Коллеги, отвлекитесь на 3 минуты и разомните мозг заданиями на логику.
Начинаем сразу со второго уровня сложности!
Начинаем сразу со второго уровня сложности!
Forwarded from Jazzist
Сегодня 110 лет со дня рождения Билли Холидей. По этому поводу «Джазист» публикует перевод фрагмента из большого эссе британского критика Йена Пенмана — о записях Холидей с оркестром Тедди Уилсона, о ее голосе, исполнительской мощи и жизнерадостности.
«С 2 июля 1935 года по 10 февраля 1942 года Билли Холидей, выступая в сопровождении Тедди Уилсона и его ансамбля, записала двадцать одну песню. Из них как минимум семнадцать — совершенно незаменимые, краеугольные камни современной популярной музыки. Именно с них началось мое знакомство с Холидей.
Сначала меня привлекла ее темная сторона — "Gloomy Sunday", "I Cover the Waterfront", "Solitude", — но вскоре передо мной открылись и другие миры. Если где-то и существуют более заразительные, воздушные мелодии, чем "Them There Eyes" или "Me, Myself and I", то мне о них ничего не известно.
Типичный темп дуэта Холидей и Уилсона — это не полноценный свинг и неоткровенный блюз, а нечто между: умеренное, размеренное движение, сплав джазовой изобретательности и легкого, ослепительного блеска. Даже в грустных песнях что-то сияет. В начале моего увлечения Холидей был момент, когда я снова и снова читал о несчастной Билли, возвращался к ее ранним записям с Уилсоном и думал: подождите-ка, да это же невероятно жизнерадостная музыка!
Кажется, ее мрачный имидж слишком раздут — возможно, из-за привычки критиков романтизировать мрачную сторону модернистской культуры. Большая часть ее творчества — это не страдание, а оживленность, легкость, кокетство. Это песни не о безысходной боли, а о пробуждающемся желании.
Даже в самых печальных композициях звучит что-то вроде последней, едва уловимой надежды. В ее версии "Gloomy Sunday" есть один из самых возвышенных моментов в истории популярной музыки, когда она поет: "I wake and I find you asleep / in the deep of my heart, dear" ("Просыпаюсь, а ты еще спишь / В глубине моего сердца, дорогая").
Трудно передать, как именно она произносит эту фразу — ее нарастающее интонирование, воздушность. Это звучит примерно так: "I wake and I find youasleep in the deep of my h e a r t" — как медленный подъем по ступеням от сна к бодрствованию. А заключительное "dear" — как длинная, накатывающая волна. А строчка "Little white flowers will never awaken you" ("Маленькие белые цветы никогда тебя не разбудят" (до сих пор кажется мне одной из самых странных в известных песнях — уместной скорее на надгробии, чем в эфемерных лирических стихах.
Когда я впервые влюбился в эту погребальную балладу, решил, что "маленькие белые цветы" — это похоронный букет. Но подходят ли для похорон такие цветочки? И, кстати, здесь сложно не вспомнить большие белые цветы, которые Холидей часто вплетала в волосы.
Что делает ее исполнение столь неподражаемым? Фирменный тембр — чарующе неопределенный: новый, до того не ощущавшийся в музыке тип наслаждения, в котором сочетаются дистанция и интимность. В этой туманной расплывчатости, возможно, кроется негласное политическое высказывание — иная форма сопротивления.
Всё то пространство, всю легкость и свободу, которые были отняты у Холидей в жизни из-за цвета кожи, она обретает в песне — как мечту о покое, движении, размышлении, об утопическом, воздушном пространстве без границ. Это не стоицизм блюза и не всеобъемлющая сила госпела. Ее песни скорее об утешении, игривости, беззаботности. И еще о чем-то, чему трудно подобрать имя. Тому, что противоположно тревоге».
«С 2 июля 1935 года по 10 февраля 1942 года Билли Холидей, выступая в сопровождении Тедди Уилсона и его ансамбля, записала двадцать одну песню. Из них как минимум семнадцать — совершенно незаменимые, краеугольные камни современной популярной музыки. Именно с них началось мое знакомство с Холидей.
Сначала меня привлекла ее темная сторона — "Gloomy Sunday", "I Cover the Waterfront", "Solitude", — но вскоре передо мной открылись и другие миры. Если где-то и существуют более заразительные, воздушные мелодии, чем "Them There Eyes" или "Me, Myself and I", то мне о них ничего не известно.
Типичный темп дуэта Холидей и Уилсона — это не полноценный свинг и неоткровенный блюз, а нечто между: умеренное, размеренное движение, сплав джазовой изобретательности и легкого, ослепительного блеска. Даже в грустных песнях что-то сияет. В начале моего увлечения Холидей был момент, когда я снова и снова читал о несчастной Билли, возвращался к ее ранним записям с Уилсоном и думал: подождите-ка, да это же невероятно жизнерадостная музыка!
Кажется, ее мрачный имидж слишком раздут — возможно, из-за привычки критиков романтизировать мрачную сторону модернистской культуры. Большая часть ее творчества — это не страдание, а оживленность, легкость, кокетство. Это песни не о безысходной боли, а о пробуждающемся желании.
Даже в самых печальных композициях звучит что-то вроде последней, едва уловимой надежды. В ее версии "Gloomy Sunday" есть один из самых возвышенных моментов в истории популярной музыки, когда она поет: "I wake and I find you asleep / in the deep of my heart, dear" ("Просыпаюсь, а ты еще спишь / В глубине моего сердца, дорогая").
Трудно передать, как именно она произносит эту фразу — ее нарастающее интонирование, воздушность. Это звучит примерно так: "I wake and I find youasleep in the deep of my h e a r t" — как медленный подъем по ступеням от сна к бодрствованию. А заключительное "dear" — как длинная, накатывающая волна. А строчка "Little white flowers will never awaken you" ("Маленькие белые цветы никогда тебя не разбудят" (до сих пор кажется мне одной из самых странных в известных песнях — уместной скорее на надгробии, чем в эфемерных лирических стихах.
Когда я впервые влюбился в эту погребальную балладу, решил, что "маленькие белые цветы" — это похоронный букет. Но подходят ли для похорон такие цветочки? И, кстати, здесь сложно не вспомнить большие белые цветы, которые Холидей часто вплетала в волосы.
Что делает ее исполнение столь неподражаемым? Фирменный тембр — чарующе неопределенный: новый, до того не ощущавшийся в музыке тип наслаждения, в котором сочетаются дистанция и интимность. В этой туманной расплывчатости, возможно, кроется негласное политическое высказывание — иная форма сопротивления.
Всё то пространство, всю легкость и свободу, которые были отняты у Холидей в жизни из-за цвета кожи, она обретает в песне — как мечту о покое, движении, размышлении, об утопическом, воздушном пространстве без границ. Это не стоицизм блюза и не всеобъемлющая сила госпела. Ее песни скорее об утешении, игривости, беззаботности. И еще о чем-то, чему трудно подобрать имя. Тому, что противоположно тревоге».
лунная призма, дай мне сил блять.
Photo
Мало кто знает, но имя L вообще-то правильно произносить ЭЛЬ
Forwarded from Музей Модерновых Мистерий
Андрей Геннадьевич Поздеев (1926-1998)
"Городской пейзаж", 1957 г.
"Городской пейзаж", 1957 г.
лунная призма, дай мне сил блять.
Нихера они смогли с реальным кейпопом договориться на концерт. Посмотрим, как быстро отменят
У одного из участников в прошлом году выходил прикольный еп, заглавный трек гоняю на работе стабильно
Songlink/Odesli
BM 1st EP 'Element' by BM
Listen now on your favorite streaming service. Powered by Songlink/Odesli, an on-demand, customizable smart link service to help you share songs, albums, podcasts and more.