летальное
 
Мы грустные клоуны, ставшие стражей опилок,
впитавших летальную летопись, крытую цинком,
мы – те, кто молился на купол и ставил стропила,
кто мог бы полжизни сидеть на развалинах цирка,
 
просеивать пепел, разбрасывать бисер, смеяться
в закат без причины невольно от воли кромешной,
остаться на пепле – не в том ли призванье паяца,
и мы бы остались, пускай ненадолго – но спешно
 
в намеченном месте, не вместо, а вместе – с водою,
никем не замеченных, запросто выплеснешь нас ты,
наш бог гуттаперчевый, звери под плётками взвоют,
взлетят под мерцающий купол хмельные гимнасты.
 
Мы грустные клоуны, впавшие к вечеру в пафос –
взыскательным взглядом поддерживать гибкие тени
икаров, доверчивых к зрителям, греющим пакость
за пазухой в банке троянской, пусть снова не с теми
 
вчера разводили мы пристальных фраз брудершафты –
привычно-неверным ни фразам, ни снам, ни рукам, ни
неистовым клятвам – им что: будет день – будет жатва,
тогда и посмотрим, кто дальше разбрасывал камни
 
в ликующий зал – только восемь кульбитов до смерти
осталось упавшему вверх – просто сверьтесь с афишей,
но глянь – не сдаётся, всё верит, всё вертится, вертит
свои пируэты…
Ты где там, роняющий свыше?..
 

«Литургия верных» (2015 г.)

Холст/масло, 40х50 см

август

Воздух пропитан истомой, дождём и хвоей.
Значит ли это, что следует возвращаться?..
Руки, сомкнувшись, печаль увеличат вдвое
То же – для счастья.

Веки, смыкаясь, делают свет кромешным,
но позволяют видеть такие дали,
где наяву уже никогда, конечно,
сколько бы денег в воду мы не кидали.

Круг замыкая, шествует наша осень,
вновь начиная падкой листвы мытарства –
сон золотой бескрайних берез и сосен,
время сырой земли, слюдяное царство.

Слышишь, как изнутри бьются наши люди,
замкнутые в пространство сосновых комнат?..
Бог сам не знает, что с нами дальше будет
Так же и с теми, что нас берегут и помнят.

оцифровка

Не сметь оглянуться. Предательски жёлтым
штрихует внезапно ржавеющий август
пустые дороги, которыми шёл ты,
где солнце и ветер, и шелест дубрав густ.

Мечтать, но не верить в заветное завтра –
теперь уж на той стороне ойкумены,
где первое слово баюкает Автор,
где, все ещё живы, себе на уме мы

Рискнули проснуться с косыми лучами,
махали руками последнему стерху –
ах, как мы в хрустальное небо стучали!..
Кто снизу, кто сверху.

В ответ – только эха бескрайние мили:
мол, вон покатилась звезда на тавро вам.
Не плачь, моя радость, о тающем мире –
он весь оцифрован.

Потерянный пиксель, птенец оригами,
хрустящие крылья с годами – как ветошь,
остывшую землю босыми ногами
всё вертишь и вертишь.

Вот и Осень...

Брату

Мы вышли из города, полного смутной печали
и ясных надежд,
застревающих в божьем горниле,
но мы говорили слова и за них отвечали,
и ветер, качающий землю, с ладоней кормили.

На стыке веков солнце вечно стояло в зените,
дымящийся купол полжизни держать тяжелее.
А помнишь, как верили – хоть на бегу осените,
и счастливы станем, совсем ни о чём не жалея.

Но ангел-хранитель то занят, то выше таксует,
а наших, как жемчуг, таскает небесный ныряльщик.
Привычка грешить так всерьёз, а молиться так всуе
любую судьбу превращает в пустой чёрный ящик.

Не плачь же со мною про эту безхозную пустошь,
где редкая радость букет из подножных колючек.
Мы пленные дети – случайно на волю отпустишь,
бесстрашно теряем от города новенький ключик.

мы – то же

Сергею Чернышеву

время бредить с разбегу да сеять чудес пелену
в оцифрованном небе считая галактики фиксы
или сны ворошить, в проливном затихая плену
где залётным бореем болеют понурые сфинксы

теплокровные буквы озябли, сбиваясь в стада
затянули в зияющий омут центона весь космос
и дежурный пророк непокорно горит со стыда
замывая следы на затоптанном небе вискозном

за калёное слово казнённых впотьмах октябрят
но с лихвою в палатах уныло вещающих дожей
это всё сквозняки между делом листву теребят
там, где лютые сумерки до искупающей дрожи

там, где первое слово саднит – высоко-высоко
на секунду роняющий свыше покажется ближе
днесь великим могучим едва шевельнёт языком
безутешная речь и, как не было, зарево слижет

и в обугленных прописях – осень усталым ужом
проползая по веку чужому, мы то же – мы тоже
ни словарных запасов запальчиво не сбережём
ни палёных знамений не редко абзацы итожим

да гори оно ясно спускаться в промозглый забой
за падучей рудой, обведённой по памяти мелом
но послушай – звенит безутешно зовёт за собой
что есть мочи по ком бубенец на миру онемелом

16.10.09
Опять с днём, браза💜

солдатский лёд

если завтра война – станет в тысячу раз холодней,
не бросай меня, тень, зажигающей свечи на льду…
для чего мне считать, сколько без вести кануло дней,
если рядом с собой в день последний тебя не найду.

если завтра в окоп, так смотри же сегодня, смотри,
как остывшие крылья поспешно мутируют в горб,
как безжалостный град выжигает сердца изнутри
и сжимается нежность своих, умножающих скорбь.

и, пока не настала пора им тебя хоронить,
а шаманящим свыше под хвост не попала вожжа –
научи их не помнить оттенков горящей брони,
обнимай что есть мочи, люби их, встречай, провожай.

ври взахлёб, что полки поведёт не хмельной генерал,
а бесстрашный герой и не всех принесут на щитах –
видит бог, что походную песню не ты выбирал
и не знаешь количества нот на последних счетах.

если завтра война –
а ведь всех нас, как пить дать, сольют,
в свете споротых звёзд будет трудно подняться со льда.
если ты обречён на почетный прощальный салют…
не сдавайся, солдат.

обнять и плакать


И стал декабрь над городом.
В лотках
дымятся шашлыки,
но чай – не греет.
Старухи в наспех связанных платках
торгуют всякой всячиною, ею
они кормиться будут до весны
и умирать – безропотно и просто, 
не выдержав безмолвной белизны… 
Страна в сугробах, мы ей не по росту.

Ей – запрягать и снова в дальний путь,
спасать Фому, не спасшего Ярёму.
Нам – на стекло узорчатое дуть
и пульс сверять по впадинам ярёмным,
где голову случилось приклонить,
а не случилось – так обнять и плакать.
Пусть шар земной за тоненькую нить
не удержать, так хоть стекло залапать.

Не нам стенать, что жизнь не удалась,
таким не одиноким в поле чистом – 
здесь только снега безгранична власть
и снегирей, приравненных к путчистам.
Зима полгода, правила просты – 
верь в свет в окошке, не в огни таможен
и просто чаще проверяй посты.
Ползи к своим, хоть трижды обморожен.

01.12.14

«ЗАТМЕНИЕ» 2024 г.

Что праздновать на третий год войны?
Куранты бьют расчетливо и больно.
И мы больны – как по команде «вольно»
живём за тех, кто брошен в эту бойню –
размеренно, расслабленно, довольно…

Глянь, вороны обсели колокольню
с недавних пор и сила птиц убойна,
и на дорогах нет сплошных двойных.

В любом ряду возможен разворот
вокруг своей, земной оси и прочих.
Пасти народы – тысячи охочих,
спасти – не то: Господь да пара кормчих
и то, кто знает, от чего их корчит…

Смотри – мальчишки из семей рабочих
на смерть идут, как нет тут этой порчи
и в воздухе не сероводород.

Что пожелать нам в третий год беды –
победы, покаяния, покоя?
О Господи, да что же мы такое:
свистят петарды, и чадит жарко‌е,
веселье-то отнюдь не бунтовское…

А где-то не глядят на дно мирское:
там ва‌жно не святое, так людско‌е,
где дети просят хлеба и воды.

31.12.2024

когда от смерти некуда бежать –
на месте стой, найдёт тебя сама,
научит резать воздух без ножа.
когда придёт охрипшая зима –

учись молчать, пока на небеси‌
идёт на тьму кромешный белый шум,
и Го‌спода напрасно не беси –
всем ангелам раздав по калашу

он смотрит на лютующий народ…
ты признан лёгким, так умри назло:
не падай, а взлетай – наоборот,
пусть говорят, что просто повезло.

пусть говорят, а ты – не говори
в ответ ни слова мёрзлому свинцу,
умри не зря – за эти январи,
за детство, прикипевшее к лицу,

во славу оттолкнувшимся от дна
и в память не умеющим летать –
мы все одни – и смерть у нас одна:
как жизнь одна,
как родина,
как мать.

2024

девочек учат молиться не так, как курить –
наспех да на смех, не впрок, не в затяг –
девочек мучит желание страх покорить
не превращая его в хоровод на костях

девочки просят за тех, чья молитва – приказ
кто не учился прощать, научившись любить
просто пахал, просто жил свою жизнь без прикрас
оберегая своих и не слишком – любых

мальчиков учит молиться кипящая сталь
первые «двести» и слишком затянутый жгут
первые вести о том, что их дома не ждут
первая нежность войны: перестань, перестань

дело не в том, брать ли пленных и как с ними тут
главное – пленным не стать, вот и совесть чиста
мертвые срама не ѝмут и сор не метут
из-под полы
и молчат
и не сходят с креста

2024

мой сын не рожденный не сгинет на этой войне
чужих сыновей бинтовать мне случится едва ли
я слишком давно на земле – и обидно вдвойне
за маленьких девочек плачущих в тёмном подвале

да те ли молитвы твержу я всю ночь напролёт
да те ли лампада моя освещает иконы
но кто колыбельные в грязных окопах поёт
мальчишкам упрямо идущим на смерть в терриконы

вон – пастбищем боли становится твой чернозём
скажи мне господь что просить где и в чем виновата
что ж медленно медленно медленно слишком ползёт
над грешной землёю несладкая русская вата

густых облаков прикрывающих то ли тылы
балы фейерверки советы господ нечестивых
а то ли мишени для смерти из черной дыры –
отчаянных дерзких до дури святых и строптивых

пока мы в ковчеге своём уплываем в ничто
они с неизменным прищуром следят за снарядом
пока им по следу по свету идти за мечтой
мы будем молиться: не рядом не рядом не рядом

горловка

выводя из себя, не держи меня за руки, брат.
дай ладоням запомнить податливый сумрак белёсый,
перебрать поименно сугробы напрасных утрат
и смотреть, и смотреть, как метель обнимает берёзы.

поклониться родным, между делом, сходящим с ума,
и чужих не забыть, хладнокровно шагающих рядом.
зарекаться нет смысла – пусть будут тюрьма и сума,
лишь бы выстоял дом, изувеченный шалым снарядом.

тише, девочка спит, что есть сил обнимавшая мать,
на покрывшейся коркой земле, обернувшейся адом.
здесь, по слухам, война – вот и некому их поднимать,
обескровленных птиц, на лету искалеченных градом.

отпусти меня к ним, безмятежно не помнящим зла,
я смогу рассказать им,
что пропасть совсем не бездонна,
что и с той стороны было видно, как нежно несла
мирно спящую дочь на слабеющих крыльях мадонна.

перемирие, брат, фейерверк завершает концерт,
лишь бы нам не забыть это пение их горловое…
песня – тоже тоннель, свет опять обещали в конце.
сколько долгих веков с непокрытой стоять головою

Ночь, распятая без затей,
слов горячечных одержимость –
Боже, миленький, подержи нас
до рассвета на высоте.
 
За блескучего льда стеной –
миллионы цветочков аленьких,
ты держи нас, держи, как маленьких,
в этой сказочке жестяной,
 
где тягучая снов нуга
в небе сумеречном желейном
рук протянутых не жалей нам,
не проснувшимся наугад.
 
У последней своей реки
между прошлым качай и будущим
всех, изнеженных
снежным чудищем,
одиночеству вопреки.
 
 

слишком медленный поезд

Слишком медленный поезд
и медленный — снег,
проплывают, блистая в немытом окне,
к полустанкам прибитые звезды.
То ли песни поют, то ли жгут города,
все едино в такую пустыню, когда —
что Москва, что Афины, что Грозный.

Здесь никто не услышит, зови не зови,
для построивших храмы свои на крови
глух и нем, как ни бейся, Всевышний.
Мы играем которую вечность всерьез
с ним до первых не в строчку,
всамделишных слез,
затянулась игра в третий — лишний.

А колеса стучат свою мурку-муру,
гонят смерть, что, по слухам, красна на миру,
остальное с годами — бледнеет.
Мир сжимается в страхе — больной и босой,
под прищуром старухи с прицельной косой,
сирота, не представленный ею.

Не помогут, забудь, ни пожатия рук,
ни рифмованных слов заколдованный круг —
если твой one-way-ticket просрочен.
И ни пулю в висок, ни состав под откос
не пустить, не ответив на глупый вопрос —
кто расставил флажки у обочин?

Заблудились на подступах к ночи огни,
здравствуй, город, сегодня с тобой мы одни
будем с картой сверять кольцевую.
Сколько можно друг другу смолоть чепухи,
но сегодня московское время — стихи,
значит, надо искать мировую.

Если хочешь, пошагово вспять повторим,
трижды проклятый мой белокаменный Рим,
вещих снов безоглядную ересь.
За обратный билет и обратный отсчет
и за то, что меняется все и течет —
ты прости меня… Если успеешь.

Стихи: Лада Пузыревская
Песня: Игорь Гришин

Русский лес
Мельникову


Русский лес не кончается, края ему и конца
не предвидится, брат. 
Сколько иней не стряхивай с веток – 
всей не выпить воды с помертвевшего было лица
нашей черной земли, полной белого-белого света.

Будто ссохшийся бинт, ей нейтральная жмёт полоса,
и разрозненный хор не сливается, сколько не мучай
изможденные связки, и нечисть ползет по лесам
под прогнувшийся купол. 
Но много нас в чаще дремучей. 

На накрытых полянах – секретик под каждым кустом, 
золотые слова, из-под стекол пустившие корни
в целлулоидный мир, где так трудно сказать о простом
где так просто молчать, год от году смурней и покорней.

Но ведь должен же кто-то. Попробуй потом, залатай
эти чёрные дыры,  кто дёрнется – заворожат их
не русалки, так лешие. Нужен шальной золотарь
в это долгое странное странствие без провожатых.

Русский лес не кончается. Крепче затягивай жгут
горизонта, который завален, когда не – зарезан,
и ступай, помолясь – видишь, листья опавшие жгут?..
Это наша земля – там, где света хватает. За лесом.

2014