«Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» Лоренса Стерна (1768)
Название романа обещает травелог, но оборачивается насмешкой над этим жанром, намеренной и нет.
Почему намеренной? У Йорика, главного героя и альтер-эго Стерна, не самые привычные для эпохи Просвещения приоритеты: рационализм и наукообразие — а с ними стремление подробно и всесторонне описать чужую страну — ему не свойственны, превыше всего он ставит собственные чувства и впечатления, мимолётные и парадоксальные; говорит не столько о Франции, сколько о себе. Например, пересказ первых трёх глав звучит так:
Глава I: Йорик укатил во Францию, чтобы больше не проигрывать в затрагивающих её спорах. Он разозлился на Людовика XV за то, что пережил только в воображении… Глава II: …и тут же с ним — а заодно и со всем миром — помирился, благодаря чему сменил гнев на благодушие. На подъёме он захотел поделиться с кем-нибудь своими деньгами, почувствовал себя от этого ещё лучше и решил, что убедил бы любую даму-материалистку в существовании души. Уверенность в собственной правоте по этому вопросу помирила его ещё и с собой. Глава III: Ровно в этот момент в комнату зашёл за подаянием монах, и Йорик заранее собрался не дать ему ни гроша.
Как автора путевых заметок его не занимают достопримечательности (скажем, он осматривает Версаль и упоминает об этом лишь вскользь); вместо них он интересуется встреченными людьми, часто простыми, как бы не представляющими значимости для большой истории. Вирджиния Вулф писала в эссе об этом романе: «До него [Стерна] путешественники, как правило, придерживались масштаба и перспективы. В любом путеводителе собор изображался как величественное здание, а человек у соборной стены соответственно представал фигуркой, уменьшенной во много раз. Однако у Стерна всё не так: он может вообще забыть про Нотр-Дам, и окажется, что девушка с зелёным атласным кошельком несравненно интереснее собора. Он как бы подсказывает нам: универсальной шкалы ценностей не существует. Может статься, что девушка интереснее храма, а вид мёртвого осла куда поучительней, чем беседа с живым философом, — всё зависит от того, как посмотреть на эти вещи».
Осторожно предположу, что сюда уходит корнями традиция, к которой принадлежат мои любимые Чатвин, Зебальд и Стесин, где 1) очевидно субъективная интерпретация увиденного в путешествии либо не менее, либо более важна, чем попытка его объективного отражения; 2) повествователь фокусируется на людях, обусловленных случаем встречах. Насмешка оказалась слишком обаятельной?
А почему ненамеренной? Автор умер от туберкулёза и дописать «Сентиментальное путешествие…» не успел; в результате оно оборвалось на крайне дерзкой ноте, а до Италии Йорик не добрался: она здесь осталась на положении Фёдора.
***
Самая парадоксальная черта Йорика — Стерна? — видится мне в его единовременной ироничности и сентиментальности. Я привыкла считать, что это взаимоисключающие качества (сентиментальность как defencelessness, ироничность как defensiveness), но, судя по всему, зря. Объяснила себе эту странность так: человеческий характер похож на дерево, чьи ветви растут от одного ствола, но не обязательно соприкасаются.
***
Когда я читаю книгу, то всегда продумываю, что стоило бы почитать с ней в связке. Вот список для «Сентиментального путешествия по Франции и Италии»: — продолжение, написанное другом Стерна Джоном Холлом-Стивенсоном: «Yorick's Sentimental Journey Continued: To Which Is Prefixed Some Account of the Life and Writings of Mr. Sterne»; — травелог Тобайаса Смоллетта, высмеиваемый в романе: «Travels Through France and Italy»; — первый роман Стерна, «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена»; — две работы Ксении Атаровой: «Лоренс Стерн и его “Сентиментальное путешествие по Франции и Италии”» и «Лоренс Стерн. Жизнь и творчество»; — «Письма русского путешественника» Николая Карамзина, большого поклонника этого автора; — три книги, определившие характер Йорика: «Опыты» Мишеля де Монтеня, «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» Мигеля де Сервантеса и «Трактат о человеческой природе» Дэвида Юма.
«Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» Лоренса Стерна (1768)
Название романа обещает травелог, но оборачивается насмешкой над этим жанром, намеренной и нет.
Почему намеренной? У Йорика, главного героя и альтер-эго Стерна, не самые привычные для эпохи Просвещения приоритеты: рационализм и наукообразие — а с ними стремление подробно и всесторонне описать чужую страну — ему не свойственны, превыше всего он ставит собственные чувства и впечатления, мимолётные и парадоксальные; говорит не столько о Франции, сколько о себе. Например, пересказ первых трёх глав звучит так:
Глава I: Йорик укатил во Францию, чтобы больше не проигрывать в затрагивающих её спорах. Он разозлился на Людовика XV за то, что пережил только в воображении… Глава II: …и тут же с ним — а заодно и со всем миром — помирился, благодаря чему сменил гнев на благодушие. На подъёме он захотел поделиться с кем-нибудь своими деньгами, почувствовал себя от этого ещё лучше и решил, что убедил бы любую даму-материалистку в существовании души. Уверенность в собственной правоте по этому вопросу помирила его ещё и с собой. Глава III: Ровно в этот момент в комнату зашёл за подаянием монах, и Йорик заранее собрался не дать ему ни гроша.
Как автора путевых заметок его не занимают достопримечательности (скажем, он осматривает Версаль и упоминает об этом лишь вскользь); вместо них он интересуется встреченными людьми, часто простыми, как бы не представляющими значимости для большой истории. Вирджиния Вулф писала в эссе об этом романе: «До него [Стерна] путешественники, как правило, придерживались масштаба и перспективы. В любом путеводителе собор изображался как величественное здание, а человек у соборной стены соответственно представал фигуркой, уменьшенной во много раз. Однако у Стерна всё не так: он может вообще забыть про Нотр-Дам, и окажется, что девушка с зелёным атласным кошельком несравненно интереснее собора. Он как бы подсказывает нам: универсальной шкалы ценностей не существует. Может статься, что девушка интереснее храма, а вид мёртвого осла куда поучительней, чем беседа с живым философом, — всё зависит от того, как посмотреть на эти вещи».
Осторожно предположу, что сюда уходит корнями традиция, к которой принадлежат мои любимые Чатвин, Зебальд и Стесин, где 1) очевидно субъективная интерпретация увиденного в путешествии либо не менее, либо более важна, чем попытка его объективного отражения; 2) повествователь фокусируется на людях, обусловленных случаем встречах. Насмешка оказалась слишком обаятельной?
А почему ненамеренной? Автор умер от туберкулёза и дописать «Сентиментальное путешествие…» не успел; в результате оно оборвалось на крайне дерзкой ноте, а до Италии Йорик не добрался: она здесь осталась на положении Фёдора.
***
Самая парадоксальная черта Йорика — Стерна? — видится мне в его единовременной ироничности и сентиментальности. Я привыкла считать, что это взаимоисключающие качества (сентиментальность как defencelessness, ироничность как defensiveness), но, судя по всему, зря. Объяснила себе эту странность так: человеческий характер похож на дерево, чьи ветви растут от одного ствола, но не обязательно соприкасаются.
***
Когда я читаю книгу, то всегда продумываю, что стоило бы почитать с ней в связке. Вот список для «Сентиментального путешествия по Франции и Италии»: — продолжение, написанное другом Стерна Джоном Холлом-Стивенсоном: «Yorick's Sentimental Journey Continued: To Which Is Prefixed Some Account of the Life and Writings of Mr. Sterne»; — травелог Тобайаса Смоллетта, высмеиваемый в романе: «Travels Through France and Italy»; — первый роман Стерна, «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена»; — две работы Ксении Атаровой: «Лоренс Стерн и его “Сентиментальное путешествие по Франции и Италии”» и «Лоренс Стерн. Жизнь и творчество»; — «Письма русского путешественника» Николая Карамзина, большого поклонника этого автора; — три книги, определившие характер Йорика: «Опыты» Мишеля де Монтеня, «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» Мигеля де Сервантеса и «Трактат о человеческой природе» Дэвида Юма.
#lukupaivakirja_стерн
BY Lukupäiväkirja
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
The message was not authentic, with the real Zelenskiy soon denying the claim on his official Telegram channel, but the incident highlighted a major problem: disinformation quickly spreads unchecked on the encrypted app. Additionally, investors are often instructed to deposit monies into personal bank accounts of individuals who claim to represent a legitimate entity, and/or into an unrelated corporate account. To lend credence and to lure unsuspecting victims, perpetrators usually claim that their entity and/or the investment schemes are approved by financial authorities. Some people used the platform to organize ahead of the storming of the U.S. Capitol in January 2021, and last month Senator Mark Warner sent a letter to Durov urging him to curb Russian information operations on Telegram. The company maintains that it cannot act against individual or group chats, which are “private amongst their participants,” but it will respond to requests in relation to sticker sets, channels and bots which are publicly available. During the invasion of Ukraine, Pavel Durov has wrestled with this issue a lot more prominently than he has before. Channels like Donbass Insider and Bellum Acta, as reported by Foreign Policy, started pumping out pro-Russian propaganda as the invasion began. So much so that the Ukrainian National Security and Defense Council issued a statement labeling which accounts are Russian-backed. Ukrainian officials, in potential violation of the Geneva Convention, have shared imagery of dead and captured Russian soldiers on the platform. On Telegram’s website, it says that Pavel Durov “supports Telegram financially and ideologically while Nikolai (Duvov)’s input is technological.” Currently, the Telegram team is based in Dubai, having moved around from Berlin, London and Singapore after departing Russia. Meanwhile, the company which owns Telegram is registered in the British Virgin Islands.
from us
