***

Неужели и у меня под боком появится переплавленный призрак остаточного воздуха, и мгновения хватит на складе обьёма, чтобы обрадоваться армированным хлопьям брони, скрипу песка около ртутных столбов. Трещины в опалённой срезанной спине среза, разгоревшейся в глубине пехотной соотнесённости.

Совместный девятнадцатый выпуск поэтического журнала «Флаги» и независимого фестиваля драматургии «Любимовка». В номере:

→ Егор Зернов. «ТРОЦКИЙ-АПОКРИФ» (с комментарием Екатерины Августеняк)
→ Софья Суркова. Радиоспектакль «Валери Соланас восстаёт из мёртвых» (с комментарием Владимира Бочарова)
→ Милена Степанян. «Срочная расшифровка спиритического сеанса с Жоржем Батаем, на который он, возможно, даже не явился, от 15 декабря 2023 года» (с комментарием Екатерины Августеняк)
→ Настя Верховенцева. «ИИ» (с комментарием Екатерины Августеняк)
→ Анастасия Елизарьева. «Итинерарий, или равномерными мелкими точечными кровоизлияниями в области лица ото лба до половины шеи выложена дорога к подножию кисельных берегов» (с комментарием Екатерины Августеняк)
→ Оля Чермашенцева. «ильээль» (с комментарием Екатерины Августеняк)
→ Федул Борщев. «Как я ходил в библиотеку» (с комментарием Ивана Фурманова)
→ Лена Беляева. «дикси» (с комментарием Ивана Фурманова)
→ Alexander Das. «Ночь драмы или Fw v.3.5» (с комментарием Лизы Хереш)
→ Анонимная авторка. «АСЯ» (с комментарием Лизы Хереш)
→ Тимур Тимеркаев. «за языком» (с комментарием Лизы Хереш)
→ Артём Материнский. «Манифест Евы» (с комментарием Лизы Хереш)

Дорогие друзья, хочу объявить, что мы с московской коллегой решили создать канал для так называемого веселья, «Чекушка Добра», там будет выкладываться наш совместный цикл акростихов на слово «инжир», всякие веселые околошансонные тексты и многое.

Мы также ждём и ваши тексты, присоединяйтесь, всем добра и позитива, как говорили великие

BEYOND

Треть алхимиков спешивается во тьму, пока женщины в обратной той тьме укачивают детей в натёртых — до блеска — ступнях погибших роботов-разведчиков. В ангельском вихре из выводящейся мглы обустраивается диаметральная моль, ножа её хватит на то, чтобы взгреть пути и мутную воду грязного берега целиком из рыбы, пустой, как крестовина с отнятой хвоей. Между ними никак не умещается слово «стрелецкий».

AFTER FAULKNER

«Ты был яростным в молодости, а что остаётся мне?», липкий прозрачный снег. Если ярость и злость моя — один только звук, то дай услышать, как ноют когти у волков на вздыбленном дне котлована, которое никому не придёт в голову сторожить, например, от крика внутри осевшего сахара. Вскоре мы будем смотреть на то, что они нацарапали, если дотерпим и ты встанешь с другой стороны для описания.

Дениза Левертов

Например

Зачастую нигде нет ничего особенного: может,
поезд, дребезжащий ни быстро, ни медленно,
от Мельбурна до Сиднея, свет угасает,
мы перешли ту широкую реку, которую помним
по сказке об отрочестве и роковой любви, написанную
водочной прозой, горящей и чистой —
свет угасает, затем
рядом с путями именно этот
куст эвкалипта, маловажная
деревяшка, роща, в твою сторону
смотрит, но не на тебя, а сквозь, сквозь поезд,
поверх него — глядит ветками и корой.
на что-то за пределами твоей жизни. Он, этот
клочок зрения, не красивее
миллиона других, даже менее многих;
нет у тебя здесь прошлого, воспоминаний,
ты никогда не ступишь под тень
этих условных присутствий. Возможно, оставив этот континент,
ты никогда не вернёшься; но он будет с тобой:
годы спустя, когда бы
ни промелькнул в твоей голове мутный образ его,
из тебя вырывает он старый плач:
О Земля, любимая моя Земля!
— как и многие другие тусклые
созвездия пейзажей, или обломок
камня в лишайнике, или вовсе старый сарай,
где однажды ты укрывался от ливня
в Эссексе, опираясь на колесо или оглоблю
пыльной телеги, и вышел, когда услыхал,
как вернулся петь чёрный дрозд, хотя дождь
ещё не утих; как ты и думал,
там был, в тёмном углу, где хмурые облака
сбились в кучу, неясный след
радуги; напротив неё ожидаемый
отблеск полуденного света Восточной Англии, листья,
что сияют и опадают. Лужи, сорняки у обочины,
очистившиеся от пыли. Земля,
вновь тот внутренний плач —
Земля, любимая...

(пер. с английского Дмитрий Сабиров)

друзья, кто ещё не подписан, там такие бриллианты акростихов, что лучше бы ну как бы это сделать🛰️👉👈, вот вам один для примера

в рамках переводов Кевина Киллиана наткнулся вот на такой совершенно безумный и невероятный текст, поделюсь им здесь:

Кевин Киллиан

Рука внутри расстояния до прикосновения к дверной ручке.
Ни света, ни звука, тёмная перемычка отсутствия и размера.

Наручные часы, говорящие «Пора принимать лекарство».
Ощущение, холодная капельница внутри твоего бедра, запах страха.

Тихо, чистят инструменты, длинные пространства всё растут, темно.
Горький запах искушения, свет, теплые вылупившиеся яйца.

Открой дверь, сорви её петли, затопи дом тьмой.
Краткий всплеск течения, щель в почтовом ящике, горячая, как его задница,

тьма изнутри и поле раскрытой страницы человека. Счёт
за его таблетки и стакан воды из кристальных источников,

поднесённый ко рту: сейчас он стар, непристойно
йодлем поёт во сне, срываясь, рука неумело подёргивается над листом —

Вытащи трубки, распахни чёрную деревянную дверь и отпусти.
Весь мир смотрит на него изнутри его собственных глаз,

я в том числе, рука, хватающая дверь за ручку крепко,
выкорчевав, как однажды, когда я заставил его кончить своей рукой, пока он

не переставал задыхаться. Впредь он может дышать, впредь
он может жить, прийти домой, написать «мертвец» в темноте.

Майкл Палмер

Колокол
Дабы завершить мелодию

трубач подносит золу,
растущий уголь, к своим губам,
пентакль, пистолет к губам,
между известным временем и его отсутствием.

Дабы завершить мелодию
после припева о тишине и временах года,
после припева о часах перед вечером,
часах, ускоряющихся с днём на убыль,
часах, как вырванные из блокнота страницы

и порхающие на полу,
страницы нового снега, снега,
что тих, как мелодия,
снег с голубым оттенком
тут и там, как мелодия…

Дабы завершить мелодию,
он поднимает валторну
там, где он и её колокол
наедине, зная,
что музыка в комнате

и на лестницах не его, зная,
что он должен прервать мелодию,
она не должна течь,
должна не так завершиться тут,
ведь песней её зовут.

#переводы

Майкл Палмер

Теперь вижу, как они усаживают меня перед зеркалом.
Слышны шум и смех. Кто-то
упоминает, что слух это серебро,
пока мы идём к Первому Столу
со случайными числами. Я смотрю на
длинную улицу с числами.
Белая четвёрка прислоняется к изгороди
и исчезает. Семёрка
в дверном проёме, затем x
покрасили в красный, чтобы тебе
было проще его найти. Пятёрка идёт
без своей верхушки. Второй x
у моего отца. Вместо лица у него
серое облако, а вместо рук тёмные линии.

#переводы

DRAGONFLY

О. Ю.

выпуклый олух в насечках
оправы из автогена
он из того наречья
где тёмное мнётся сено

он говорит наречья
будто сечёт с затвора
бредни его как плечи
скатываются в ворот

***

There is a chronic scouting
Ann Lauterbach

Выпуклая, как фраза «во всеоружии», темнота, где предмет наблюдения заперт, будто бы в вагонетке. Дело того, что клубится: пасть с пойманной на лету дымовой шашкой или треснувший вихрь, прижатый к земле ваятелем. К западу отсюда я постелил свою куртку, чтобы знать, когда он появится. Пока можно вспомнить о том, как при повороте головы кажется, что один глаз остаётся на месте, открытым, как голова насекомого о шести тельцах, в которую все они сходятся.

VON NATUR AUS

Плоть хищника
(с) внутренней ямой
затемняет волны,
ослепляя их

на пороге
горизонта,
закопанного с головой
по частокол экватора

на наветренной стороне
непредельных стрекоз
черносливовых
впереди.

Майкл Палмер

СМЕХ СФИНКСА

Смех Сфинкса
заставил глаза кровоточить

Кровь из моих глаз
полилась по древним картам

песка
Как не смешон я

меня часто тянуло
в такие земли

покрытые рябью океаны тишины
и далёкий, загадочный свет

горящих магазинов и горящих свитков
увиденный речными птицами и возведенными в сан зверями

печальноглазыми учёными и мрачными писцами
всезнающими ибисами

и в пыльном воздухе
смех Сфинкса

бесконечно загадывает загадки, бесконечно повторяется
теряет засасывающие потоки крови

(перевод Александра Фролова)

FUEL

Измерение наступает в упор и сказывается на слоях излучения. Утопленник (не обязательно, чтоб зеркальный), копия топлива, погорельцев, чтобы выбраться, усилием превращает лодыжки в птиц, выскальзывает из тягучей плоскости. Одно только слово «кайда» кое-как успевает за транспортиром, приложенным к слепку измерения на стреляном побережье.

Решил всё-таки выложить недавний перевод стихотворения Майкла Палмера «Я не», в котором он радикализирует проблему говорения, наталкивающуюся на непроницаемость языка, и вообще возможность такового.

Ещё о переводах, сегодня в новом номере «журнала на коленке» появилась подборка из восьми хайку Рэймонда Роузлипа, огромное спасибо редакции журнала

***

беженец
в крестовине Давида
под покровом холостых мух

заменяющих ему протяжённую
линию яркости
которую
он убавляет
пишет оды и молебны
горелым крысам

застрявшим
у двойной впадины
с выдохом саркофага

где он может не вспоминать
просёлок с тёмным силуэтом
срезавшим по засвеченной
части дороги;

что война не кончится
с глубоководным воздухом
его укрытия
вырытого под сценой
Театра Ярости

имени оговорки
«this joke didn’t rage well»

ДЕРИВАЦИЯ

Холодные подмышки пастуха, который стоит и кудахчет, имитируя руками петухов, разгуливающих по сквозной орбите, поросшей травой. В это время нас и провозят мимо дискового поля под воздухом. Островитяне пытаются спрятать братскую могилу, заталкивая её в норки к зверькам, пока ленту воздушной тревоги развёртывают впереди. Рядом происходит отвод сухой и обваливающейся линии песка от дна течения, где кислород не пропускается через заваренные кривые штыри.