Астрологи объявили неделю Хидэо Кодзимы — скоро выходит Death Stranding 2. В связи с этим на бусти перевод большого классного интервью Кодзимы для Wired, где он резюмирует работу над второй частью своей игры.

О связях между людьми, рождении идеи для второй части, музыке, голливудских актерах и нюансах работы в пандемию.

«Сегодня, хотя мир связан верёвкой — онлайн-пространством — люди всё равно предпочитают использовать палку: стрелять друг в друга. Именно поэтому мне хотелось создать игру, где в первую очередь используется верёвка — и это была Death Stranding. Но мир сегодня охвачен конфликтами. И ты начинаешь понимать: одной верёвки недостаточно. Чтобы соединяться, нужна и палка. И Хиггс скажет вам в игре нечто подобное».

Читать по подписке тут

#посоветуйбусти

Люблю, когда кто-то делает работу за меня — перевод отличного текста про падение Bioware после выхода четвертого Dragon Age. Большинство посмотрели трейлеры, обсудили рога новых кунари и забыли про игру, а разработчики, тем временем, погружались в кромешный ад.

Главный текст (и наш перевод) недели — Джейсон Шрайер из Bloomberg поговорил с нынешними и бывшими сотрудниками студии BioWare, которые после трёх коммерческих провалов подряд совсем не уверены в своем будущем в составе EA. Последним ударом стал стала Dragon Age: The Veilguard: продажи тиражом в 1,5 млн копий привели к падению цены акций издателя на 18%. Провал поставил под сомнение доверие EA к студии, которая уже более десяти лет не может выпустить ни одной хитовой игры.

Неудачу Veilguard объясняют различными факторами, в том числе маркетинговыми ошибками, плохим сарафанным радио, большим перерывом между частями. А еще она должна была стать многопользовательской игрой-сервисом. Так решили руководители EA, которые вдохновились бизнес-моделями Destiny и Overwatch и сочли перспективной модель, где игроки бы платили за игру спустя месяцы и годы после ее покупки. В каком-то смысле эта логика оправдана цифрами: в квартальном отчете доход EA с live-service платежей в разы превосходит суммы, вырученные за обычную продажу игр.

Однако эти решения только запутали разработку и раздули бюджет. А резкие смены курса привели к череде увольнений в студии, многочисленным несостыковкам в повествовании и потерей игрой собственной идентичности.

Прежде всего был взрыв. И взрыв этот назвали… нет, не Выход смерти. Но «Акира».

В официальный прокат в России добрался 4К-ремастер абсолютного шедевра японской анимации от режиссера и сценариста Кацухиро Отомо. В отличие от плоховатой по звуку и картинке версии «Призрака в доспехах: Невинность», которая выходила в прокат совсем недавно, здесь все отлично. Поэтому посмотреть «Акиру» именно в таком варианте — настоящий подарок. Я, если честно, уже подустал от бесконечного реюза фильмов Миядзаки, поэтому последние релизы меня радуют особенно.

Как объяснить «Акиру» тем, кто ее никогда не видел? Это совершенно уникальное произведение, плод сотрудничества семи студий, с огромным бюджетом и еще большими амбициями — уместить 6 толстых томов манги в один фильм. До этого мир аниме не видел такой детализации, такой кропотливой работы над тысячами кадров. Пресловутый селлс-пойнт фильма работает и сейчас — «Акира», особенно в первой своей половине, — выглядит как что-то, чего никогда раньше не было. И абсолютно точно не выглядит как анимационный фильм, снятый в 80-х. Это история вне времени, достойный музейной полки.

«Акира» обросла мифами. Манга стартовала в журнале Young Magazine в 1982 году, а уже в 1988 году стала первой, переведенной для англоязычной аудитории. Именно она открыла западному мире аниме и мангу. Так же произошло с Францией, где «Акиру» впервые прочли на родном языке в 1991. Анимационный фильм, который вышел еще до завершения основной манги, подавали как «самый дорогое полнометражное аниме», что было, конечно, неправдой. Говорили, что «Акира» нарисована в формате 24 кадра в секунду — что тоже было неправдой, однако качество картинки и безумная детализация заставляла людей поверить в это.

Итак, 1988 год, Токио сметает колоссальным взрывом. Мир переживает Третью Мировую войну, минует 30 лет. Новая столица получает название Нео-Токио, однако, в традициях 80-х, перенаселена, загажена и полна бандитов. Власти стремятся не допустить революции, одновременно набивая себе карманы. Военные получили полный карт-бланш и не брезгуют никакими методами, включая самые негуманные. В городе орудуют банды байкеров, постоянно вспыхивают конфликты, и пока одни сидят в уютных кафе или смотрят на улицы с высоты стеклянных башен, по этим улицам рекой течет кровь.

Отомо начал писать свою киберпанк-мангу в 1982 году, за два года до выхода «Нейроманта» и поэтому, хотя «Акире» и приписывают создание местного поджанра киберпанка, хронологически она ему даже предшествует. Но что выделяет «Акиру» от других — не шаблонное и не намеренно искаженное изображение подростков «будущего». Эмоции, чувства и поступки Тецуо, Канеды и Кей выглядят реальными, не возвышенно-патетическими, или наоборот, излишне нигилистическими. Каждый раз, когда я пересматриваю «Акиру», меня поражает, насколько реалистично Тецуо реагирует на все, что с ним происходит. Что-то воспринимает с типичным подростковым фатализмом, что-то неосознанно злобно отвергает, к другому — трогательно и по-детски тянется.

Несмотря на то, что Отомо, узрев, что получилось в двухчасовом эпическом фильме, отказался от своего детища и несколько десятков лет считал его провалом, в конечном итоге, спустя много лет, даже он признает вклад, который «Акира» оказала на индустрию и культуру в целом. Поэтому взгляд из будущего, уже за пределами даже 2019 года, описанного в аниме, на мой взгляд — наиболее честный по отношению к наследию этого, без сомнения, величайшего произведения.

Бегите в кино, голубцы.

#посоветуйаниме

Если вы тоже удивляетесь, что за «Дандадан» такой происходит в кинотеатрах, а главное — как, ведь это вроде бы сериал такой, то вот короткий ответ/отзыв на ивент под названием «Дандадан: Злой глаз».

Сходил на спецпоказ со «Студийной бандой» (спасибо Кинопоиску) и делюсь краткими впечатлениями.

«Дандадан: Злой глаз»: ничего себе поездочка! Впечатления от продолжения

Безумный «Дандадан», одно из главных аниме прошлого года, получил продолжение в виде полнометражного мультфильма «Злой глаз». Правда, это лишь затравка, разжигающая аппетит перед вторым сезоном. Рассказываем, о чём это, и делимся впечатлениями.

Открыть в Telegram
Читать на сайте

Шоураннер Devil May Cry Ади Шанкар — о создании «нового таймлайна» и сохранении духа культовой серии Capcom

Второй сезон анимационного сериала Ади Шанкара уже в разработке, хотите вы того или нет. Для самого Шанкара работа над Devil May Cry стала воплощением давней мечты. Как фанат франшизы, он задолго до запуска сериала представлял, каким он мог бы быть.

В интервью Deadline Шанкар поделился подробностями:

⚫ Я большой поклонник Capcom и на встрече с ними выбрал именно DMC для адаптации. Получив права, всего за несколько месяцев разработал весь первый сезон — сценарий, концепцию и даже набор саундтреков. Затем просто позвонил Netflix: они были в шоке, когда я пришёл уже с полностью готовым проектом.

⚫ Мой сериал — не ремейк и не пересказ — я создал новый таймлайн в этой вселенной. Я хотел, чтобы шоу ощущалось как Devil May Cry, сохраняло его дух, но при этом воспринималось как новое. Для меня это что-то вроде Ultimate Marvel или анимационного X-Men: переосмысление, сохраняющее эмоциональное ядро, но выстраивающее мифологию заново. Так что моя роль — архитектор франшизы.

⚫ Сериал — это не только признание в любви к Devil May Cry, но и ода всему Capcom. В сериале есть концепт Макая — мира демонов. Он есть в DMC, но также фигурирует в других играх Capcom: Darkstalkers (серия файтингов), Ghosts ’n Goblins (игра-платформер 1985 г.), его отголоски есть в Onimusha. Мне нужно было совместить это мета-признание Capcom с фирменным стилем Devil May Cry. Особое внимание уделено музыке, которая всегда была частью идентичности DMC.

⚫ Первый сезон посвящён злодею, которому легко сопереживать. По сути, это история о детях, которые стремятся вернуть утраченное в юности.

Лор еще не вышедших игр — моя слабость. Собирать по крупицам наиболее интересные миры, разгадывать тематику, мироустройство, отсылки и вдохновение — все это заставляет мои ручки чесаться.

Несмотря на то, что The Blood of the Dawnwalker не выйдет на русском, мне было чрезвычайно интересно собрать всю имеющуюся информацию об игре, чтобы сложить в голове ее будущий образ.

Есть ли какие-то проекты, которые выйдут в скором времени, чей лор вас захватил?

Открыть в Telegram
Читать на сайте

#посоветуйигру

Хроника апокалипсиса: из чего состоит «28 лет спустя» Дэнни Бойла и Алекса Гарленда?

В эссе «Возвращаясь к “Сердцу тьмы”» (знаменитой повести Джозефа Конрада) литературный критик Дж. Хиллис Миллер пишет: «для жанра апокалипсиса характерна ретрансляция от свидетеля к свидетелю, от голоса к голосу, где каждый путем чревовещания передает эстафету следующему». Благодаря этому знакомую историю можно интерпретировать снова и снова. «28 лет спустя» открывает новую трилогию как раз по этим законам: как рассказывал Дэнни Бойл в интервью, «каждый из новых фильмов будет самостоятельным, независимым от оригинала, но продолжит его хронологически». Новые герои — новые истории внутри апокалипсиса Великобритании.

Сценарист Алекс Гарленд заворожен «Сердцем тьмы» и особенно вдохновленным им «Апокалипсисом сегодня». Начиная с «Пляжа», он постоянно использует темы и мотивы личного и общего конца света, самоуничтожения, контроля и порабощения. При этом он часто преобразует вплоть до полярности смыслы Конрада и Копполы, как, например, в «28 лет спустя», где Рэйф Файнс играет инвертированную, но хорошо узнаваемую версию полковника Куртца — доктора Келсона. Личный опыт + единый набор тем + хорошо сконструированная история = вот логика успеха произведения по версии Гарленда. И «Пляж», и «28 лет спустя», и «Разрабы» объединены этой логикой.

Несмотря на то, что Гарленд называет себя технооптимистом, его творчество подчеркивает опасения по поводу будущего общества и войн в отдельности. Готовясь к «Падению империи», Гарленд изучал работы о военных преступлениях и усвоил для себя важный тезис: «если группу людей поместить в военные условия с определёнными особенностями — например, когда рядом постоянно кто-то может погибнуть случайно (от снайпера, мины, аварии) — то среди них почти гарантированно возникнут военные преступления». Однако это же и дает Гарленду надежду: человек — продукт окружения. Если создать разумную, адекватную среду, люди будут соответствовать ей. «Нужно быть разумными. И одно из проявлений разумности — помнить уроки прошлого».

Говоря об уроках прошлого, вспоминается еще один любимый фильм Гарленда — «Иди и смотри» Элема Климова. У Спайка довольно много общего с Флёрой. В обоих случаях — это путь перерождения персонажа через потери и страдания, который не оканчивается финальными титрами. И для Флёры, и для Спайка существуют как бы две реальности: одна внешняя — чрезвычайно жестокая среда, населенная опасными противниками, и другая, внутренняя — сложная, функционирующая по собственным законам, из-за чего действия обоих детей временами нам кажутся иррациональными. Игра между наблюдаемой реальностью и сюрреальным «внутренним» привлекает Гарленда, старающегося воспроизвести этот эффект восприятия практически во всех своих работах.

1/3

#посоветуйфильм

Чувство изоляции

Лобовую и оттого тухловатую метафору Брекзита и Британии как «острова», который постепенно скатывается в архаику, мне при просмотре «28 лет спустя» хотелось отбросить тут же. Несколько интервьюеров пытались навести режиссера Дэнни Бойла на эту тему, но максимум актуальности, который он подтвердил — это последствия пандемии, карантина и общего недоверия ко внешнему миру, ставшие вдохновением для образа колонии на отрезанном острове Линдисфарн. Бойл охотнее рассказывает о корнях истории: «Нам было важно рассказать историю о своей земле, о своей культуре. Как и в первой части, здесь только британские главные герои. И только они сами могут решить свои проблемы».

Алекс Гарленд же поддерживает его мыслью, что при написании сценария думал не столько о Брекзите, сколько о последствиях последних пяти лет в целом: «чувство изоляции, сознание, что катастрофа случилась здесь, в Британии, но мир не остановился из-за этого — именно оно было в моей голове, когда я писал сценарий».

Кризис рациональности

Гарленд большую часть жизни прожил в мире, который ощущал как «прогрессивный», когда общество стремилось к большему равенству и исправлению старых ошибок. Отклонения были (Гарленд вспоминает Вьетнам), но в целом линия на графике шла вверх. Теперь же мир обратился к мифическому «счастливому» прошлому, к желанию сделать свои страны «снова великими».

На острове Линдисфарн, где в «28 лет спустя» расположена колония выживших и где живет Спайк с родителями, община пытается восстановить не мир до катастрофы (условный 2002 год), а обратиться к образам куда более ранним — к 1950-м, к архаике. Отец Спайка Джейми (Аарон Тейлор-Джонсон) бьет сына за непослушание и дерзость — поступок, который в середине XX века не вызвал бы никакого удивления. Выжившие пляшут под старые песни, играет аккордеон, Спайк проходит через своеобразный архаичный «обряд посвящения», отправляясь на охоту с отцом на большую землю.

Все эти мелкие подробности и размышления автора направлены одновременно на прошлое — апокалипсис в этой истории остановил Британию в развитии и направил по пути обратно к каменному веку, и в будущее — на зрителя, который задумывается о рациональности поступков современных лидеров и о том, каким они видят наш мир. Во франшизе «28…» эту идею поддерживает режиссер Дэнни Бойл, включивший в начало обоих фильмов нарезку кадров демонстраций, столкновений с полицией и военных как иллюстрацию «ошибок прошлого».

Разочарование в науке

Странно говорить о разочаровании в технологиях у человека, снявшего и написавшего так много научно-фантастических проектов. Но Гарленда завораживает и одновременно пугает «религиозное мышление» современных технократов — людей, сегодня принимающих решения, как будет выглядеть наш мир в будущем. Если они не будут учиться на ошибках прошлого из-за своей глупости или высокомерия, это станет опасным для всего мира: «Люди, стоящие за этими идеями, разбогатели на технике, и деньги для них были доказательством собственного гения. Ведь как ещё можно объяснить такой успех, если не считать себя чем-то особенным? У них формируется самоподдерживающееся религиозное мышление, где они выступают в роли Иисуса».

Любовь к науке с одной стороны и разочарование в нарциссизме и эгоцентризме талантливых инженеров и предпринимателей с другой, сформировали идеи и темы, которые видны и в «Программистах», где Форест, персонаж Ника Оффермана, захотел уподобиться богу, и в «28 дней спустя», где неэтичные научные эксперименты привели к вымиранию Великобритании. В «28 лет спустя» нет настоящего разочарования от науки, но хорошо (в том числе с юмором) показана зависимость от технологий на примере шведского солдата Эрика, единственного выжившего из группы военных, чей катер прибило к берегу Великобритании. Как бы он не полагался на современные средства защиты, они оказываются бесполезными перед первобытной мощью альфа-зараженного.

2/3

Самоуничтожение личности

Раз за разом Гарленд возвращается к деградации в различных условиях — и, конечно, к тем, кто этого распада избежал. Кто хранит в себе этот импульс к разрушению, а кто нет — одна из любимых тем Гарленда и, судя по персонажу Джека О’Коннела, отсылающему нас к Джимми Сэвилу, знаменитому британскому ведущему детских тв-передач и серийному педофилу, мы еще увидим ее развитие в сиквелах. «Человек, который старается быть хорошим родителем, верным другом, ответственным сотрудником, может вдруг проявить невероятно разрушительные импульсы. В нём может жить гнев — настоящий, разрушительный. И он может вспыхнуть мгновенно. Один и тот же человек может быть заботливым отцом и вдруг — разрушительной силой для своей семьи. Мне это кажется интересным. Это происходит и в быту, и в геополитике прямо сейчас».

Ностальгия — самообман

Гарленд настороженно относится к возвращению в прошлое и Бойл поддерживает его. Архивные кадры, которые он использует в монтаже «28 лет спустя» помогают нам сформировать в голове образ сообщества на острове Линдисфарн. У выживших есть лишь воспоминания, настоящее — удручающее и опасное, нет будущего, только возврат в средневековье. Поэтому они видят свое прошлое в лучах славы, грезят о старой доброй Англии. Все это направлено не на развитие, а на самообман. Гарленд подводит итог ретроградству колонии: «они не просто вспоминают прошлое, они выбирают из него лишь приятные куски, забывая остальное. Они романтизируют, вырывая из контекста».

⚫

Как оригинальный фильм Бойла и Гарленда заново изобрёл зомби-мифологию XXI века, сделав зомби быстрыми, так он и охарактеризовал мир за полтора месяца до 11 сентября: тревожное место, полное испуганных людей. Большой город больше не защита от террора, теперь даже в центре западного мегаполиса тебе может грозить смертельная опасность от невиданного ранее врага. Как «28 лет спустя» стараются внести что-то новое в погибший было жанр, вводя эволюцию зомби, стадные инстинкты, приспособление к новым видам пищи и даже способность к репродукции, так Гарленд и Бойл снова используют политический контекст: постпандемийную реальность, где мир медленно возвращается к жизни — люди выходят «на большую землю», осторожно смотря по сторонам: не чихнет ли кто на них какой-нибудь заразой. Тем временем страны все больше изолируются друг от друга, а глобализация и вовсе стало ругательным словом.

3/3