Хотя за пределами репрессивного правосудия в России и продолжается вялотекущая правовая жизнь, ее лишь с очень большой натяжкой можно признать нормальной. В ее эпицентре находится весьма своеобразное понятийно-политическое правосудие, в котором, с одной стороны, судья практически лишен субъектности и является в значительной степени технической фигурой, озвучивающей решения, принимаемые вне стен суда, но, с другой стороны, так как все участники правовых отношений прекрасно об этом осведомлены, то есть понимают, что решения принимаются отнюдь не в самом суде, реальная борьба перемещается из зала суда в те административно-облачные сферы, где формируется импульс, который, будучи спущенным судье сверху, определяет исход дела.
Ну а так как обычно обе стороны ищут поддержку этих сфер с приблизительно равной энергией, то борьба за вектор правонаправляющего импульса приобретает в облаке черты полноценного квази-состязательного процесса, что мы все и наблюдаем онлайн на примере «звездного развода» совладельцев Wildberries. Неожиданным следствием этой трансформации правового поля является приобретение судьями странной «вторичной субъектности», при которой, оказавшись меж двух, а иногда и меж трех и более огней, он вновь обретает право голоса. Но звучит этот голос внятно не столько в зале судебных заседаний, сколько в темных коридорах власти.
Не стоит упрощать ситуацию. Сегодня никто, кроме отпетых авантюристов, не будет выносить заведомо неправосудного решения, если речь не касается напрямую некрозной ткани политического правосудия (потому что никто не хочет поменять судейское кресло на всегда вакантное место на скамье подсудимых). Но есть нюансы. Во-первых, большинство правовых норм сегодня уже настолько невнятны и правила их толкования настолько расплывчаты, что многие решения можно вынести в любую сторону, не подвергая себя чрезмерному риску. Во-вторых, манипуляция с доказательствами, которые то возникают, то исчезают теперь в суде, как заяц из шапки фокусника, при полной снисходительности суда, стала прямо-таки национальной особенностью российского правосудия, позволяющей сделать любое рассмотрение простейшего дела непредсказуемым.
В итоге на исходе путинской эпохи мы имеем «удвоение правосудия», в котором наряду с видимым судом, где стороны соревнуются друг с другом по правилам процессуальных кодексов, присутствует параллельный «облачный суд», в котором собственно и происходит настоящее рассмотрение дела (где, как это ни смешно, сторонам приходится не только платить деньги, но еще и реально излагать свои доводы, формулировать позиции, представлять доказательства и так далее). Однако это «облачное правосудие» осуществляется не по кодексам, а по понятиям. Хотя, често говоря, сегодня уже рассмотрение дела в этом «теневом суде» зачастую оказывается более профессиональным, чем в ходе официального судебного разбирательства. Правда, и стоит такое «профессиональное судопроизводство» существенно дороже: цена входного билета в «правовое облако» по серьезному спору может измеряться сотнями тысяч нерублей.
(Окончание четвертой части. Продолжение в следующем посте)
Хотя за пределами репрессивного правосудия в России и продолжается вялотекущая правовая жизнь, ее лишь с очень большой натяжкой можно признать нормальной. В ее эпицентре находится весьма своеобразное понятийно-политическое правосудие, в котором, с одной стороны, судья практически лишен субъектности и является в значительной степени технической фигурой, озвучивающей решения, принимаемые вне стен суда, но, с другой стороны, так как все участники правовых отношений прекрасно об этом осведомлены, то есть понимают, что решения принимаются отнюдь не в самом суде, реальная борьба перемещается из зала суда в те административно-облачные сферы, где формируется импульс, который, будучи спущенным судье сверху, определяет исход дела.
Ну а так как обычно обе стороны ищут поддержку этих сфер с приблизительно равной энергией, то борьба за вектор правонаправляющего импульса приобретает в облаке черты полноценного квази-состязательного процесса, что мы все и наблюдаем онлайн на примере «звездного развода» совладельцев Wildberries. Неожиданным следствием этой трансформации правового поля является приобретение судьями странной «вторичной субъектности», при которой, оказавшись меж двух, а иногда и меж трех и более огней, он вновь обретает право голоса. Но звучит этот голос внятно не столько в зале судебных заседаний, сколько в темных коридорах власти.
Не стоит упрощать ситуацию. Сегодня никто, кроме отпетых авантюристов, не будет выносить заведомо неправосудного решения, если речь не касается напрямую некрозной ткани политического правосудия (потому что никто не хочет поменять судейское кресло на всегда вакантное место на скамье подсудимых). Но есть нюансы. Во-первых, большинство правовых норм сегодня уже настолько невнятны и правила их толкования настолько расплывчаты, что многие решения можно вынести в любую сторону, не подвергая себя чрезмерному риску. Во-вторых, манипуляция с доказательствами, которые то возникают, то исчезают теперь в суде, как заяц из шапки фокусника, при полной снисходительности суда, стала прямо-таки национальной особенностью российского правосудия, позволяющей сделать любое рассмотрение простейшего дела непредсказуемым.
В итоге на исходе путинской эпохи мы имеем «удвоение правосудия», в котором наряду с видимым судом, где стороны соревнуются друг с другом по правилам процессуальных кодексов, присутствует параллельный «облачный суд», в котором собственно и происходит настоящее рассмотрение дела (где, как это ни смешно, сторонам приходится не только платить деньги, но еще и реально излагать свои доводы, формулировать позиции, представлять доказательства и так далее). Однако это «облачное правосудие» осуществляется не по кодексам, а по понятиям. Хотя, често говоря, сегодня уже рассмотрение дела в этом «теневом суде» зачастую оказывается более профессиональным, чем в ходе официального судебного разбирательства. Правда, и стоит такое «профессиональное судопроизводство» существенно дороже: цена входного билета в «правовое облако» по серьезному спору может измеряться сотнями тысяч нерублей.
(Окончание четвертой части. Продолжение в следующем посте)
BY Vladimir Pastukhov
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
"We as Ukrainians believe that the truth is on our side, whether it's truth that you're proclaiming about the war and everything else, why would you want to hide it?," he said. The next bit isn’t clear, but Durov reportedly claimed that his resignation, dated March 21st, was an April Fools’ prank. TechCrunch implies that it was a matter of principle, but it’s hard to be clear on the wheres, whos and whys. Similarly, on April 17th, the Moscow Times quoted Durov as saying that he quit the company after being pressured to reveal account details about Ukrainians protesting the then-president Viktor Yanukovych. "Someone posing as a Ukrainian citizen just joins the chat and starts spreading misinformation, or gathers data, like the location of shelters," Tsekhanovska said, noting how false messages have urged Ukrainians to turn off their phones at a specific time of night, citing cybersafety. Under the Sebi Act, the regulator has the power to carry out search and seizure of books, registers, documents including electronics and digital devices from any person associated with the securities market. In the United States, Telegram's lower public profile has helped it mostly avoid high level scrutiny from Congress, but it has not gone unnoticed.
from pl
