​​Barbara Kingsolver “The Lacuna” / Барбара Кингсолвер «Лакуна»

“A story is like a painting, Sóli. It doesn't have to look like what you see out the window."

Эта цитата могла бы стать эпиграфом к роману, в котором и писательница, и ее главный герой используют реальную общечеловеческую историю в своих целях, чтобы рассказать историю свою – частную. Реальные исторические события и люди здесь, с одной стороны, – фон, необходимый контекст, а с другой, они часто выходят на передний план – и вот уже рассказ о жизни человека становится средством, помогающим высветлить темные пятна, вынести на передний план те эпизоды мировой истории, о которых надо бы кричать, но получается только замалчивать, делая вид, что ничего не произошло.

Главный герой Гаррисон Шеперд – сын матери-мексиканки и отца-американца – живет на перекрестке между мирами. Он чужак и в Америке, где прошло его детство, и в Мексике, куда сбежала его мать за лучшей жизнью. Именно в Мексике начинается повествование об обычном мальчике, которого жизнь столкнет с самыми необычными людьми своего времени, а потом и самого сделает необычным. А что было необычного в Мексике 30-х годов прошлого столетия, времени начала рома? Конечно, Фрида, Диего и Троцкий. Именно в их компанию случайно попадает вчерашний подросток, и становится свидетелем того, как творится история – пока сам однажды не начнет ее творить.

Как и в «Библии ядоносного дерева», в «Лакуне» Кингсолвер снова обращается к оппозиции «мы-они», где роли постоянно меняются, а вчерашние друзья отводят глаза при встрече с отмеченным в СМИ печатью инаковости. Эта тема – манипуляции правдой, формирование общественного мнения, которое, как флюгер, поворачивает туда, куда дуют ветра таблоидов, – одна из центральных в романе. Газетам, публикующим вымысел под личиной правды, противопоставляется художественная литература, где за выдумкой часто скрывается истина, которая открывается тому, кто готов ее увидеть.

Главный герой – свидетель времени. Он видит расцвет коммунистического движения в Мексике, продажу нефтяных месторождений американцам, нищету коренного населения, живущего на руинах некогда могущественной империи. Его глазами мы видим и США 1940-х: сегрегацию, антисемитизм, бытовой героизм военного времени и паранойю начала холодной войны. Он живет в эпоху, когда видеть опасно, говорить – рискованно, а писать об увиденном подобно смертному приговору. Не лучшее время, чтобы стать писателем, но как быть, если лучшее время так и не настает?

Я умудрилась прочитать аннотацию только спустя первую сотню страниц, и когда увидела в романе упоминание Фриды, удивилась и обрадовалась, потому что очень люблю ее картины. Фото к этому отзыву было сделано несколько лет назад, когда в Москве проходила выставка ее работ и работ Диего. На ней я второй раз в жизни плакала, стоя у картины, – таким сильным, эмоциональным показалось мне ее искусство.

​​Юдит Шалански «Каталог утраченных вещей»
(перевод Анны Кацура, издательство Ad Marginem)

История мира Юдит Шалански состоит не из 10 ½ глав, а из 12 рассказов, посвященных чему-то, навсегда растворившемуся во тьме веков. Вымерший тигр, разрушенная вилла, утраченные стихи Сапфо и даже целая гавань, поглощенная лесом, – они, кажется, ничем не связаны, но чем дальше, тем четче сквозь тени прошлого проступают очертания настоящего, а отдельные пунктирные линии выстраиваются в целостную картину.

У писательницы просто потрясающий диапазон: от пришвинских описаний леса до потока сознания Греты Гарбо и семейной истории за минуту до бури, от вкраплений современности в псевдоисторический текст до его трансформации в научно-фантастический. Каждый из рассказов хорош по-отдельности, а вместе все голоса сливаются в песнь тоски о прошлом – и пусть его уже не вернуть, но оно живо, пока жива память о нем.

Возможно, это лучшее, что я прочла в этом году.

#о_прочитанном_кратко

​​Когда тебя берут в свою банду книжные богини, ты сначала подбираешь с пола упавшую челюсть, потом идёшь полежать в обмороке и наконец проходишь инициацию масштабной серией подборок с книжными итогами уходящего года) Если нажать на название каждого канала в подборке, можно увидеть и другие книжные номинации, где место нашлось всему – и лучшей детской книге, и лучшему скандинаву, и даже лучшему персонажу, скажем так, с приветом.

Итак, номинация «ЛУЧШИЙ ИНОСТРАННЫЙ РОМАН 2023» по версии этих самых книжных богинь (и моей):

🎄Ира Bookeanarium
Джулия Оцука «Пловцы» 🇱🇷

🎄Настя Drinkcofeee.Readbooks
Алан Мур «Иерусалим» 🇬🇧
Я читала «Иерусалим» добрых три месяца, но ни разу за это время у меня не было мысли бросить. Более того! Как только я закончила, мне сразу же захотелось снова открыть первую страницу и начать заново.

🎄Кристина «Книжная среда Куплевацкой»
Клаудиа Пиньейро «Элена знает» 🇦🇷 – элегантнейший удар в солнечное сплетение. Роман лаконичный и болезненный, точный и поэтичный. Самые мощные темы – материнство, телесность, утрата контроля над собственной жизнью – под одной обложкой.

🎄Таня «Постоянная читательница»
Антонио Муньос Молина «Ночь времён» 🇪🇸
Большой во всех смыслах роман об обреченной любви на фоне Гражданской войны в Испании.

🎄Леночка «что читает леночка»
Рома Тирн «Москит» 🇬🇧 🇱🇰
Что вы знаете о Шри-Ланке? Вот и я. Начинать знакомство с болючего романа о многолетней гражданской войне на крохотном острове, может, не лучшая идея, но разве нам когда-нибудь было много историй с по-настоящему хорошим концом?

🎄Таня Bookovski
Мег Мэйсон «И в горе, и в радости» 🇦🇺
Женщина с ментальным расстройством, как и пьяница-мать, – горе для всей семьи. Но даже о таком горе можно написать иронично, если за дело берётся Мег Мэйсон.

🎄Дина «книжный странник»
Дэвид Хоупен «Пардес» 🇱🇷
Сериал «Шабашники» снимали в духе первого сезона «13 причин почему», а получилась еврейская «Тайная история». Этот роман не прошел бы тест Бекдел, но, кажется, это его единственный недостаток!

🎄Валя Books in my hands
Роберто Боланьо «2666» 🇨🇱
Роман разбит на пять частей, и мы, по сути, получаем пять сюжетов, но они неразрывны и звучат ярко и мощно только вместе. Читать можно и как сюжетно увлекательную беллетристику, и как философское высказывание - и в любом случае это будет прекрасно.

🎄Юля Read_teach_crossstitch
Юдит Шалански «Каталог утраченных вещей» 🇩🇪
Если бы я умела писать, то написала бы эту книгу. Если бы утраченные вещи могли говорить, они возможно рассказали бы эту историю. А пока это делает Юдит Шалански, оживляя умершее, одушевляя неодушевленное, выстраивая настоящее на руинах прошлого, снова и снова доказывая, что ничто не исчезает бесследно, пока жива память.

🎄Надя «Интеллигентка Гадова»
Лорри Мур «Запертая лестница» 🇱🇷
Парадоксальным образом, современный роман, затрагивающий множество острых тем, остаётся вне любых «повесток» и дарит чистое удовольствие от обжигающе-талантливой прозы, где мрачность сочетается с юмором, а увлекательность с глубиной.

​​Лучшие книги, прочитанные в 2023

В прошедшем году мне везло на книги, и тех, что не понравились вовсе, почти не было, поэтому выбрать лучшее из прочитанного оказалось непростой задачей) Ссылки ведут на мои отзывы.

☃️ Художественная литература

Джейн Остен «Гордость и предубеждение»
Роберто Боланьо «2666»
Петер Надаш «Путешествие вокруг дикой груши»
Шамиль Идиатуллин «До февраля»
Ольга Токарчук «Книги Якова»
Айрис Мердок «Дикая роза»
А.С. Байетт «Живая вещь»
Вера Богданова «Павел Чжан и прочие речные твари»
Юдит Шалански «Каталог утраченных вещей»

☃️ Нон-фикшн

David Crystal “Spell It Out: The Curious, Enthralling, and Extraordinary Story of English Spelling”
Надежда Плунгян «Рождение советской женщины. Работница, крестьянка, летчица, "бывшая" и другие в искусстве 1917-1939 годов»
Владимир Пропп «Исторические корни волшебной сказки»
Андрей Анатольевич Зализняк «Из заметок о любительской лингвистике»
Erika Haber “Oz behind the Iron Curtain: Aleksandr Volkov and His Magic Land Series”
Флориан Иллиес «1929-1939. Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства»

☃️ И стоящий особняком «Евгений Онегин» А.С. Пушкина с комментариями Ю.М. Лотмана.

А какие книги стали открытием уходящего года для вас?

Так получилось, что в последние пару дней до Нового года я дочитала несколько неплохих нехудожественных книг, о которых мне особенно нечего сказать, кроме того, что они норм) Поэтому расскажу про них кратко)

Ольга Примаченко «К себе нежно. Книга о том, как ценить и беречь себя»
(издательство «Бомбора»)
«С тобой я дома» Примаченко, прочитанная летом, стала для меня нежным терапевтическим поглаживанием. В ней вроде бы ничего откровенно нового не говорится, но читаешь – и становится как-то тепло и спокойно от главной мысли, которую транслирует автор: здоровые отношения – это не отношения, в которых никогда не бывает болезней, а скорее отношения, где болезни вылечиваются без значительного урона.
«К себе нежно» рассказывает о том, как полюбить, принять и отстать от себя. И пусть ничего кардинально нового Примаченко снова не предлагает (возможно, и к лучшему), книга помогает замедлиться и посмотреть, как можно бережно относиться к тому, кто часто больше всего нуждается в таком отношении, – к самим себе.

Алексей Андреев «Поиск исторического Иисуса: от Реймаруса до наших дней»
(издательство «НЛО»)
Один исследователь прочитал много научных и околонаучных работ других исследователей и написал хороший подробный реферат про попытки реконструкции жизни и первоначального учения Иисуса. Книга помогает разобраться, как эволюционировали подходы, начиная с 18 века и до наших дней, очерчивая и эволюцию в основных выводах о краеугольных камнях личности и проповеди Иисуса. Когда я говорила друзьям, что читаю книгу о поисках исторического Иисуса, самой частой шуткой был вопрос: «Ну что, нашли?» – нашли, только каждый – своего.

Мария Бурас «Лингвисты, пришедшие с холода»
(издательство «РЕШ»)
В этой книге, собрав свидетельства очевидцев, Мария Бурас рассказывает о становлении (и закате) структурной лингвистики в России. На страницах встретятся Успенский, Мильчук, Иванов, Зализняк, Реформатский, Колмогоров и т.д. – увлеченные и увлекающие, горящие своим делом и продолжающие движение вперед, несмотря ни на что. Мне в книге, признаться, хотелось бы чуть больше не только про историю становления, но и про саму структурную лингвистику, но и без того получилось любопытно.

​​Юлия Купор «Экземпляр»
(издательство «Дом историй»)

Костя Григорьев живет в маленьком городке Воскресенск-33, которого нет на картах. До недавнего времени со стороны могло показаться, что все у него хорошо: жена – первая красавица школы, непыльная хорошая работа на предприятии и маячащее впереди повышение, квартира, машина – все как у людей, только лучше. Вот только с работы Костю уволили, жена весь их брак пребывает в депрессивном анабиозе, квартира подарена отцом – в прошлом бандитом, а сейчас успешным, даже очень успешным, по меркам города, предпринимателем. И вот в момент, когда картинка счастливой жизни начинает разваливаться на глазах, Костя встречает своего бывшего одноклассника Женьку. Тот, в прошлом из «социально неблагополучных», сейчас зовется Евгением Николаевичем и выглядит, как будто одевал его лично Армани (вот, кстати, не удивилась бы). Секрет успеха прост – он всего лишь продал душу местному дьяволу.

Так начинается книга, которую я очень ждала, поведясь на сравнение с Сальниковым. От Сальникова здесь нечисть и хтонь, а в остальном «Экземпляр» показался мне более жанровым и очень самобытным. Первая часть настолько прекрасно написана, что я забывала поесть, пока читала. Все эти узнаваемые картинки быта, частного и общественного: непременный торговый центр, который есть в каждом городе, считающем себя таковым, салон связи и шаурменная, доставка на ужин, потому что нет сил и желания готовить, – но постепенно обнажаются баги в мироздании, и оказывается, что Воскресенск-33 совсем не так прост.

Писательница играет с образом дьявола и его свиты. Она не просто помещает того в отечественный хтонический контекст городка в Зауралье и снабжает атрибутами современности, начиная от лимузина и заканчивая порнозвездой в свите, но переосмысливает культурные тропы. Из-за всего этого описанное кажется знакомым, но преломленным совсем иначе.

Юлия Купор на примере одного человека исследует темное в человеческой душе. Внешнее благополучие Кости оказывается лишь фасадом, да и сам он – жертва обстоятельств или плод закономерного погружения в пропасть? Таким ли внезапным станет его падение или оно – результат сотен мелких шагов, приближающих его к краю?

Признаться, мне не очень понравилась концовка, в которой герой будто бы теряет агентность, а его поступки оказываются не столько следствием свободы выбора, сколько предначертанного свыше сниже, но это так – частность. Несмотря на то, что в романе остались ниточки, не завязанные узелком, мне скорее понравилось)

Фото – Дом историй

​​А.С. Пушкин «Евгений Онегин», с комментариями Ю.М. Лотмана
(издательство «Азбука»)

Как человек, выросший в лесу, я, признаться, даже не подозревала, что Лотман написал подробные комментарии к «Евгению Онегину», и не подозревала бы дальше, если бы не пост Насти @drinkread. Заказала книгу, еще не дочитав пост, – и это оказалось лучшим предновогодним подарком.

Разумеется, я читала «Евгения Онегина» в школе и даже учила письмо Онегина. Лет 7-8 назад перечитала – и на этот раз была поражена психологичностью романа и решила, что Пушкин и правда гений. Но если бы не Лотман, я так бы никогда и не узнала, как много всего скрыто в тексте. А оказалось, что там прячутся не только интертекстуальность, но и разные точки зрения, метатекстуальность, умолчание, авторское многоголосье, модулирующее степень близости читателя к тексту – то рассказывающее о самых близких друзьях и оставляющее закодированное послание для избранных, то отдаляющееся, чтобы нарисовать панораму, в которой не видно лиц. Он помещает на страницах как самих современников, так и известных на тот момент литературных героев, делая их полноправными участниками происходящего.

Лотмановские комментарии помогают считать иронию, понять импликацию, которая стоит за упоминаниями отдельных людей и даже книг, увидеть, где сам Пушкин вступает в полемику с современниками, а где – ходит по тонкому льду, готовому треснуть под ним, если намеки считает цензор. При этом Лотман не пытается, как мне показалось, сформировать мнение читателя о романе, а просто ведет его за руку через строки, которые могут вызвать затруднение. Лотман рассказывает обо всем: о выборе имен и фамилий героев (от подчеркнуто бытового имени «Татьяна» до литературных фамилий Онегина и Ленского), танцах, правилах организации дуэли (дуэль Онегина и Ленского вообще могла бы не состояться, потому что в ней были нарушены сразу несколько правил), особенностях быта разных социальных слоев, да даже о длине мужских штанов! И вот так, деталь за деталью, оживляет мир «Евгения Онегина», восстанавливая то, что современный читатель не сможет считать без посторонней помощи.

В этом издании приводятся не дошедшая до печати девятая глава о путешествии Онегина по России и ещё более загадочная – десятая, оставшаяся лишь в зашифрованных набросках, – хроника, где Пушкин размышляет о войне 1812 года и восстании декабристов. И до сих пор неясно, имели ли эти записи какое-то отношение к «Евгению Онегину», хотя и на этот счет Лотман делает интересное предположение.

Совершенно потрясающая книга, от души рекомендую всем, кто когда-то читал «Евгения Онегина», но что-то, как и я, упустил.

​​Brit Bennett “The Vanishing Half”

Эта книга – подарок королевы моего сердца, которая всегда точно знает, что мне нужно ❤️

Несколько лет назад “Passing” Неллы Ларсен (к сожалению, на русский язык не переведенная) стала для меня откровением. В ней рассказывается о двух подругах, выросших на границе между двумя мирами. Несмотря на свои африканские корни, обеих можно принять за белых, и по-настоящему своими они не могут стать нигде – ни в коммьюнити черных, ни в обществе белых.

Словно развивая идею книги, написанной в конце 1920-х, Брит Беннетт рассказывает историю о близнецах Дезире и Стелле, которая началась в 1950-е, а закончилась 40 лет спустя. Сестры выросли в американском городке, где цвет кожи имеет значение. У всех его жителей в жилах течет африканская кровь, но от смешанных браков у каждого поколения рождаются все более и более светлые дети – и пусть в этом сегрегированном мире между ними и белыми по-прежнему стоит высокая стена, в их закрытом социуме сложилась своя собственная система ценностей, где светлый цвет кожи – одна из главных. Именно оттуда в поисках лучшей жизни сбегают сестры, и именно туда 16 лет спустя возвращается Дезире, ведя за руку черную как ночь дочь. Стелла же выбрала другой путь: ходят слухи, что она “passed” – то есть выдает себя за белую. Сделав этот выбор, героиня обрекла себя на постоянную жизнь во лжи и страхе: межрасовые браки запрещены, а признаться о своих корнях – значит потерять все.

Поиск себя и своей идентичности становится осью, на которую Беннетт нанизывает основные сюжетные линии, рассказывая не только о Стелле и Дезире, но и их дочерях, перед которыми стоит уже совсем другой выбор, а поиск себя выходит за границы лишь расовой идентичности. И пусть мечта о по-настоящему эгалитарном обществе, возможно, навсегда останется лишь мечтой, Брит Беннетт обнажает предрассудки, снова и снова подчеркивая важность общечеловеческих ценностей.

​​Саша Баттьяни «И при чем здесь я? Преступление, совершенное в марте 1945 года. История моей семьи»
(перевод Дмитрия Сильвестрова, «Издательство Ивана Лимбаха»)

После того, как про книгу в одной из подборок написала Вероника @rakas_lukupaivakirja, она сильно продвинулась вперед с моем бесконечном ридлисте, чему я очень рада.

Саша Баттьяни – швейцарский журналист, потомок знатного венгерского рода и хранитель семейной тайны, которая многие десятилетия замалчивалась, но однажды выйдя на поверхность, вылилась в расследование, ставшее для него дорогой к поиску себя и своего места в жизни.

Однажды автор узнает, что жена его двоюродного деда во время Второй мировой принимала участие в расстреле 180 евреев в Рехнице. Но когда он пытается что-то узнать у родственников, те отмалчиваются и лишь иногда спрашивают: «А при чем здесь ты?» И действительно, причем, казалось бы, человек, на момент совершения преступления даже не родившийся, да еще и связанный с преступницей лишь опосредованно? Так начинается расследование, сродни детективному, которое вскроет еще одну семейную тайну, куда более частную.

Баттьяни пишет о том, что ему близко и больно. Его семья – с одной стороны, ставшая вольными и невольными палачами, тоже пострадала в послевоенное время. Его отец попал в сибирский лагерь, семью, после прихода к власти в Венгрии коммунистов, в одночасье лишили всего, что им принадлежало. Этот круговорот «палач-жертва-палач», кажется, не щадит никого, постоянно расширяясь и вовлекая все больше и больше людей, – и засасывает в воронку насилия и травмы даже тех, кто родился поколения спустя.

Меня больше всего поразила именно эта постоянная смена ракурса и ролей: Баттьяни по-настоящему пытается понять своих близких и дальних родственников, которым пришлось жить и с грузом вины, и с медленно бурлящей тихой ненавистью. Сцены, в которых его родные предстают палачами, сменяются сценами, будто бы искупающими их грехи. Переходя от обвинения к сочувствию, Баттьяни, кажется, ищет ответ на тот самый вопрос в названии, а история о поиске прошлого трансформируется в историю о попытках найти себя в настоящем – том настоящем, что так плотно вросло корнями в прошлое.

Это роман-терапия – и для самого автора, расследование которого, возможно, наконец-то позволит ему оставить прошлое там, где тому самое место, и для читателя. Чтобы прошлое отпустило, Баттьяни придется пройти свой собственный путь искупления, отправляя забытые письма и закрывая оставленные настежь двери, по дороге выясняя, что он может принести долгожданное чувство завершенности не только себе.

Фото – Goodreads

С планами на новый год у меня всегда было не очень, с ожиданиями от него – тоже, но вот книжные ожидания – совсем другое дело! Встречайте нашу подборку самых долгожданных книг 2024 года)

https://telegra.ph/2024-BE-NICE-01-10

​​Charles Dickens “The Posthumous Papers of the Pickwick club” / Чарльз Диккенс «Посмертные записки Пиквикского клуба»

Мои отношения с Диккенсом очень долго были сложными: меня отталкивал переизбыток мелодрамы в его романах и несоответствие между теми взглядами, что он транслировал на бумаге, и некоторыми фактами его реальной жизни. Все изменилось в прошлом году, когда я сначала прочитала чудесный нонфик про его творчество, а потом отшлифовала это все совместными чтениями «Холодного дома» в чудо-чате @booksinmyhands. Не могу сказать, что Диккенса-человека я стала любить больше, но Диккенсом-писателем, кажется, наконец-то начала наслаждаться) Сначала я мусолила «Посмертные записки Пиквикского клуба» 4 месяца (на самом деле, конечно, 17 лет – именно столько прошло с первой попытки их прочитать), а потом внезапно для самой себя начала новогодние каникулы с ними и не смогла оторваться, пока не дочитала)

Это первый и, возможно, самый смешной роман Диккенса. Отошедший от дел мистер Пиквик, бессменный глава Пиквикского клуба, и три его друга отправляются в путешествие по Англии, и роман, фактически, представляет собой их травелог. Путешествуя, друзья попадают в самые разные переделки, знакомятся с самыми разными людьми, начиная от благополучного отца семейства и заканчивая злодеями-антагонистами.

Здесь зарождаются образы, которые потом будут появляться в других романах писателя (иногда не по разу): добродетельной девушки, мошенника, беспринципного адвоката, деятельной дамы, заботящейся о своей душе или об условных африканских детях, но забывающей о близких, а в одной из историй и вовсе прячется будущая «Рождественская песнь». Многие темы, которые Диккенс затрагивает в романе вскользь, потом окажутся в фокусе в других его романах: пороки судебной системы – в «Холодном доме», жизнь обездоленных – в «Оливере Твисте», «Николасе Никльби» и «Лавке древностей» (да и в любом другом его романе), политика – в «Тяжелых временах». Но хотя и кажется, что все собрание сочинений Диккенса выросло из «Записок», в них нет еще того, что меня, признаться, отталкивает в его более поздних романах: мелодрамы с заламыванием рук и страданиями несчастных сироток, а еще черно-белых героев – таких, что если хороший, то до тошноты, а если плохой – то превращающийся в гротексную карикатуру почти вселенского зла.

В «Посмертных записках Пиквикского клуба» герои кажутся более неоднозначными, а потому человечными. Диккенс не упускает случая посмеяться над наивностью мистера Пиквика, спортивными достижениями мистера Уинкля или романтическими чувствами мистера Тапмана, но делает это добродушно, с любовью. Злодеи здесь тоже не лишены человеческого, а некоторым из них он дарит исправление и надежду на лучшую жизнь. Признаться, я долго не могла понять отношения Диккенса к самому Пиквику: он рисовал его эксцентричным, немного глуповатым, но добродушным, не забывая посмеиваться, – пока вдруг тот не трансформировался во всеобщего благодетеля и ангела-хранителя. И честно говоря, Пиквик из начала книги нравился мне больше, как раз из-за своей неоднозначности.

Что меня в романе по-настоящему напрягало, так это то, как Диккенс рисует женщин. Кажется, что у любой его героини есть только два состояния: нежный ангел, пока она свежа и юна, и докучливая матрона, словно теряющая интеллект и здравый смысл вместе с юностью. Любовь мистера Пиквика к молоденьким девушкам и все эти поцелуи, которыми он их осыпал, тоже, по-моему, попахивают не отеческой заботой, а харассментом. Но даже несмотря на то, что книга местами не очень хорошо постарела, она совершенно прекрасна своим балансом смешного и серьезного, страданий и искренней радости.

​​Алексей Поляринов «Ночная смена»
(издательство @alpinaproza)

Меня всегда тревожили недописанные романы: «Замок» Кафки, «Тайна Эдвина Друда» Диккенса, «Бувар и Пекюше» Флобера, «Сэндитон» Остен. Теперь же, благодаря Алексею Поляринову, к этому списку вечно продуваемых литературных гештальтов добавился еще один: романы, которые никогда не были написаны.

Я по-разному отношусь к Поляринову-писателю, но в совершенном восторге от Поляринова-эссеиста. Этот сборник получился более личным, чем «Почти два килограмма слов», и дело здесь не только в том, что его первая часть – это фабулы ненаписанных романов самого Поляринова, мысли, так и оставшиеся в писательском лимбо. Даже когда он пишет здесь о других авторах, кажется, будто смотрит на их книги иначе: не как критик, а как человек, на собственном опыте понимающий, как работает литература и что стоит за каждой опубликованной книгой.

На личном кладбище ненаписанных книг Алексея Поляринова покоятся большой роман об алжирском пленении Сервантеса, роман о Бауме и Волкове, который начинает замечать, как герои «Волшебника Изумрудного города» трансформируются в героев «Волшебника страны Оз», а он сам – в их истинного создателя, даже книга о сектантах, задумавших выкрасть из морга тело своего умершего гуру. Разные жанры, разные эпохи и место действия – потрясающий, пусть и не сложившийся пока, писательский диапазон.

Цепочка ассоциаций ведёт автора от собственных ненаписанных текстов к чужим –опубликованным. Будто пропуская другие книги через себя и свой собственный писательский опыт, он пишет о Гарленде, Маккарти и Макдоне, Остере, Митчелле и Франзене – и везде подмечает что-то свое. Абсолютно прекрасно!

Книги на фото – новогодние подарки и первые покупки. «Перевод с подстрочника» увидела в списке лучшего за год у Нади и решила, что мне тоже надо) Лотмана заказала, пока писала отзыв на «Евгения Онегина» с его комментариями, а Мукерджи и Лихачев как-то сами оказались в корзине на Rebooks)
А как у вас дела с книжными покупками в этом году? Уже сорвались или еще держитесь?)

Написала для канала «Не перевелись еще» о книге библеиста Барта Эрмана “Lost Christianities: The Battles for Scripture and the Faiths We Never Knew” – довольно масштабном исследовании о дорогах, которыми могло бы пойти христианство, и об апокрифических книгах, которые могли его к этим дорогам привести.

​​Георги Господинов «Времеубежище» 🇧🇬
(перевод Наталии Нанкиновой, издательство @polyandria)

Признайтесь, как часто в последние несколько лет вы думали что-то типа «верните мне мой 2007 (ну или на худой конец, 2018)» – то самое время, когда трава была зеленее, передачи по телевизору душевнее, ещё никто не съел летучую мышь (не говоря уже обо всем, что случилось дальше)? Рестораны с интерьерами прошлого, местечковые музеи дореволюционного или советского быта – кажется, в каждом городе есть такой – все они ненадолго помогают насытиться тоской по прошлому, но из них приходится каждый раз возвращаться в настоящее.

А что если из прошлого совсем не обязательно возвращаться, а воспоминаниями можно лечить? Именно этими вопросами задается Гаустин, загадочный знакомый рассказчика. Он решает создать лечебницу для больных Альцгеймером, где люди, память которых все дальше уводит их от настоящего, могли бы оказаться в своем прошлом – синхронизируя время, в котором они себя ощущают, с эпохой, которую видят вокруг. На каждом этаже Гаустин обустраивает комнаты, сохранившие дух одного из прошедших десятилетий: обои на стенах, мебель, радио, газеты и даже запахи – все словно оттуда, из далекой молодости. Но как быть, если идея окажется слишком удачной, а ностальгия по прошлому выйдет за пределы отведенного для нее места, проникая за забор, накрывая весь город, просачиваясь в другие страны?

Книга была написана в 2020 году, и, кажется, поймала волну ностальгии по прошлому – иногда невинной, а иногда – трансформирующейся в реакционную идеологию отдельного государства. И пусть Господинов пошел еще дальше и довел тоску по прошлому до антиутопического абсолюта, книга словно становится постоянным напоминанием, что у народа, живущего прошлым, не может быть будущего. Тем не менее, роман гораздо сложнее и менее прямолинеен, чем альтернативная история, которую от полноценной антиутопии отделяет, кажется, всего пара шагов. Прошлое страны здесь тесно переплетается с личным прошлым протагониста, преломляя темы памяти и забвения через личное и общечеловеческое. Автор вписывает себя в повествование, соединяя реальность и несколько разных уровней вымысла – и из-за этих постоянных вкраплений действительности получается текст, словно отражающий эпоху постправды, – когда истину от выдумки невозможно отличить.

Честно говоря, у меня были вопросы к внутренней логике романа и мироустройству. Например, прошлое, создаваемое героями, будто бы универсально, вплоть до запахов, но между тем, спроси у них, – и даже при внешних совпадениях окажется, что каждый запечатлел в памяти что-то свое. От некоторых выводов и сюжетных поворотов складывалось впечатление, что сову очень сильно растягивали, чтобы в ней поместился глобус. Главная загадка романа – личность Гаустина – тоже становится очевидной довольно рано, и здесь я, честно говоря, так и не поняла, задумал ли это автор с самого начала или просто намеки оказались недостаточно тонкими. Но несмотря на все шероховатости, книга получилась отличной и Международного Букера в прошлом году, мне кажется, взяла совсем не зря.

​​Нина Бёртон «Шесть граней жизни» 🇸🇪
(перевод Нины Федоровой, издательство @admarginem)

Это очень медитативная, терапевтическая книга, в которой интересный рассказ о живой природе вписан в личную историю.

Купив старый летний домик в шведской глубинке и начав делать в нем ремонт, писательница очень скоро понимает, что она там не одна: ночью на чердаке раздается звук чьих-то шагов, в стене живет колония муравьев, а на веранде – дикие пчелы. Это неожиданное соседство приводит ее к размышлениям о живых существах, которые делят с ней кров, и окружают ее, стоит только выйти на крыльцо.

Нина Бертон смотрит на открывающийся перед ней живой, дышащий мир с широко раскрытыми глазами, которые, кажутся, подмечают все: и одинокого муравьишку, оторванного от сородичей штормом, и метки лисы, застолбившей за собой территорию, и гордую березу-хранителя, раскинувшую ветви у дома. Воспоминания писательницы и ее размышления о природе перемежаются здесь с научными фактами – и вот уже книга трансформируется в краткую энциклопедию всего живого, написанную с необыкновенным уважением, деликатностью и бережностью ко всем, кто живет по соседству.

Язык этой книги – это язык любви к природе, которая сама говорит на тысячах неизвестных нам языков: щебет белухи и песнь кита, танец пчелы, феромоновые послания муравьев, мышиные разговоры с помощью ультразвука, даже чуткость семян, способных распознавать времена года и отзываться на изменения окружающей среды, – каждое живое существо общается с сородичами, предупреждая об опасности, направляя сбившихся с пути, рассказывая, где можно добыть пищу.

Каждой страницей Бертон напоминает нам, что люди – всего один из многих и многих видов, населяющих планету, – и именно наше соседство в животными, птицами, рыбами, насекомыми и растениями дало нам возможность стать теми, кто мы есть: получить кров и пропитание, спастись от холода зимой и от зноя летом. И от этой заземляющей и по-хорошему приземляющей мысли мне стало очень тепло, потому что кажется, что пока у нас есть такая помощь, мы не одни.

Книгу слушала на «Букмейте».

​​Julian Barnes “Flaubert’s Parrot” / Джулиан Барнс «Попугай Флобера»

Стоило мне решить, что я слегка утомилась от постмодернистских подвыподвертов, как Барнс в очередной раз доказал, что мне просто показалось)

«Попугай Флобера» - почти каноническое постмодернистское произведение. Если открыть статью про постмодернизм на «Википедии», то можно галочкой отмечать его признаки в романе: ирония, интертекстуальность и элементы пастиша, историографическая метапроза, фрагментация, включение разных жанров и whatnot. Не могу сказать, что за всеми этими терминами стоит интересная история, – потому что сюжета как такового здесь нет. Но это и не значит, что Барнс просто вываливает на читателя весь ворох своих постмодернистских штучек. Нет, за этой пестротой формы скрывается исследование о жизни и творчестве великого и прекрасного Густава Флобера. Рассказчик – тоже любопытная фигура, и чем дальше, тем очевиднее из будто бы случайно оброненных фраз становится его условная личность, а игра с читателем выходит на какой-то совсем новый уровень. Поначалу рассказчик максимально дистанцируется от повествования, но постепенно его голос – ироничный, остроумный – прорывается сквозь относительно беспристрастный текст, и роман от этого только выигрывает.

Барнс заходит с козырей и сразу задает тон всему роману. Подобно тому, как в некоторых зарубежных изданиях (например, в том, что на фото) в предисловии приводится хронология основных вех жизни автора, Барнс начинает свой роман с ключевых событий жизни Густава Флобера – вот только приводит не одну, а три таких биографических справки – и в каждой французский писатель предстает совершенно иным. Так начинается роман, словно по спирали выстроенный вокруг этой мысли: исторической правды не существует, то, что мы ею считаем, определяется лишь точкой зрения, умолчанием об одних фактах и выдвижением в свет софитов других.

Больше всего в Барнсе меня поражает вот эта его способность смешивать реальность и вымысел так, что на выходе получается что-то новое, и из-за это разделение некоторых его книг на нон-фикшн и художественные кажется условным. И хотя «Портрет мужчины в красном» обычно классифицируют как нонфик, а «Историю мира в 10 ½ главах», «Элизабет Финч» и «Попугая Флобера» – как художку, есть в них что-то неуловимо общее. Барнс оживляет историю так, что описанное кажется выдумкой, а вымысел описывает так реалистично, что я пару раз отправлялась гуглить, было ли такое на самом деле.