Бес Стыда

Помню, что у Гали Туз – это моя преподавательница литературного мастерства и литературного редактирования, а потом и подруга, с которой я, правда, почти совсем перестала общаться из-за грусти и чего-то ещё – было несколько толстенных папок с вырезками, примерами того, как не нужно писать.

Жаль, что я не запомнила почти ничего, кроме хрестоматийного, кажется, ставропольского поэта Чернова “Твои глаза, как розы на заре”. Галя рассказывала, что она своё первое стихотворение написала в четыре года. Я его процитирую, хоть и не спрашивала её разрешения, но оно рассказывалось публично и неоднократно, так что думаю, никакой этики не нарушу:

И написял, и накакал
Мальчик Вова-Буратин.

Считаю, что оно прекрасно в своей лаконичности и псевдосозерцательности, в нём есть и аллюзия, отсылающая к вполне конкретному персонажу и архетипам, которые в нём собраны, и универсальное расширение субъекта, возведение его в обычного, любого Вову (наверное, одно из самых распространённых в России имён). В этом махоньком стихотворении четырёхлетняя поэтесса смогла сплести вневременное и время. Я так до сих пор не умею. Но я и не писала стихов в четыре года. Я их редактировала, улучшала. И злилась, когда родители не принимали мою редактуру и настаивали на авторском варианте.

Например, в стихотворении Маршака “Усатый-полосатый”, которое я знала и декламировала наизусть, мне категорически было неприятно произносить рефрен «Вот какой глупый котёнок». Я заменяла его на «Вот какой гьюпый кисюка» (тогда мне не было ещё четырёх, потому что в четыре я уже стала выговаривать «л», пройдя период замены этого звука на «р»). Родители поправляли, но я злилась, сжимала кулаки и говорила: «Нет, кисюка! Какука ты!». Придумывать ругательства я уже умела, потому что самые яркие из существующих от меня тогда ещё скрывали. А чтобы развить мне дикцию, которая, как вы поняли, не справлялась с «л», меня учили скороговоркам. Я любила «Кукушка кукушонку купила капюшон. Надел кукушонок капюшон – как в капюшоне он смешон», но переделывала её на более удачную, на мой взгляд, концовку, в которой не было бы рифмы: «Надел кукушонок капюшон – как смешно!» Согласитесь, что так реально лучше.

Галины толстые папки. Не хватает мне их. Они заставляли меня ухохатываться до слёз, сползать под парту. Эти папки сделали меня очень хорошей редакторкой, не стихов, конечно, в поэзии я понимаю, надо признаться, сейчас меньше, чем в свои три года. Скучаю.

www.group-telegram.com/ru/pisaninonansy.com/413

192 viewsedited  Nov 16 at 15:16

Помню, что у Гали Туз – это моя преподавательница литературного мастерства и литературного редактирования, а потом и подруга, с которой я, правда, почти совсем перестала общаться из-за грусти и чего-то ещё – было несколько толстенных папок с вырезками, примерами того, как не нужно писать.

Жаль, что я не запомнила почти ничего, кроме хрестоматийного, кажется, ставропольского поэта Чернова “Твои глаза, как розы на заре”. Галя рассказывала, что она своё первое стихотворение написала в четыре года. Я его процитирую, хоть и не спрашивала её разрешения, но оно рассказывалось публично и неоднократно, так что думаю, никакой этики не нарушу:

И написял, и накакал
Мальчик Вова-Буратин.

Считаю, что оно прекрасно в своей лаконичности и псевдосозерцательности, в нём есть и аллюзия, отсылающая к вполне конкретному персонажу и архетипам, которые в нём собраны, и универсальное расширение субъекта, возведение его в обычного, любого Вову (наверное, одно из самых распространённых в России имён). В этом махоньком стихотворении четырёхлетняя поэтесса смогла сплести вневременное и время. Я так до сих пор не умею. Но я и не писала стихов в четыре года. Я их редактировала, улучшала. И злилась, когда родители не принимали мою редактуру и настаивали на авторском варианте.

Например, в стихотворении Маршака “Усатый-полосатый”, которое я знала и декламировала наизусть, мне категорически было неприятно произносить рефрен «Вот какой глупый котёнок». Я заменяла его на «Вот какой гьюпый кисюка» (тогда мне не было ещё четырёх, потому что в четыре я уже стала выговаривать «л», пройдя период замены этого звука на «р»). Родители поправляли, но я злилась, сжимала кулаки и говорила: «Нет, кисюка! Какука ты!». Придумывать ругательства я уже умела, потому что самые яркие из существующих от меня тогда ещё скрывали. А чтобы развить мне дикцию, которая, как вы поняли, не справлялась с «л», меня учили скороговоркам. Я любила «Кукушка кукушонку купила капюшон. Надел кукушонок капюшон – как в капюшоне он смешон», но переделывала её на более удачную, на мой взгляд, концовку, в которой не было бы рифмы: «Надел кукушонок капюшон – как смешно!» Согласитесь, что так реально лучше.

Галины толстые папки. Не хватает мне их. Они заставляли меня ухохатываться до слёз, сползать под парту. Эти папки сделали меня очень хорошей редакторкой, не стихов, конечно, в поэзии я понимаю, надо признаться, сейчас меньше, чем в свои три года. Скучаю.

BY Бес Стыда