Социология знания – одно из самых интригующих для меня направлений, которое занимается тем, почему мы верим в то, во что мы верим. Ведь действительно все, что мы якобы знаем, сначала было где-то сформулировано, затем выиграло конкуренцию у прочих версий и интерпретаций, затем как-то оказалось рядом с нами, затем – прошло «внутреннюю» фильтрацию, затем – оказалось нам полезным для чего-то, отчего запомнилось и стало нашим знанием. И к каждому такому этапу можно задать много вопросов: как исследовательских, о том, как это вообще устроено, так и личных, позволяющих понять, почему каждый из нас такой, какой он есть, и думает, что думает.
Социология знания важный элемент моей теории этничности: в конечном счете, «естественная» для нас идея, согласно которой люди делятся на народы, народы существуют такие-то, имеют такие-то характеристики и проч. – это тоже знание в какой-то момент приобретенное и в том или ином смысле полезное практически.
Но вот что интересно. Существует академическая традиция социологии знания, стоящая на фундаменте феноменологической социологии, феноменологии в целом, символического интеракционизма и проч. Но в той мере, в какой социология знания имеет важный прикладной, политический аспект – люди действуют исходя из того, во что они верят и, соответственно, для управления людьми, нужно сделать так, чтобы они во что-то поверили, более того, это «экономнее», чем заставлять их что-то делать – социология знания неизбежно является орудием в руках политиков и режимов, и тем эффективнее режим, чем больше он «стоит» на социологии знания. Но вряд ли [подставьте фамилию любого политика] так уж корпел над трудами [подставьте фамилию любого социолога знания] – социология знания в целом это довольно сложное с теоретической и языковой точки зрения направление. А значит, существуют разные, неакадемические, «вернакулярные» варианты социологии знания. «Конечно, это же называется пропаганда», скажете вы и будете правы. Но чтобы пропаганда работала, нужно, чтобы принципы, на которых она стоит, верным образом описывали бы реальность. А это уже социология знания, пусть она, что называется, об этом и не знает. Более того, в той мере, в какой эффективность академической (преимущественно западной) социологии в деле интерпретации реальности строго говоря, тоже не прошла всестороннюю проверку и скорее является объектом веры, далеко не факт, что такие, неакадемические, версии социологии знания, хуже, а теории в их рамках существуют более слабые. Отдельно интересен вопрос о фактическом соотношении между этими версиями социологии знания – читают ли друг друга, как относятся друг к другу, в чем сходятся, а чем различаются. Надо ли говорить, что описанные вопросы – вполне хороши для исследования в области… социологии знания.
Навеяно регулярно доносящимися новостями, что в МГУ открылась «прилепинская» магистратура, где уже полгода как готовят специалистов в области «информационного противоборства», и цитатами из преподавателей оттуда типа «Когнитивная война поглотила информационные войны как составляющую. На первый план выходят технологии, меняющие сознание человека».
Сам я, в общем, понимаю, какими именно местами академическая социология знания лучше, но, как говорится, землю пахать при желании и достаточном финансировании можно и каменным топором. Но чтобы получать это финансирование – нужно… быть хорошим социологом знания!
Социология знания – одно из самых интригующих для меня направлений, которое занимается тем, почему мы верим в то, во что мы верим. Ведь действительно все, что мы якобы знаем, сначала было где-то сформулировано, затем выиграло конкуренцию у прочих версий и интерпретаций, затем как-то оказалось рядом с нами, затем – прошло «внутреннюю» фильтрацию, затем – оказалось нам полезным для чего-то, отчего запомнилось и стало нашим знанием. И к каждому такому этапу можно задать много вопросов: как исследовательских, о том, как это вообще устроено, так и личных, позволяющих понять, почему каждый из нас такой, какой он есть, и думает, что думает.
Социология знания важный элемент моей теории этничности: в конечном счете, «естественная» для нас идея, согласно которой люди делятся на народы, народы существуют такие-то, имеют такие-то характеристики и проч. – это тоже знание в какой-то момент приобретенное и в том или ином смысле полезное практически.
Но вот что интересно. Существует академическая традиция социологии знания, стоящая на фундаменте феноменологической социологии, феноменологии в целом, символического интеракционизма и проч. Но в той мере, в какой социология знания имеет важный прикладной, политический аспект – люди действуют исходя из того, во что они верят и, соответственно, для управления людьми, нужно сделать так, чтобы они во что-то поверили, более того, это «экономнее», чем заставлять их что-то делать – социология знания неизбежно является орудием в руках политиков и режимов, и тем эффективнее режим, чем больше он «стоит» на социологии знания. Но вряд ли [подставьте фамилию любого политика] так уж корпел над трудами [подставьте фамилию любого социолога знания] – социология знания в целом это довольно сложное с теоретической и языковой точки зрения направление. А значит, существуют разные, неакадемические, «вернакулярные» варианты социологии знания. «Конечно, это же называется пропаганда», скажете вы и будете правы. Но чтобы пропаганда работала, нужно, чтобы принципы, на которых она стоит, верным образом описывали бы реальность. А это уже социология знания, пусть она, что называется, об этом и не знает. Более того, в той мере, в какой эффективность академической (преимущественно западной) социологии в деле интерпретации реальности строго говоря, тоже не прошла всестороннюю проверку и скорее является объектом веры, далеко не факт, что такие, неакадемические, версии социологии знания, хуже, а теории в их рамках существуют более слабые. Отдельно интересен вопрос о фактическом соотношении между этими версиями социологии знания – читают ли друг друга, как относятся друг к другу, в чем сходятся, а чем различаются. Надо ли говорить, что описанные вопросы – вполне хороши для исследования в области… социологии знания.
Навеяно регулярно доносящимися новостями, что в МГУ открылась «прилепинская» магистратура, где уже полгода как готовят специалистов в области «информационного противоборства», и цитатами из преподавателей оттуда типа «Когнитивная война поглотила информационные войны как составляющую. На первый план выходят технологии, меняющие сознание человека».
Сам я, в общем, понимаю, какими именно местами академическая социология знания лучше, но, как говорится, землю пахать при желании и достаточном финансировании можно и каменным топором. Но чтобы получать это финансирование – нужно… быть хорошим социологом знания!
BY Ethnically Clean Ponds
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
On Telegram’s website, it says that Pavel Durov “supports Telegram financially and ideologically while Nikolai (Duvov)’s input is technological.” Currently, the Telegram team is based in Dubai, having moved around from Berlin, London and Singapore after departing Russia. Meanwhile, the company which owns Telegram is registered in the British Virgin Islands. Telegram boasts 500 million users, who share information individually and in groups in relative security. But Telegram's use as a one-way broadcast channel — which followers can join but not reply to — means content from inauthentic accounts can easily reach large, captive and eager audiences. What distinguishes the app from competitors is its use of what's known as channels: Public or private feeds of photos and videos that can be set up by one person or an organization. The channels have become popular with on-the-ground journalists, aid workers and Ukrainian President Volodymyr Zelenskyy, who broadcasts on a Telegram channel. The channels can be followed by an unlimited number of people. Unlike Facebook, Twitter and other popular social networks, there is no advertising on Telegram and the flow of information is not driven by an algorithm. On Feb. 27, however, he admitted from his Russian-language account that "Telegram channels are increasingly becoming a source of unverified information related to Ukrainian events." Stocks closed in the red Friday as investors weighed upbeat remarks from Russian President Vladimir Putin about diplomatic discussions with Ukraine against a weaker-than-expected print on U.S. consumer sentiment.
from ru
