не спешили дать ему то, чего он от них хотел, — да многое из этого ему и не следовало давать, — а кроме того в прошлом они пользовались разными почестями, тогда как он все, превышавшее уровень толпы, все, что они любили и могли, считал враждебным себе. Поэтому, хоть он и сам был охвачен страстью к евнуху Эарину, но из-за того, что и Тит таких особенно жаловал, Домициан, из горделивой неприязни к брату, запретил в Римской державе делать кого-либо евнухом» [перевод Д.В. Бугая].

Далее он перечисляет огромное количество жестокостей, сотворенных Домицианом, начиная от убийства любовника своей супруги, заканчивая умерщвлением послов; своих сторонников, выполнявших за него грязную работу; спящих. Критикуется не только его бессердечность, но и самолюбие, непомерный эгоизм. В сериале, поскольку первый сезон характеризует Домициана до восшествия на престол, мы такого поведения пока не наблюдаем, но намеки на его безумие даются. Так, в самом конце он стравливает двух друзей-гладиаторов, обещая убить их родственников в случае отказа. Своему любовнику, который не может терпеть его злодеяния, он отрезает язык, а потом скармливает крокодилам. Уровень жестокости Домициана сообразен тому желанию хлеба и зрелищ, которые требует толпа.
Однако линия Домициана является лишь одной из основных. Параллельно с жизнью патрициев нам рассказывают о плебеях, больше всего — об одном из них, Тенаксе, занимающимся ставками. Из букмекера он становится владельцем одной из фракций, занимающейся скачками, а потом и вовсе вырастает до распорядителя Игр. Чем честен сериал перед зрителем: его логика достаточно сильно соответсвует действительности, поскольку рост Тенакса сообразен количеству злодеяний, которые он способен совершить и стерпеть, — хотя и самый близкий ему человек пытается «наставить его на путь истинный», то есть вернуть ему добродетельность и сострадание. Никаких deus ex machina, неожиданных спасений, нам показывают ход истории, как он есть: ужасный и беспощадный.

И не очень-то соответствующий логике того, как ход истории понимали сами греки или римляне. Несмотря на то, что концептуально историков считают «очищенными от влияния эпоса и религии», их работу — скрупулезной и аналитичной, зачастую у историков сохраняется представление о божественном или о возмездии, которое посылают боги за бесчестные поступки. Поэтому Кассий Дион обращает особую роль на то, каким образом Домициан поступил с весталками, служительницами богини Весты. Его неоправданная жестокость по отношению к ним является прямым нарушением божественной воли, а его именование себя «богом» или «господином» является поводом для «активации» механизма божественного возмездия.

Есть предположение, которое я могу сделать по косвенным признакам и характеру выживших, — что элементы этой логики могут проявиться в следующем сезоне. Тогда справедливость будет восстановлена, а доблесть будет прославлена, потому что

славься, цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя.

а.и.

#renovatio_for_fun
#renovatio_film
Сегодня мы продолжаем наш разговор о Горации. Речь пойдет об одном небольшом фрагменте из оды I, XXVIII, который посвящен Архиту Тарентскому. Обратившись к критическому изданию Клингнера (F. Klingner), мы обнаружим, что некоторые рукописи имеют посвящение «Архиту Тарентскому» (ad Archytam Tarentinum), то есть посвящают ему всю оду, а не отдельный ее фрагмент. Вот само место:

«Te maris et terrae numeroque carentis harenae
mensorem cohibent, Archyta,
pulveris exigui prope litus parva Matinum
munera, nec quidquam tibi prodest
aerias temptasse domos animoque rotundum
percurrisse polum morituro».


Стоит сказать, что ода — это монолог погибшего в результате кораблекрушения моряка, чей прах так и не был погребен. Приведенный выше фрагмент, в котором утопленник обращается к праху Архита Тарентского, известного математика, пифагорейца и друга Платона, составляет самое начало речи погибшего. Отвлечемся от ткани всего произведения, которая — как обычно бывает у Горация — трудна для понимания и неоднозначна, и обратимся конкретно к приведенному месту.
Вот прозаический перевод: «тебя, измерителя моря, земли и бесчисленного песка, обнимают, о Архит, скромные похороны скудного праха близ Матинского берега, и ты больше не сможешь посягнуть на небесные оплоты или смертной душой охватить круглый небосвод». Взглянем поближе на интересные места в этом фрагменте.

«Te maris et terrae numeroque carentis harenae
mensorem cohibent, Archyta...»


Море (mare) сразу же создает у читателя образ беспредельности, море и земля у Горация — весь мир, а песок,как известно, измерить невозможно. Впрочем, невозможное оказалось по силам Архимеду, который в работе Ψαμμίτης (сочинение Архимеда об исчислении и выразимости неопределенно больших чисел) показал, что число песка можно измерить, пользуясь математическими пропорциями. Почему Гораций приписывает это Архиту, учитывая, что последний скорее всего его не совершал (Архимед никак не упоминает Архита в трактате)? — скорее всего, дело в том, что для Горация это — просто способ придать живости образу Архита, наделив его тем, что стало во времена Горация отличительной особенностью деятельности математиков.

«Mensor» — букв. измеритель. Этим словом, как кажется, поэт стремится передать греческое слово γεωμέτρης (Также ср. лат. mensor terrae и рус. землемер). Такая адаптация греческих слов не является чем-то редким для Горация, который в оде I, VI передает гомеровский эпитет Одиссея — πολύτροπος (ловкий, хитрый) — как duplex, букв. двойственный.

«...pulveris exigui prope litus parva Matinum
Munera...»


Матинский берег, “Matinum litus”. Что и где это? — сложно ответить однозначно, о каком географическом объекте идет речь, поскольку схолиасты выражаются двусмысленно (то ли это гора, то ли это мыс, то ли это равнина — неясно). Почему там была могила Архита, сказать еще сложнее. Скорее всего, поэт имеет в виду какое-то место на южном побережье Италии. Что же до “munus”, то это слово, означающее в первую очередь некую обязанность или повинность, часто используется для обозначения почестей, оказываемых умершему человеку.

«...nec quidquam tibi prodest
aerias temptasse domos animoque rotundum
percurrisse polum morituro».


Здесь внимание привлекают несколько вещей. «Тебе не поможет» (nec…tibi prodest) является общим место для такого жанра. Акрон, впрочем, комментирует это место так: «ничто не принесло тебе пользы перед лицом смерти, хотя ты исследовал устроение природы вещей и само небо».
Гораздо интереснее глагол temptare (первое значение — касаться), который, как указывает Поль Шори, предполагает дерзновенность попытки, некую решительность и наглость. По значению он близок старорусскому «сягать». Под «aerias domos» — букв. воздушные дома, кажется, Гораций подразумевает небеса или небесные тела (схожим образом в I, III небеса именуются эфирным домом — «aetheria domus»).
Коль скоро в temptare слышна дерзость, то с известной долей воображения в этих строках можно увидеть аллюзию на Титанов (Nisbet), которые тоже взойти на небо, только буквально. А тема дерзости человеческого духа (audacia, ὕβρις), стремящегося, несмотря на отведенные ему пределы, достичь неба да и вообще покорить весь в мир обыгрывается Горацием в обличительной речи, направленной против изобретательности людей, во второй половине оды I, III.

В общем же, в этих строках совершается изящный переход от трудов по изучению земли к делам по исследованию неба. Лучше А. Кисслинга об этом не скажешь: «Философ в своем изыскании дерзнул устремиться от земли ввысь, в воздушное пространство, в ἀμέτρητος Ἀήρ (в неизмеримый воздух), и рассечь небесный свод. Ведь там, в небесах, свой ход совершают небесные светила, которые для пифагореизма были божествами...». Тот же Кисслинг указывает, что весь пассаж в общих чертах напоминает знаменитое место из платоновского Теэтета (Theaet. 173): «Мысль, согласно Пиндару, парит повсюду, наблюдая в небесных высотах движения звезд и измеряя как то, что находится под землей, так и то, что пребывает на земле».

Небезынтересно обратить внимание на то, что слово moriturus («смертный, тот, кому предстоит умереть»), можно относить как к слову дух (animus), так и к местоимению ты (tu). От этого зависит, что окажется смертным: душа или тот, к кому обращена речь, то есть человек. Скорее всего, смертна все-таки душа.

Под rotundus polus, полагаю, Гораций разумеет небосвод, круглые небеса. При известном желании, здесь можно почувствовать намек на концепцию небесных сфер, разделявшуюся в том числе и пифагорейцами. Впрочем, иногда намек — это всего лишь намек. Не исключено, что rotundus polus обозначает модель небесной сферы, которой пользовались астрономы и которую также мог охватывать дух Архита. На мой взгляд, речь идет, все же о небе.

Итак, когда мы читаем фрагмент целиком, в глаза сразу же бросается сильнейший образ, который выражает хорошо знакомый читателям по предыдущим постам троп — антитезу, или противопоставление. Действительно, в пределах тесной скромной могилки легко умещается ученый, чей высокий дух сумел измерить моря, земли и число песчинок на них, ученый, коему по силам было своим умом охватить обширный и далекий круг неба. Однако, эти строчки можно прочитывать в том числе и как топос, характерный для греческих надгробных эпиграмм.
В целом, поэма живописует выразительный образ: дактили (размер оды состоит из гекзаметра и дактилического тетраметра) передают прерывистый шум ветра, носящегося по калабрийскому берегу, куда выбросило бездыханное тело утонувшего моряка, шум ветра, чьи порывы развеивают горстки того самого песка, который некогда сосчитал ныне дремлющий вечным сном Архит.

и.ф.

#renovatio_ad_fontes
#renovatio_disquisition
#renovatio_giants
Энтелехия, или перипатетическое болото экивоков (2.0)

Не секрет, что Аристотель стоял у истоков рождения философского языка, формирования понятийного аппарата как древнегреческой философии, так и всей европейской мысли. Именно Аристотель ввел термин «ὕλη» (рус. – «материя»), ныне крепко вплетенный даже в обыденную речь. Ему же принадлежит знаменитая философская формула «τὸ τί ἦν εἶναι», разъяснение которой мы не так давно искали в трудах сэра Александра Гранта (1826-1884). А сегодня речь пойдет о еще одном таинственном понятии Аристотеля – «энтелехии».

Проблема энтелехии справедливо может претендовать на место одной из самых «зыбких» в истории античной философии. Весьма любопытный анекдот по этому поводу можно встретить у В.В. Розанова:

«Тогда, войдя к друзьям, бывшим у меня в гостях, Каптереву и Флоренскому, естественнику и священнику, я спросил их:
“Господа, в гусенице, куколке и бабочке – которое же я их?
Т.е. “я” как бы одна буква, одно сияние, один луч.
“Я” и “точка” и “ничего”.
Каптерев молчал, Флоренский же, подумав, сказал: “Конечно, бабочка есть энтелехия гусеницы и куколки”.
“Энтелехия” есть термин Аристотеля, и – один из знаменитейших терминов, им самим придуманный и филологически составленный. Один средневековый схоласт прозакладывал черту душу, только чтобы хотя в сновидении он объяснил ему, что в точности Аристотель разумел под “энтелехиею”. Но, между прочим и другим, у Аристотеля есть выражение, что “душа есть энтелехия тела”. Тогда сразу определилось для меня – из ответа Флоренского (да и что иначе мог ответить Флоренский, как не – это именно?), что “бабочка” есть на самом деле, тайно и метафизически, душа гусеницы и куколки.
Так произошло это, космогонически – потрясающее, открытие. Мы, можно сказать, втроем открыли душу насекомых, раньше, чем открыли и доказали ее – у человека.» (см. Апокалипсис нашего времени: О страстях мира).

Тем не менее, пытаться понять, что есть энтелехия, повторяя это слово снова и снова – занятие безнадежное. Дело в том, что в трудах Аристотеля понятие «энтелехии» не успело получить завершенный вид (как бы иронично это ни звучало) и в отрыве от остального понятийного аппарата его понять должным образом не получится. Так, «ἐντελέχεια» сопричастна в первую очередь понятиям «δύναμις» и «ἐνέργεια». Рассмотрим их подробнее.

Во-первых, обратимся к слову «δύναμις». Прежде всего, необходимо отметить, что оно имеет два важных для философского языка значения. Первое значение (активный смысл) – это «способность», «сила», «мощь», т.е. «δύναμις» – это то, что присуще тому, что совершает действие в отношении другого или самого себя. Второе значение (пассивный смысл) – это «возможность», т.е. «δύναμις» в данном значение – это то, что присуще тому, что испытывает действие на себе самом. Например, врач должен иметь «δύναμις» (способность, силу) лечить, а тот, кого вылечили, должен был иметь «δύναμις» (возможность) быть исцеленным, т.е. он не должен был быть неизлечимо больным.

Сам Аристотель не слишком заботится о строгом различении этих двух значений слова «δύναμις» (как мы увидим несколько ниже), однако для последующих античных философов это разделение становится принципиально важным. Например, вспомним знаменитую философскую формулу Плотина о Едином: «δύναμις τῶν πάντων». Здесь слово «δύναμις» имеет исключительно активное значение. Плотин говорит именно о том, что Единое – это «мощь всего», т.е. Единое – это то, что дает всему сущему силу, способность быть тем, что оно есть и должно быть; именно благодаря Единому «А = А» и ваза есть ваза. В свою очередь, пассивный смысл слова «δύναμις» в философии Плотина относится к материи, а материя – это наивысшая противоположность Единого. Она не имеет никакой мощи, силы, способности, она даже не существует в строгом смысле этого слова. Чистая материя – это лишь неопределенная возможность чего-то иного.
Во-вторых, следующим ключевым термином является «ἐνέργεια», обычно его переводят как «действительность», хотя встречаются самые разные варианты. Что же такое есть «ἐνέργεια»? Сам Аристотель пишет: «То, что мы хотим сказать, ясно же на основании отдельных примеров с помощью индукции [т.е. умозаключения от частного к общему], и не нужно для всего искать определение, но [следует] сразу замечать соответствие, как здесь: то, что строит, по сравнению с тем, что способно строить, а также то, что уже пробудилось, по сравнению с тем, что спит, а также то, что видит, по сравнению с тем, что жмурит глаза, но имеет [зрение], а также то, что уже выделилось из материи, по сравнению с [этой] материей, а также то, что уже доведено до конца, по сравнению с тем, что не обработано. Итак, в этом различии одной частью пусть будет действительность, как было определено, а другой – возможное» (Met. IX 6 1048a35-1048b6).

Это место из «Метафизики» в высшей степени показательно. Прежде всего, Аристотелю сложно найти безусловные определения для понятий «ἐνέργεια» и «δύναμις», поэтому он предлагает понимать их друг через друга на конкретных примерах. Далее, Аристотель в этом отрывке свободно смешивает пассивный и активный смысл слова «δύναμις». Более того, здесь мы можем уловить важную характеристику понятий «ἐνέργεια» и «δύναμις». Она заключается в том, что «δύναμις» – это то, что так или иначе существует в неявном, скрытом виде, а «ἐνέργεια» – это то, что дано непосредственно.

В свою очередь, понятие «энтелехии» напрямую связано с представленным философским понятийным аппаратом. Так, в восьмой главе девятой книги (Θ) «Метафизики» Аристотель сообщает, что «ἐνέργεια» производится от слова «ἔργον» («дело») и по значению приближается к слову «ἐντελέχεια». Но в какой степени они близки друг другу?

Весьма интригующе выглядит гипотеза, согласно которой Аристотелю нужно было каким-то образом выразить противоположности для двух разных смыслов слова «δύναμις». Соответственно, он ввел два разных термина: «действительность» и «энтелехия». Хорошо известно, что в истории философии на самом деле крепко установилась противоположность «действительности» и «возможности» (пассивный смысл слова «δύναμις»). Получается, «энтелехия» должна была представлять собой противоположность для активного смысла слова «δύναμις», т.е. энтелехия – это нечто, что должно прийти на смену способности/ силе/ мощи? Тем не менее, введя два новых термина («действительность» и «энтелехию»), Аристотель затем смешал их значения, нестрого используя как близкие синонимы то один термин, то другой. Вероятно, так случилось из-за того, что он изначально не слишком тщательно различал два смысла слова «δύναμις».

Кроме того, в научном сообществе до сих пор не прекращаются дискуссии о том, какова реальная этимология слова «ἐντελέχεια», а также о том, как именно, в конце концов, было бы точнее всего понимать и переводить это слово. На русский язык, кстати, «ἐντελέχεια» переводится как «осуществленность».

Надо сказать, что о проблеме «Dynamis – Energeia, etc.», т.е. «Возможность – Действительность, и т.д.» (именно так назван соответствующий параграф в знаменитой «Кембриджской истории поздней греческой и ранней средневековой философии» А.Х. Армстронга), вышло уже довольно много самых разных исследований на любой вкус: от заметно устаревших Bury, R.G. «Δύναμις and Φύσις in Plato» (1894 г.), а также Souilhé, J. «Étude sur le terme Δύναμις dans les dialogues de Platon» (1919 г.) до чрезмерно современных Witt, C. «Ways of being: potentiality and actuality in Aristotle’s Metaphysics» (2003 г.) и Aubry, G. «Dieu sans la puissance: Dunamis et Energeia chez Aristote et chez Plotin» (2020 г.). Список легко можно продолжить: C. Arruzza, G.A. Blair, W.K.C. Guthrie, J.M. Rist, C. Rutten, K. Trego и многие другие. Однако без честной сделки с нечистыми силами научному сообществу, по всей видимости, понадобится ещё не одна сотня лет, чтобы выбраться из той интеллектуальной трясины, в которую завёл Сусанин-Стагирит.

а.н.

#renovatio_disquisition

Иллюстрация: «Аристотель с бюстом Гомера» Рембрандта, 1653 г.
ЦАСФиН выложил запись доклада одного из наших авторов, Дмитрия Бугая. Смотрим!
2025/02/10 10:21:09
Back to Top
HTML Embed Code: