По контрасту можно назвать мышление о вере Ханса Кюнга, видящего в основе религиозной веры фундаментальное доверие реальности как в конечном итоге, в своей основе, дружественной человеку. Будучи эмпирически противоречивой и амбивалентной, реальность допускает в смысле такого основополагающего отношения к себе и «да», и «нет», оба обоснованные показуемым опытом. Вера это выбор из них «да». Стремясь же верить в некоего конкретного Бога как прежде всего в Троицу (как в христианстве) или, наоборот, строгую монаду (как в исламе и ортодоксальном иудаизме), или по ещё какому-то образу, мы делаем предметом «предельной заботы» не реальность в её основе, а лишь язык для речи о ней, не фундаментальное, а локальное. Таким актом мы относим себя к адептам одной из множества единственных истин. В прибыль себе мы, конечно, получаем идентичность, но в области смысла терпим убыток. В язык нет смысла верить, языком нужно пользоваться. Здесь вполне кстати вспоминается разделение веры и утилитарности, проводимое автором «Манифеста». Эта позиция, стоящим на которой ощущаю себя я, лежит в пространстве между религиозной ортодоксией и атеизмом. В этом же пространстве стоит и «ре-ортодоксия» о. Вячеслава: она так же рефлексивна и чувствительна к границам знания. В то же время мне было важно оговорить и специфику своей позиции, отличающую её от «ре-ортодоксии». Это можно продолжить и далее. К примеру, о. Вячеслав, разъясняя суть последней, пишет: «На вопрос «является ли Христос Богом?» один человек отвечает: «я решил, что является», а другой человек говорит: «за меня решила моя православная традиция, и мне проще согласиться с ней, чем сопротивляться». И в первом, и во втором случае мы видим достаточную степень осознанности, а значит, оба эти ответа ре-ортодоксальны». Я – третий человек, я сначала отвечаю вопросом на вопрос: «А что для Вас значит являться Богом?», и дальше в зависимости от позиции собеседника разговор может уже пойти по-разному. Во многом щадящий православного читателя по предполагаемым мною пастырским причинам «Манифест» о. Вячеслава в такое препарирование мышления не слишком заныривает. Но возможно разделение труда. Опираясь на формулировку о. Вячеслава, я формулирую свою альтернативу. Критическая позиция верующего – это осознание того, что многое в содержании традиции, в которой я практикую веру, взятое буквально, окажется невероятным, фантастичным, случайным, региональным и будет иметь против себя сильные, не сказать убийственные, аргументы. Осознавая это, я принимаю это содержание не как предмет веры, а как традиционный, исторически сложившийся язык веры, в который опрометчиво верить, но которым можно пользоваться, как пользуемся мы в жизни другими символами. В этом случае вместо убийственных контраргументов это содержание может получить смысл и понимание со стороны многих из тех, кто отказывал ему в каком-либо смысле. Верой же с критической позиции называется основополагающее и целожизненное «да» реальности, жизнь в которой провоцирует как подобное «да», так и подобное «нет». Можно даже сказать, что в этой противоречивой и лишённой гарантий реальности вера (кантовское «как если бы») и есть наиболее подходяший modus vivendi (образ жизни).
По контрасту можно назвать мышление о вере Ханса Кюнга, видящего в основе религиозной веры фундаментальное доверие реальности как в конечном итоге, в своей основе, дружественной человеку. Будучи эмпирически противоречивой и амбивалентной, реальность допускает в смысле такого основополагающего отношения к себе и «да», и «нет», оба обоснованные показуемым опытом. Вера это выбор из них «да». Стремясь же верить в некоего конкретного Бога как прежде всего в Троицу (как в христианстве) или, наоборот, строгую монаду (как в исламе и ортодоксальном иудаизме), или по ещё какому-то образу, мы делаем предметом «предельной заботы» не реальность в её основе, а лишь язык для речи о ней, не фундаментальное, а локальное. Таким актом мы относим себя к адептам одной из множества единственных истин. В прибыль себе мы, конечно, получаем идентичность, но в области смысла терпим убыток. В язык нет смысла верить, языком нужно пользоваться. Здесь вполне кстати вспоминается разделение веры и утилитарности, проводимое автором «Манифеста». Эта позиция, стоящим на которой ощущаю себя я, лежит в пространстве между религиозной ортодоксией и атеизмом. В этом же пространстве стоит и «ре-ортодоксия» о. Вячеслава: она так же рефлексивна и чувствительна к границам знания. В то же время мне было важно оговорить и специфику своей позиции, отличающую её от «ре-ортодоксии». Это можно продолжить и далее. К примеру, о. Вячеслав, разъясняя суть последней, пишет: «На вопрос «является ли Христос Богом?» один человек отвечает: «я решил, что является», а другой человек говорит: «за меня решила моя православная традиция, и мне проще согласиться с ней, чем сопротивляться». И в первом, и во втором случае мы видим достаточную степень осознанности, а значит, оба эти ответа ре-ортодоксальны». Я – третий человек, я сначала отвечаю вопросом на вопрос: «А что для Вас значит являться Богом?», и дальше в зависимости от позиции собеседника разговор может уже пойти по-разному. Во многом щадящий православного читателя по предполагаемым мною пастырским причинам «Манифест» о. Вячеслава в такое препарирование мышления не слишком заныривает. Но возможно разделение труда. Опираясь на формулировку о. Вячеслава, я формулирую свою альтернативу. Критическая позиция верующего – это осознание того, что многое в содержании традиции, в которой я практикую веру, взятое буквально, окажется невероятным, фантастичным, случайным, региональным и будет иметь против себя сильные, не сказать убийственные, аргументы. Осознавая это, я принимаю это содержание не как предмет веры, а как традиционный, исторически сложившийся язык веры, в который опрометчиво верить, но которым можно пользоваться, как пользуемся мы в жизни другими символами. В этом случае вместо убийственных контраргументов это содержание может получить смысл и понимание со стороны многих из тех, кто отказывал ему в каком-либо смысле. Верой же с критической позиции называется основополагающее и целожизненное «да» реальности, жизнь в которой провоцирует как подобное «да», так и подобное «нет». Можно даже сказать, что в этой противоречивой и лишённой гарантий реальности вера (кантовское «как если бы») и есть наиболее подходяший modus vivendi (образ жизни).
BY Сборник задач по теологии
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Groups are also not fully encrypted, end-to-end. This includes private groups. Private groups cannot be seen by other Telegram users, but Telegram itself can see the groups and all of the communications that you have in them. All of the same risks and warnings about channels can be applied to groups. The Dow Jones Industrial Average fell 230 points, or 0.7%. Meanwhile, the S&P 500 and the Nasdaq Composite dropped 1.3% and 2.2%, respectively. All three indexes began the day with gains before selling off. The original Telegram channel has expanded into a web of accounts for different locations, including specific pages made for individual Russian cities. There's also an English-language website, which states it is owned by the people who run the Telegram channels. "Markets were cheering this economic recovery and return to strong economic growth, but the cheers will turn to tears if the inflation outbreak pushes businesses and consumers to the brink of recession," he added. Additionally, investors are often instructed to deposit monies into personal bank accounts of individuals who claim to represent a legitimate entity, and/or into an unrelated corporate account. To lend credence and to lure unsuspecting victims, perpetrators usually claim that their entity and/or the investment schemes are approved by financial authorities.
from pl
