Напоминаем о том, что деятельность проекта Renovatio всегда можно поддержать голосом или донатом. Голоса помогут нам развиваться как канал Telegram, а донаты пойдут на запись интеллектуального подкаста Renovatio.
Первые выпуски подкаста спортивной части Renovatio (о тех, кто сделал историческое фехтование в России) уже появились в социальной сети Вконтакте и на Яндекс.Музыке. Мы многому научились, исправили технические ошибки и продолжим развиваться дальше.
Отдать голос за Renovatio: https://www.group-telegram.com/boost/renovatio_conf.com
Задонатить проекту Renovatio можно благодаря подпискам Вконтакте и Boosty, а также напрямую на карту Т-Банка: 2200 7013 8890 1024
СБП по номеру +79258625641 (Ильина Александра Сергеевна)
Спасибо, что поддерживаете Renovatio! Оставайтесь с нами, помогайте нам обновляться.
Первые выпуски подкаста спортивной части Renovatio (о тех, кто сделал историческое фехтование в России) уже появились в социальной сети Вконтакте и на Яндекс.Музыке. Мы многому научились, исправили технические ошибки и продолжим развиваться дальше.
Отдать голос за Renovatio: https://www.group-telegram.com/boost/renovatio_conf.com
Задонатить проекту Renovatio можно благодаря подпискам Вконтакте и Boosty, а также напрямую на карту Т-Банка: 2200 7013 8890 1024
СБП по номеру +79258625641 (Ильина Александра Сергеевна)
Спасибо, что поддерживаете Renovatio! Оставайтесь с нами, помогайте нам обновляться.
Ave, Caesar, morituri te salutant
В прошлом году вышел неплохой сериал о Римской империи — «Обреченные на славу». Десять пятидесятиминутных эпизодов знакомят зрителя с эпохой династии Флавиев, а вернее — со смертью Веспасиана и убийством Тита. Первый сезон заканчивается восшествием на престол его младшего брата, Домициана, которого на протяжении всего действия нам показывают как капризного и психически неуравновешенного ребенка. Такое мнение о Домициане укоренилось во многочисленных жизнеописаниях цезарей. Так, у африканского историка IV века, Секста Аврелия Виктора, читаем:
«Итак, Домициан после убийства брата и наилучшего императора, обезумев от этого преступления как семейного, так и общественного значения, после позорно проведенной юности начал совершать грабежи, убийства, мучительства. Еще больше было у него позорных дел, касающихся любодеяний; с сенаторами он обращался более чем высокомерно, приказывая называть себя господином и богом, это было отменено ближайшими его преемниками, но много позже было восстановлено с еще большей строгостью» [перевод В. С. Соколова].
Другой значимый историк греческого происхождения, Дион Кассий, писал, критикуя отношение Домициана к родным:
«И вот так Домициан относился ко всем в течение всего своего правления, но он превзошел самого себя в бесчестной и пагубной ненависти к друзьям своего отца и брата, хоть и издал закон, гарантирующий неприкосновенность того, что было пожаловано кому-либо другими императорами. Но это было лишь красивым жестом, а на самом деле он их ненавидел: они не спешили дать ему то, чего он от них хотел, — да многое из этого ему и не следовало давать, — а кроме того в прошлом они пользовались разными почестями, тогда как он все, превышавшее уровень толпы, все, что они любили и могли, считал враждебным себе. Поэтому, хоть он и сам был охвачен страстью к евнуху Эарину, но из-за того, что и Тит таких особенно жаловал, Домициан, из горделивой неприязни к брату, запретил в Римской державе делать кого-либо евнухом» [перевод Д.В. Бугая].
Далее он перечисляет огромное количество жестокостей, сотворенных Домицианом, начиная от убийства любовника своей супруги, заканчивая умерщвлением послов; своих сторонников, выполнявших за него грязную работу; спящих. Критикуется не только его бессердечность, но и самолюбие, непомерный эгоизм. В сериале, поскольку первый сезон характеризует Домициана до восшествия на престол, мы такого поведения пока не наблюдаем, но намеки на его безумие даются. Так, в самом конце он стравливает двух друзей-гладиаторов, обещая убить их родственников в случае отказа. Своему любовнику, который не может терпеть его злодеяния, он отрезает язык, а потом скармливает крокодилам. Уровень жестокости Домициана сообразен тому желанию хлеба и зрелищ, которые требует толпа.
В прошлом году вышел неплохой сериал о Римской империи — «Обреченные на славу». Десять пятидесятиминутных эпизодов знакомят зрителя с эпохой династии Флавиев, а вернее — со смертью Веспасиана и убийством Тита. Первый сезон заканчивается восшествием на престол его младшего брата, Домициана, которого на протяжении всего действия нам показывают как капризного и психически неуравновешенного ребенка. Такое мнение о Домициане укоренилось во многочисленных жизнеописаниях цезарей. Так, у африканского историка IV века, Секста Аврелия Виктора, читаем:
«Итак, Домициан после убийства брата и наилучшего императора, обезумев от этого преступления как семейного, так и общественного значения, после позорно проведенной юности начал совершать грабежи, убийства, мучительства. Еще больше было у него позорных дел, касающихся любодеяний; с сенаторами он обращался более чем высокомерно, приказывая называть себя господином и богом, это было отменено ближайшими его преемниками, но много позже было восстановлено с еще большей строгостью» [перевод В. С. Соколова].
Другой значимый историк греческого происхождения, Дион Кассий, писал, критикуя отношение Домициана к родным:
«И вот так Домициан относился ко всем в течение всего своего правления, но он превзошел самого себя в бесчестной и пагубной ненависти к друзьям своего отца и брата, хоть и издал закон, гарантирующий неприкосновенность того, что было пожаловано кому-либо другими императорами. Но это было лишь красивым жестом, а на самом деле он их ненавидел: они не спешили дать ему то, чего он от них хотел, — да многое из этого ему и не следовало давать, — а кроме того в прошлом они пользовались разными почестями, тогда как он все, превышавшее уровень толпы, все, что они любили и могли, считал враждебным себе. Поэтому, хоть он и сам был охвачен страстью к евнуху Эарину, но из-за того, что и Тит таких особенно жаловал, Домициан, из горделивой неприязни к брату, запретил в Римской державе делать кого-либо евнухом» [перевод Д.В. Бугая].
Далее он перечисляет огромное количество жестокостей, сотворенных Домицианом, начиная от убийства любовника своей супруги, заканчивая умерщвлением послов; своих сторонников, выполнявших за него грязную работу; спящих. Критикуется не только его бессердечность, но и самолюбие, непомерный эгоизм. В сериале, поскольку первый сезон характеризует Домициана до восшествия на престол, мы такого поведения пока не наблюдаем, но намеки на его безумие даются. Так, в самом конце он стравливает двух друзей-гладиаторов, обещая убить их родственников в случае отказа. Своему любовнику, который не может терпеть его злодеяния, он отрезает язык, а потом скармливает крокодилам. Уровень жестокости Домициана сообразен тому желанию хлеба и зрелищ, которые требует толпа.
Однако линия Домициана является лишь одной из основных. Параллельно с жизнью патрициев нам рассказывают о плебеях, больше всего — об одном из них, Тенаксе, занимающимся ставками. Из букмекера он становится владельцем одной из фракций, занимающейся скачками, а потом и вовсе вырастает до распорядителя Игр. Чем честен сериал перед зрителем: его логика достаточно сильно соответсвует действительности, поскольку рост Тенакса сообразен количеству злодеяний, которые он способен совершить и стерпеть, — хотя и самый близкий ему человек пытается «наставить его на путь истинный», то есть вернуть ему добродетельность и сострадание. Никаких deus ex machina, неожиданных спасений, нам показывают ход истории, как он есть: ужасный и беспощадный.
И не очень-то соответствующий логике того, как ход истории понимали сами греки или римляне. Несмотря на то, что концептуально историков считают «очищенными от влияния эпоса и религии», их работу — скрупулезной и аналитичной, зачастую у историков сохраняется представление о божественном или о возмездии, которое посылают боги за бесчестные поступки. Поэтому Кассий Дион обращает особую роль на то, каким образом Домициан поступил с весталками, служительницами богини Весты. Его неоправданная жестокость по отношению к ним является прямым нарушением божественной воли, а его именование себя «богом» или «господином» является поводом для «активации» механизма божественного возмездия.
Есть предположение, которое я могу сделать по косвенным признакам и характеру выживших, — что элементы этой логики могут проявиться в следующем сезоне. Тогда справедливость будет восстановлена, а доблесть будет прославлена, потому что
славься, цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя.
а.и.
#renovatio_for_fun
#renovatio_film
И не очень-то соответствующий логике того, как ход истории понимали сами греки или римляне. Несмотря на то, что концептуально историков считают «очищенными от влияния эпоса и религии», их работу — скрупулезной и аналитичной, зачастую у историков сохраняется представление о божественном или о возмездии, которое посылают боги за бесчестные поступки. Поэтому Кассий Дион обращает особую роль на то, каким образом Домициан поступил с весталками, служительницами богини Весты. Его неоправданная жестокость по отношению к ним является прямым нарушением божественной воли, а его именование себя «богом» или «господином» является поводом для «активации» механизма божественного возмездия.
Есть предположение, которое я могу сделать по косвенным признакам и характеру выживших, — что элементы этой логики могут проявиться в следующем сезоне. Тогда справедливость будет восстановлена, а доблесть будет прославлена, потому что
славься, цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя.
а.и.
#renovatio_for_fun
#renovatio_film
Сегодня мы продолжаем наш разговор о Горации. Речь пойдет об одном небольшом фрагменте из оды I, XXVIII, который посвящен Архиту Тарентскому. Обратившись к критическому изданию Клингнера (F. Klingner), мы обнаружим, что некоторые рукописи имеют посвящение «Архиту Тарентскому» (ad Archytam Tarentinum), то есть посвящают ему всю оду, а не отдельный ее фрагмент. Вот само место:
«Te maris et terrae numeroque carentis harenae
mensorem cohibent, Archyta,
pulveris exigui prope litus parva Matinum
munera, nec quidquam tibi prodest
aerias temptasse domos animoque rotundum
percurrisse polum morituro».
Стоит сказать, что ода — это монолог погибшего в результате кораблекрушения моряка, чей прах так и не был погребен. Приведенный выше фрагмент, в котором утопленник обращается к праху Архита Тарентского, известного математика, пифагорейца и друга Платона, составляет самое начало речи погибшего. Отвлечемся от ткани всего произведения, которая — как обычно бывает у Горация — трудна для понимания и неоднозначна, и обратимся конкретно к приведенному месту.
Вот прозаический перевод: «тебя, измерителя моря, земли и бесчисленного песка, обнимают, о Архит, скромные похороны скудного праха близ Матинского берега, и ты больше не сможешь посягнуть на небесные оплоты или смертной душой охватить круглый небосвод». Взглянем поближе на интересные места в этом фрагменте.
«Te maris et terrae numeroque carentis harenae
mensorem cohibent, Archyta...»
Море (mare) сразу же создает у читателя образ беспредельности, море и земля у Горация — весь мир, а песок,как известно, измерить невозможно. Впрочем, невозможное оказалось по силам Архимеду, который в работе Ψαμμίτης (сочинение Архимеда об исчислении и выразимости неопределенно больших чисел) показал, что число песка можно измерить, пользуясь математическими пропорциями. Почему Гораций приписывает это Архиту, учитывая, что последний скорее всего его не совершал (Архимед никак не упоминает Архита в трактате)? — скорее всего, дело в том, что для Горация это — просто способ придать живости образу Архита, наделив его тем, что стало во времена Горация отличительной особенностью деятельности математиков.
«Mensor» — букв. измеритель. Этим словом, как кажется, поэт стремится передать греческое слово γεωμέτρης (Также ср. лат. mensor terrae и рус. землемер). Такая адаптация греческих слов не является чем-то редким для Горация, который в оде I, VI передает гомеровский эпитет Одиссея — πολύτροπος (ловкий, хитрый) — как duplex, букв. двойственный.
«...pulveris exigui prope litus parva Matinum
Munera...»
Матинский берег, “Matinum litus”. Что и где это? — сложно ответить однозначно, о каком географическом объекте идет речь, поскольку схолиасты выражаются двусмысленно (то ли это гора, то ли это мыс, то ли это равнина — неясно). Почему там была могила Архита, сказать еще сложнее. Скорее всего, поэт имеет в виду какое-то место на южном побережье Италии. Что же до “munus”, то это слово, означающее в первую очередь некую обязанность или повинность, часто используется для обозначения почестей, оказываемых умершему человеку.
«...nec quidquam tibi prodest
aerias temptasse domos animoque rotundum
percurrisse polum morituro».
Здесь внимание привлекают несколько вещей. «Тебе не поможет» (nec…tibi prodest) является общим место для такого жанра. Акрон, впрочем, комментирует это место так: «ничто не принесло тебе пользы перед лицом смерти, хотя ты исследовал устроение природы вещей и само небо».
Гораздо интереснее глагол temptare (первое значение — касаться), который, как указывает Поль Шори, предполагает дерзновенность попытки, некую решительность и наглость. По значению он близок старорусскому «сягать». Под «aerias domos» — букв. воздушные дома, кажется, Гораций подразумевает небеса или небесные тела (схожим образом в I, III небеса именуются эфирным домом — «aetheria domus»).
«Te maris et terrae numeroque carentis harenae
mensorem cohibent, Archyta,
pulveris exigui prope litus parva Matinum
munera, nec quidquam tibi prodest
aerias temptasse domos animoque rotundum
percurrisse polum morituro».
Стоит сказать, что ода — это монолог погибшего в результате кораблекрушения моряка, чей прах так и не был погребен. Приведенный выше фрагмент, в котором утопленник обращается к праху Архита Тарентского, известного математика, пифагорейца и друга Платона, составляет самое начало речи погибшего. Отвлечемся от ткани всего произведения, которая — как обычно бывает у Горация — трудна для понимания и неоднозначна, и обратимся конкретно к приведенному месту.
Вот прозаический перевод: «тебя, измерителя моря, земли и бесчисленного песка, обнимают, о Архит, скромные похороны скудного праха близ Матинского берега, и ты больше не сможешь посягнуть на небесные оплоты или смертной душой охватить круглый небосвод». Взглянем поближе на интересные места в этом фрагменте.
«Te maris et terrae numeroque carentis harenae
mensorem cohibent, Archyta...»
Море (mare) сразу же создает у читателя образ беспредельности, море и земля у Горация — весь мир, а песок,как известно, измерить невозможно. Впрочем, невозможное оказалось по силам Архимеду, который в работе Ψαμμίτης (сочинение Архимеда об исчислении и выразимости неопределенно больших чисел) показал, что число песка можно измерить, пользуясь математическими пропорциями. Почему Гораций приписывает это Архиту, учитывая, что последний скорее всего его не совершал (Архимед никак не упоминает Архита в трактате)? — скорее всего, дело в том, что для Горация это — просто способ придать живости образу Архита, наделив его тем, что стало во времена Горация отличительной особенностью деятельности математиков.
«Mensor» — букв. измеритель. Этим словом, как кажется, поэт стремится передать греческое слово γεωμέτρης (Также ср. лат. mensor terrae и рус. землемер). Такая адаптация греческих слов не является чем-то редким для Горация, который в оде I, VI передает гомеровский эпитет Одиссея — πολύτροπος (ловкий, хитрый) — как duplex, букв. двойственный.
«...pulveris exigui prope litus parva Matinum
Munera...»
Матинский берег, “Matinum litus”. Что и где это? — сложно ответить однозначно, о каком географическом объекте идет речь, поскольку схолиасты выражаются двусмысленно (то ли это гора, то ли это мыс, то ли это равнина — неясно). Почему там была могила Архита, сказать еще сложнее. Скорее всего, поэт имеет в виду какое-то место на южном побережье Италии. Что же до “munus”, то это слово, означающее в первую очередь некую обязанность или повинность, часто используется для обозначения почестей, оказываемых умершему человеку.
«...nec quidquam tibi prodest
aerias temptasse domos animoque rotundum
percurrisse polum morituro».
Здесь внимание привлекают несколько вещей. «Тебе не поможет» (nec…tibi prodest) является общим место для такого жанра. Акрон, впрочем, комментирует это место так: «ничто не принесло тебе пользы перед лицом смерти, хотя ты исследовал устроение природы вещей и само небо».
Гораздо интереснее глагол temptare (первое значение — касаться), который, как указывает Поль Шори, предполагает дерзновенность попытки, некую решительность и наглость. По значению он близок старорусскому «сягать». Под «aerias domos» — букв. воздушные дома, кажется, Гораций подразумевает небеса или небесные тела (схожим образом в I, III небеса именуются эфирным домом — «aetheria domus»).
Коль скоро в temptare слышна дерзость, то с известной долей воображения в этих строках можно увидеть аллюзию на Титанов (Nisbet), которые тоже взойти на небо, только буквально. А тема дерзости человеческого духа (audacia, ὕβρις), стремящегося, несмотря на отведенные ему пределы, достичь неба да и вообще покорить весь в мир обыгрывается Горацием в обличительной речи, направленной против изобретательности людей, во второй половине оды I, III.
В общем же, в этих строках совершается изящный переход от трудов по изучению земли к делам по исследованию неба. Лучше А. Кисслинга об этом не скажешь: «Философ в своем изыскании дерзнул устремиться от земли ввысь, в воздушное пространство, в ἀμέτρητος Ἀήρ (в неизмеримый воздух), и рассечь небесный свод. Ведь там, в небесах, свой ход совершают небесные светила, которые для пифагореизма были божествами...». Тот же Кисслинг указывает, что весь пассаж в общих чертах напоминает знаменитое место из платоновского Теэтета (Theaet. 173): «Мысль, согласно Пиндару, парит повсюду, наблюдая в небесных высотах движения звезд и измеряя как то, что находится под землей, так и то, что пребывает на земле».
Небезынтересно обратить внимание на то, что слово moriturus («смертный, тот, кому предстоит умереть»), можно относить как к слову дух (animus), так и к местоимению ты (tu). От этого зависит, что окажется смертным: душа или тот, к кому обращена речь, то есть человек. Скорее всего, смертна все-таки душа.
Под rotundus polus, полагаю, Гораций разумеет небосвод, круглые небеса. При известном желании, здесь можно почувствовать намек на концепцию небесных сфер, разделявшуюся в том числе и пифагорейцами. Впрочем, иногда намек — это всего лишь намек. Не исключено, что rotundus polus обозначает модель небесной сферы, которой пользовались астрономы и которую также мог охватывать дух Архита. На мой взгляд, речь идет, все же о небе.
Итак, когда мы читаем фрагмент целиком, в глаза сразу же бросается сильнейший образ, который выражает хорошо знакомый читателям по предыдущим постам троп — антитезу, или противопоставление. Действительно, в пределах тесной скромной могилки легко умещается ученый, чей высокий дух сумел измерить моря, земли и число песчинок на них, ученый, коему по силам было своим умом охватить обширный и далекий круг неба. Однако, эти строчки можно прочитывать в том числе и как топос, характерный для греческих надгробных эпиграмм.
В целом, поэма живописует выразительный образ: дактили (размер оды состоит из гекзаметра и дактилического тетраметра) передают прерывистый шум ветра, носящегося по калабрийскому берегу, куда выбросило бездыханное тело утонувшего моряка, шум ветра, чьи порывы развеивают горстки того самого песка, который некогда сосчитал ныне дремлющий вечным сном Архит.
и.ф.
#renovatio_ad_fontes
#renovatio_disquisition
#renovatio_giants
В общем же, в этих строках совершается изящный переход от трудов по изучению земли к делам по исследованию неба. Лучше А. Кисслинга об этом не скажешь: «Философ в своем изыскании дерзнул устремиться от земли ввысь, в воздушное пространство, в ἀμέτρητος Ἀήρ (в неизмеримый воздух), и рассечь небесный свод. Ведь там, в небесах, свой ход совершают небесные светила, которые для пифагореизма были божествами...». Тот же Кисслинг указывает, что весь пассаж в общих чертах напоминает знаменитое место из платоновского Теэтета (Theaet. 173): «Мысль, согласно Пиндару, парит повсюду, наблюдая в небесных высотах движения звезд и измеряя как то, что находится под землей, так и то, что пребывает на земле».
Небезынтересно обратить внимание на то, что слово moriturus («смертный, тот, кому предстоит умереть»), можно относить как к слову дух (animus), так и к местоимению ты (tu). От этого зависит, что окажется смертным: душа или тот, к кому обращена речь, то есть человек. Скорее всего, смертна все-таки душа.
Под rotundus polus, полагаю, Гораций разумеет небосвод, круглые небеса. При известном желании, здесь можно почувствовать намек на концепцию небесных сфер, разделявшуюся в том числе и пифагорейцами. Впрочем, иногда намек — это всего лишь намек. Не исключено, что rotundus polus обозначает модель небесной сферы, которой пользовались астрономы и которую также мог охватывать дух Архита. На мой взгляд, речь идет, все же о небе.
Итак, когда мы читаем фрагмент целиком, в глаза сразу же бросается сильнейший образ, который выражает хорошо знакомый читателям по предыдущим постам троп — антитезу, или противопоставление. Действительно, в пределах тесной скромной могилки легко умещается ученый, чей высокий дух сумел измерить моря, земли и число песчинок на них, ученый, коему по силам было своим умом охватить обширный и далекий круг неба. Однако, эти строчки можно прочитывать в том числе и как топос, характерный для греческих надгробных эпиграмм.
В целом, поэма живописует выразительный образ: дактили (размер оды состоит из гекзаметра и дактилического тетраметра) передают прерывистый шум ветра, носящегося по калабрийскому берегу, куда выбросило бездыханное тело утонувшего моряка, шум ветра, чьи порывы развеивают горстки того самого песка, который некогда сосчитал ныне дремлющий вечным сном Архит.
и.ф.
#renovatio_ad_fontes
#renovatio_disquisition
#renovatio_giants
Энтелехия, или перипатетическое болото экивоков (2.0)
Не секрет, что Аристотель стоял у истоков рождения философского языка, формирования понятийного аппарата как древнегреческой философии, так и всей европейской мысли. Именно Аристотель ввел термин «ὕλη» (рус. – «материя»), ныне крепко вплетенный даже в обыденную речь. Ему же принадлежит знаменитая философская формула «τὸ τί ἦν εἶναι», разъяснение которой мы не так давно искали в трудах сэра Александра Гранта (1826-1884). А сегодня речь пойдет о еще одном таинственном понятии Аристотеля – «энтелехии».
Проблема энтелехии справедливо может претендовать на место одной из самых «зыбких» в истории античной философии. Весьма любопытный анекдот по этому поводу можно встретить у В.В. Розанова:
«Тогда, войдя к друзьям, бывшим у меня в гостях, Каптереву и Флоренскому, естественнику и священнику, я спросил их:
“Господа, в гусенице, куколке и бабочке – которое же я их?
Т.е. “я” как бы одна буква, одно сияние, один луч.
“Я” и “точка” и “ничего”.
Каптерев молчал, Флоренский же, подумав, сказал: “Конечно, бабочка есть энтелехия гусеницы и куколки”.
“Энтелехия” есть термин Аристотеля, и – один из знаменитейших терминов, им самим придуманный и филологически составленный. Один средневековый схоласт прозакладывал черту душу, только чтобы хотя в сновидении он объяснил ему, что в точности Аристотель разумел под “энтелехиею”. Но, между прочим и другим, у Аристотеля есть выражение, что “душа есть энтелехия тела”. Тогда сразу определилось для меня – из ответа Флоренского (да и что иначе мог ответить Флоренский, как не – это именно?), что “бабочка” есть на самом деле, тайно и метафизически, душа гусеницы и куколки.
Так произошло это, космогонически – потрясающее, открытие. Мы, можно сказать, втроем открыли душу насекомых, раньше, чем открыли и доказали ее – у человека.» (см. Апокалипсис нашего времени: О страстях мира).
Тем не менее, пытаться понять, что есть энтелехия, повторяя это слово снова и снова – занятие безнадежное. Дело в том, что в трудах Аристотеля понятие «энтелехии» не успело получить завершенный вид (как бы иронично это ни звучало) и в отрыве от остального понятийного аппарата его понять должным образом не получится. Так, «ἐντελέχεια» сопричастна в первую очередь понятиям «δύναμις» и «ἐνέργεια». Рассмотрим их подробнее.
Во-первых, обратимся к слову «δύναμις». Прежде всего, необходимо отметить, что оно имеет два важных для философского языка значения. Первое значение (активный смысл) – это «способность», «сила», «мощь», т.е. «δύναμις» – это то, что присуще тому, что совершает действие в отношении другого или самого себя. Второе значение (пассивный смысл) – это «возможность», т.е. «δύναμις» в данном значение – это то, что присуще тому, что испытывает действие на себе самом. Например, врач должен иметь «δύναμις» (способность, силу) лечить, а тот, кого вылечили, должен был иметь «δύναμις» (возможность) быть исцеленным, т.е. он не должен был быть неизлечимо больным.
Сам Аристотель не слишком заботится о строгом различении этих двух значений слова «δύναμις» (как мы увидим несколько ниже), однако для последующих античных философов это разделение становится принципиально важным. Например, вспомним знаменитую философскую формулу Плотина о Едином: «δύναμις τῶν πάντων». Здесь слово «δύναμις» имеет исключительно активное значение. Плотин говорит именно о том, что Единое – это «мощь всего», т.е. Единое – это то, что дает всему сущему силу, способность быть тем, что оно есть и должно быть; именно благодаря Единому «А = А» и ваза есть ваза. В свою очередь, пассивный смысл слова «δύναμις» в философии Плотина относится к материи, а материя – это наивысшая противоположность Единого. Она не имеет никакой мощи, силы, способности, она даже не существует в строгом смысле этого слова. Чистая материя – это лишь неопределенная возможность чего-то иного.
Не секрет, что Аристотель стоял у истоков рождения философского языка, формирования понятийного аппарата как древнегреческой философии, так и всей европейской мысли. Именно Аристотель ввел термин «ὕλη» (рус. – «материя»), ныне крепко вплетенный даже в обыденную речь. Ему же принадлежит знаменитая философская формула «τὸ τί ἦν εἶναι», разъяснение которой мы не так давно искали в трудах сэра Александра Гранта (1826-1884). А сегодня речь пойдет о еще одном таинственном понятии Аристотеля – «энтелехии».
Проблема энтелехии справедливо может претендовать на место одной из самых «зыбких» в истории античной философии. Весьма любопытный анекдот по этому поводу можно встретить у В.В. Розанова:
«Тогда, войдя к друзьям, бывшим у меня в гостях, Каптереву и Флоренскому, естественнику и священнику, я спросил их:
“Господа, в гусенице, куколке и бабочке – которое же я их?
Т.е. “я” как бы одна буква, одно сияние, один луч.
“Я” и “точка” и “ничего”.
Каптерев молчал, Флоренский же, подумав, сказал: “Конечно, бабочка есть энтелехия гусеницы и куколки”.
“Энтелехия” есть термин Аристотеля, и – один из знаменитейших терминов, им самим придуманный и филологически составленный. Один средневековый схоласт прозакладывал черту душу, только чтобы хотя в сновидении он объяснил ему, что в точности Аристотель разумел под “энтелехиею”. Но, между прочим и другим, у Аристотеля есть выражение, что “душа есть энтелехия тела”. Тогда сразу определилось для меня – из ответа Флоренского (да и что иначе мог ответить Флоренский, как не – это именно?), что “бабочка” есть на самом деле, тайно и метафизически, душа гусеницы и куколки.
Так произошло это, космогонически – потрясающее, открытие. Мы, можно сказать, втроем открыли душу насекомых, раньше, чем открыли и доказали ее – у человека.» (см. Апокалипсис нашего времени: О страстях мира).
Тем не менее, пытаться понять, что есть энтелехия, повторяя это слово снова и снова – занятие безнадежное. Дело в том, что в трудах Аристотеля понятие «энтелехии» не успело получить завершенный вид (как бы иронично это ни звучало) и в отрыве от остального понятийного аппарата его понять должным образом не получится. Так, «ἐντελέχεια» сопричастна в первую очередь понятиям «δύναμις» и «ἐνέργεια». Рассмотрим их подробнее.
Во-первых, обратимся к слову «δύναμις». Прежде всего, необходимо отметить, что оно имеет два важных для философского языка значения. Первое значение (активный смысл) – это «способность», «сила», «мощь», т.е. «δύναμις» – это то, что присуще тому, что совершает действие в отношении другого или самого себя. Второе значение (пассивный смысл) – это «возможность», т.е. «δύναμις» в данном значение – это то, что присуще тому, что испытывает действие на себе самом. Например, врач должен иметь «δύναμις» (способность, силу) лечить, а тот, кого вылечили, должен был иметь «δύναμις» (возможность) быть исцеленным, т.е. он не должен был быть неизлечимо больным.
Сам Аристотель не слишком заботится о строгом различении этих двух значений слова «δύναμις» (как мы увидим несколько ниже), однако для последующих античных философов это разделение становится принципиально важным. Например, вспомним знаменитую философскую формулу Плотина о Едином: «δύναμις τῶν πάντων». Здесь слово «δύναμις» имеет исключительно активное значение. Плотин говорит именно о том, что Единое – это «мощь всего», т.е. Единое – это то, что дает всему сущему силу, способность быть тем, что оно есть и должно быть; именно благодаря Единому «А = А» и ваза есть ваза. В свою очередь, пассивный смысл слова «δύναμις» в философии Плотина относится к материи, а материя – это наивысшая противоположность Единого. Она не имеет никакой мощи, силы, способности, она даже не существует в строгом смысле этого слова. Чистая материя – это лишь неопределенная возможность чего-то иного.
Во-вторых, следующим ключевым термином является «ἐνέργεια», обычно его переводят как «действительность», хотя встречаются самые разные варианты. Что же такое есть «ἐνέργεια»? Сам Аристотель пишет: «То, что мы хотим сказать, ясно же на основании отдельных примеров с помощью индукции [т.е. умозаключения от частного к общему], и не нужно для всего искать определение, но [следует] сразу замечать соответствие, как здесь: то, что строит, по сравнению с тем, что способно строить, а также то, что уже пробудилось, по сравнению с тем, что спит, а также то, что видит, по сравнению с тем, что жмурит глаза, но имеет [зрение], а также то, что уже выделилось из материи, по сравнению с [этой] материей, а также то, что уже доведено до конца, по сравнению с тем, что не обработано. Итак, в этом различии одной частью пусть будет действительность, как было определено, а другой – возможное» (Met. IX 6 1048a35-1048b6).
Это место из «Метафизики» в высшей степени показательно. Прежде всего, Аристотелю сложно найти безусловные определения для понятий «ἐνέργεια» и «δύναμις», поэтому он предлагает понимать их друг через друга на конкретных примерах. Далее, Аристотель в этом отрывке свободно смешивает пассивный и активный смысл слова «δύναμις». Более того, здесь мы можем уловить важную характеристику понятий «ἐνέργεια» и «δύναμις». Она заключается в том, что «δύναμις» – это то, что так или иначе существует в неявном, скрытом виде, а «ἐνέργεια» – это то, что дано непосредственно.
В свою очередь, понятие «энтелехии» напрямую связано с представленным философским понятийным аппаратом. Так, в восьмой главе девятой книги (Θ) «Метафизики» Аристотель сообщает, что «ἐνέργεια» производится от слова «ἔργον» («дело») и по значению приближается к слову «ἐντελέχεια». Но в какой степени они близки друг другу?
Весьма интригующе выглядит гипотеза, согласно которой Аристотелю нужно было каким-то образом выразить противоположности для двух разных смыслов слова «δύναμις». Соответственно, он ввел два разных термина: «действительность» и «энтелехия». Хорошо известно, что в истории философии на самом деле крепко установилась противоположность «действительности» и «возможности» (пассивный смысл слова «δύναμις»). Получается, «энтелехия» должна была представлять собой противоположность для активного смысла слова «δύναμις», т.е. энтелехия – это нечто, что должно прийти на смену способности/ силе/ мощи? Тем не менее, введя два новых термина («действительность» и «энтелехию»), Аристотель затем смешал их значения, нестрого используя как близкие синонимы то один термин, то другой. Вероятно, так случилось из-за того, что он изначально не слишком тщательно различал два смысла слова «δύναμις».
Кроме того, в научном сообществе до сих пор не прекращаются дискуссии о том, какова реальная этимология слова «ἐντελέχεια», а также о том, как именно, в конце концов, было бы точнее всего понимать и переводить это слово. На русский язык, кстати, «ἐντελέχεια» переводится как «осуществленность».
Надо сказать, что о проблеме «Dynamis – Energeia, etc.», т.е. «Возможность – Действительность, и т.д.» (именно так назван соответствующий параграф в знаменитой «Кембриджской истории поздней греческой и ранней средневековой философии» А.Х. Армстронга), вышло уже довольно много самых разных исследований на любой вкус: от заметно устаревших Bury, R.G. «Δύναμις and Φύσις in Plato» (1894 г.), а также Souilhé, J. «Étude sur le terme Δύναμις dans les dialogues de Platon» (1919 г.) до чрезмерно современных Witt, C. «Ways of being: potentiality and actuality in Aristotle’s Metaphysics» (2003 г.) и Aubry, G. «Dieu sans la puissance: Dunamis et Energeia chez Aristote et chez Plotin» (2020 г.). Список легко можно продолжить: C. Arruzza, G.A. Blair, W.K.C. Guthrie, J.M. Rist, C. Rutten, K. Trego и многие другие. Однако без честной сделки с нечистыми силами научному сообществу, по всей видимости, понадобится ещё не одна сотня лет, чтобы выбраться из той интеллектуальной трясины, в которую завёл Сусанин-Стагирит.
а.н.
#renovatio_disquisition
Иллюстрация: «Аристотель с бюстом Гомера» Рембрандта, 1653 г.
Это место из «Метафизики» в высшей степени показательно. Прежде всего, Аристотелю сложно найти безусловные определения для понятий «ἐνέργεια» и «δύναμις», поэтому он предлагает понимать их друг через друга на конкретных примерах. Далее, Аристотель в этом отрывке свободно смешивает пассивный и активный смысл слова «δύναμις». Более того, здесь мы можем уловить важную характеристику понятий «ἐνέργεια» и «δύναμις». Она заключается в том, что «δύναμις» – это то, что так или иначе существует в неявном, скрытом виде, а «ἐνέργεια» – это то, что дано непосредственно.
В свою очередь, понятие «энтелехии» напрямую связано с представленным философским понятийным аппаратом. Так, в восьмой главе девятой книги (Θ) «Метафизики» Аристотель сообщает, что «ἐνέργεια» производится от слова «ἔργον» («дело») и по значению приближается к слову «ἐντελέχεια». Но в какой степени они близки друг другу?
Весьма интригующе выглядит гипотеза, согласно которой Аристотелю нужно было каким-то образом выразить противоположности для двух разных смыслов слова «δύναμις». Соответственно, он ввел два разных термина: «действительность» и «энтелехия». Хорошо известно, что в истории философии на самом деле крепко установилась противоположность «действительности» и «возможности» (пассивный смысл слова «δύναμις»). Получается, «энтелехия» должна была представлять собой противоположность для активного смысла слова «δύναμις», т.е. энтелехия – это нечто, что должно прийти на смену способности/ силе/ мощи? Тем не менее, введя два новых термина («действительность» и «энтелехию»), Аристотель затем смешал их значения, нестрого используя как близкие синонимы то один термин, то другой. Вероятно, так случилось из-за того, что он изначально не слишком тщательно различал два смысла слова «δύναμις».
Кроме того, в научном сообществе до сих пор не прекращаются дискуссии о том, какова реальная этимология слова «ἐντελέχεια», а также о том, как именно, в конце концов, было бы точнее всего понимать и переводить это слово. На русский язык, кстати, «ἐντελέχεια» переводится как «осуществленность».
Надо сказать, что о проблеме «Dynamis – Energeia, etc.», т.е. «Возможность – Действительность, и т.д.» (именно так назван соответствующий параграф в знаменитой «Кембриджской истории поздней греческой и ранней средневековой философии» А.Х. Армстронга), вышло уже довольно много самых разных исследований на любой вкус: от заметно устаревших Bury, R.G. «Δύναμις and Φύσις in Plato» (1894 г.), а также Souilhé, J. «Étude sur le terme Δύναμις dans les dialogues de Platon» (1919 г.) до чрезмерно современных Witt, C. «Ways of being: potentiality and actuality in Aristotle’s Metaphysics» (2003 г.) и Aubry, G. «Dieu sans la puissance: Dunamis et Energeia chez Aristote et chez Plotin» (2020 г.). Список легко можно продолжить: C. Arruzza, G.A. Blair, W.K.C. Guthrie, J.M. Rist, C. Rutten, K. Trego и многие другие. Однако без честной сделки с нечистыми силами научному сообществу, по всей видимости, понадобится ещё не одна сотня лет, чтобы выбраться из той интеллектуальной трясины, в которую завёл Сусанин-Стагирит.
а.н.
#renovatio_disquisition
Иллюстрация: «Аристотель с бюстом Гомера» Рембрандта, 1653 г.
Forwarded from ЦАСФиН
Дмитрий БУГАЙ (МГУ)
Доклад «Греческие комментарии к “Никомаховой этике”: от Аспасия до византийцев (Михаил Эфесский, Евстратий Никейский и др.)»
на семинаре «Философия Античности и Средних веков»
4 февраля 2025 г.
Видео:
https://rutube.ru/video/51823954ca9e9e0bdfc384ab93905ce7/?r=wd
Доклад «Греческие комментарии к “Никомаховой этике”: от Аспасия до византийцев (Михаил Эфесский, Евстратий Никейский и др.)»
на семинаре «Философия Античности и Средних веков»
4 февраля 2025 г.
Видео:
https://rutube.ru/video/51823954ca9e9e0bdfc384ab93905ce7/?r=wd
RUTUBE
Дмитрий Бугай. «Греческие комментарии к “Никомаховой этике”»
Дмитрий Владимирович БУГАЙ (МГУ)
«Греческие комментарии к “Никомаховой этике”: от Аспасия до византийцев (Михаил Эфесский, Евстратий Никейский и др.)»
Доклад на семинаре «Философия Античности и Средних веков»
Центра античной и средневековой философии и науки…
«Греческие комментарии к “Никомаховой этике”: от Аспасия до византийцев (Михаил Эфесский, Евстратий Никейский и др.)»
Доклад на семинаре «Философия Античности и Средних веков»
Центра античной и средневековой философии и науки…
Речь Гефеста
Вы, Власть и Сила, все, что поручил вам Зевс,
Уже свершили, ваше дело сделано.
А я — ужель я бога, мне подобного,
К суровым этим скалам приковать решусь?
Увы, решусь. Ведь нет другого выхода:
Всего опасней словом пренебречь отца.
Фемиды мудрой сын высокомыслящий,
Я против воли и твоей и собственной
Тебя цепями к голой прикую скале,
Где голосов не слышно человеческих
И лиц людских не видно. Солнце жгучее
Тебе иссушит тело. Будешь ночи рад,
Что звездным платьем жаркий закрывает свет.
И солнцу, что ночную топит изморозь.
Не будет часа, чтобы мукой новою
Ты не томился. Нет тебе спасителя.
Вот человеколюбья твоего плоды.
Что ж, поделом, ты бог, но гнева божьего
Ты не боялся, а безмерно смертных чтил.
И потому на камне этом горестном,
Коленей не сгибая, не смыкая глаз,
Даль оглашая воплями напрасными,
Висеть ты будешь вечно: непреклонен Зевс.
Всегда суровы новые правители.
«Прометей прикованный» Эсхила,
фрагмент пролога
Вы, Власть и Сила, все, что поручил вам Зевс,
Уже свершили, ваше дело сделано.
А я — ужель я бога, мне подобного,
К суровым этим скалам приковать решусь?
Увы, решусь. Ведь нет другого выхода:
Всего опасней словом пренебречь отца.
Фемиды мудрой сын высокомыслящий,
Я против воли и твоей и собственной
Тебя цепями к голой прикую скале,
Где голосов не слышно человеческих
И лиц людских не видно. Солнце жгучее
Тебе иссушит тело. Будешь ночи рад,
Что звездным платьем жаркий закрывает свет.
И солнцу, что ночную топит изморозь.
Не будет часа, чтобы мукой новою
Ты не томился. Нет тебе спасителя.
Вот человеколюбья твоего плоды.
Что ж, поделом, ты бог, но гнева божьего
Ты не боялся, а безмерно смертных чтил.
И потому на камне этом горестном,
Коленей не сгибая, не смыкая глаз,
Даль оглашая воплями напрасными,
Висеть ты будешь вечно: непреклонен Зевс.
Всегда суровы новые правители.
«Прометей прикованный» Эсхила,
фрагмент пролога
Salve, amici!
Мы объявляем начало нового семестра научно-исследовательского семинара Renovatio, который будет посвящен теме «жизни вместе». Семинар задуман как попытка осмысления темы «совместной жизни» или «со-бытия», ключевой темы греческой этики и греческой политической мысли. Гомер и Гераклит, Платон и Аристотель, Эпикур и Сенека, а также Ролан Барт, Ханна Арендт, Эртур Эдкинс, Хью Ллойд-Джонс непременно примут в нем участие (заочно). Дойдем до самых оснований традиционных ценностей: общества и общины, дружества и семейного союза, urbis et orbis.
Семинар будет проходить в формате доклада с обсуждением. Приглашенный специалист готовит доклад по специализированной теме, связанной с широкой проблемой «жизни вместе» в Античности и Средних веках. После доклад подробно обсуждается коллегией наших авторов и всеми теми, кто пожелает принять участие в семинаре.
Для того, чтобы принять участие в семинаре этого года, просим заполнить форму. Это не займет у вас больше пяти минут: https://forms.gle/xJoxFMixjBeQbgFH7
Регулярные участники семинара среди авторов Renovatio: д.ф.н. Дмитрий Бугай, Александра Ильина, Андрей Нечаев
Первый семинар пройдет 19.02 в Шуваловском корпусе МГУ им М.В. Ломоносова. Начало в 17:00, аудитория Г-330 (Кафедра истории зарубежной философии). Выступит Дмитрий Бугай с докладом на тему «ΤΑ ΠΟΛΙΤΙΚΑ греков в опыте мысли XX века: Ханна Арендт и Жан-Пьер Вернан».
Оставайтесь с нами, помогайте нам обновляться.
Мы объявляем начало нового семестра научно-исследовательского семинара Renovatio, который будет посвящен теме «жизни вместе». Семинар задуман как попытка осмысления темы «совместной жизни» или «со-бытия», ключевой темы греческой этики и греческой политической мысли. Гомер и Гераклит, Платон и Аристотель, Эпикур и Сенека, а также Ролан Барт, Ханна Арендт, Эртур Эдкинс, Хью Ллойд-Джонс непременно примут в нем участие (заочно). Дойдем до самых оснований традиционных ценностей: общества и общины, дружества и семейного союза, urbis et orbis.
Семинар будет проходить в формате доклада с обсуждением. Приглашенный специалист готовит доклад по специализированной теме, связанной с широкой проблемой «жизни вместе» в Античности и Средних веках. После доклад подробно обсуждается коллегией наших авторов и всеми теми, кто пожелает принять участие в семинаре.
Для того, чтобы принять участие в семинаре этого года, просим заполнить форму. Это не займет у вас больше пяти минут: https://forms.gle/xJoxFMixjBeQbgFH7
Регулярные участники семинара среди авторов Renovatio: д.ф.н. Дмитрий Бугай, Александра Ильина, Андрей Нечаев
Первый семинар пройдет 19.02 в Шуваловском корпусе МГУ им М.В. Ломоносова. Начало в 17:00, аудитория Г-330 (Кафедра истории зарубежной философии). Выступит Дмитрий Бугай с докладом на тему «ΤΑ ΠΟΛΙΤΙΚΑ греков в опыте мысли XX века: Ханна Арендт и Жан-Пьер Вернан».
Оставайтесь с нами, помогайте нам обновляться.
Теперь перейдем к Еврипиду. На первый взгляд его мир кажется совершенно отличающимся от мира Эсхила или даже Софокла. Старшие поэты представляют события на неизменном фоне, обрисованном миром богов; герои, и еще больше — хоры, постоянно размышляют, как боги относятся к происходящему. Боги Еврипида порой являются персонажами трагедий и нередко возникают ex machina, чтобы завершить действие. Но по большей части божественная воля остается неясной для действующих лиц драмы; ранее представление о том, что боги напрямую влияют на человеческие поступки, по-видимому, не находит здесь места. Зевс и его справедливость либо не упоминаются вообще, либо упоминаются поверхностно.
Эти различия обычно объясняются указанием на то, что вторая половина V века была временем Просвещения в Афинах и что Еврипид был поэтом Просвещения. Его трагедии изобилуют, в отличие от трагедий Софокла, отголосками дебатов и размышлений софистов. Ораторы в agones, спорах между персонажами в размере диалога, которые так часто встречаются в его произведениях, используют многие приемы новой риторики; такие приемы встречаются и у Софокла, но Еврипид иногда вторит самому тону софистов тем образом, которого Софокл тщательно избегает. Хоровые тексты и монологи, а также дискуссионные речи изобилуют общими размышлениями, которые отражают или повторяют метафизические или этические размышления современных Еврипиду философов. Этого поэта, как следствие, можно назвать продуктом эпохи Просвещения, представления которой он нередко воспроизводит, тайно, если не открыто, стремясь навязать своим зрителям эти убеждения и взгляды.
Те ученые, которые в конце прошлого века с увлечением вновь стали изучать Еврипида, писали после торжества Просвещения, которое зародилось в XVII веке, восторжествовало в XVIII и достигло своего апогея, — когда на него пошла реакция, — около середины XIX. Еврипид им нравился, потому что обстоятельства его жизни казались им похожими на их собственные, и они чересчур самонадеянно полагали, что афинское просвещение напоминало просвещение европейское. Их Еврипид был тем, кого на современном жаргоне назвали бы «committed» (ангажированным) поэтом, врагом традиционной религии, пионером женской эмансипации и либералом, протестующим против жестокостей империализма своей страны. Этот портрет стал популярен в англоязычных странах благодаря Гилберту Мюррею, но его создателем был Виламовиц; Карл Рейнхардт забавно указал на сходство «Федры», описанной Виламовицем через год после mière Гедды Габлер, героини Ибсена. Еврипид Мюррея, вдохновленный драматургией Бернарда Шоу, берет начало от ибсеновского Еврипида Виламовица.
«Справедливость Зевса» Ллоида-Джонса, фрагмент,
перевод а.и.
#renovatio_translated
Эти различия обычно объясняются указанием на то, что вторая половина V века была временем Просвещения в Афинах и что Еврипид был поэтом Просвещения. Его трагедии изобилуют, в отличие от трагедий Софокла, отголосками дебатов и размышлений софистов. Ораторы в agones, спорах между персонажами в размере диалога, которые так часто встречаются в его произведениях, используют многие приемы новой риторики; такие приемы встречаются и у Софокла, но Еврипид иногда вторит самому тону софистов тем образом, которого Софокл тщательно избегает. Хоровые тексты и монологи, а также дискуссионные речи изобилуют общими размышлениями, которые отражают или повторяют метафизические или этические размышления современных Еврипиду философов. Этого поэта, как следствие, можно назвать продуктом эпохи Просвещения, представления которой он нередко воспроизводит, тайно, если не открыто, стремясь навязать своим зрителям эти убеждения и взгляды.
Те ученые, которые в конце прошлого века с увлечением вновь стали изучать Еврипида, писали после торжества Просвещения, которое зародилось в XVII веке, восторжествовало в XVIII и достигло своего апогея, — когда на него пошла реакция, — около середины XIX. Еврипид им нравился, потому что обстоятельства его жизни казались им похожими на их собственные, и они чересчур самонадеянно полагали, что афинское просвещение напоминало просвещение европейское. Их Еврипид был тем, кого на современном жаргоне назвали бы «committed» (ангажированным) поэтом, врагом традиционной религии, пионером женской эмансипации и либералом, протестующим против жестокостей империализма своей страны. Этот портрет стал популярен в англоязычных странах благодаря Гилберту Мюррею, но его создателем был Виламовиц; Карл Рейнхардт забавно указал на сходство «Федры», описанной Виламовицем через год после mière Гедды Габлер, героини Ибсена. Еврипид Мюррея, вдохновленный драматургией Бернарда Шоу, берет начало от ибсеновского Еврипида Виламовица.
«Справедливость Зевса» Ллоида-Джонса, фрагмент,
перевод а.и.
#renovatio_translated
В среду открылся научно-исследовательский семинар Renovatio, на котором свой доклад прочитал д.ф.н. Дмитрий Бугай. По просьбам наших подписчиков выкладываем запись доклада, чтобы Вы могли послушать — Дмитрий Владимирович с радостью ответит на все возникающие вопросы.
Хотим поблагодарить всех, кто присутствовал на семинаре очно и по Яндекс.Телемосту — Ваше активное участие в диалоге и проявленный интерес невозможно переоценить!
Оставайтесь с нами, помогайте нам обновляться.
Хотим поблагодарить всех, кто присутствовал на семинаре очно и по Яндекс.Телемосту — Ваше активное участие в диалоге и проявленный интерес невозможно переоценить!
Оставайтесь с нами, помогайте нам обновляться.
Salve, amice!
Напоминаем о том, что в этом семестре мы проходим научно-исследовательский семинар Renovatio, посвященный проблеме «Жизни вместе». Семинар проходит в формате доклада с обсуждением. Приглашенный специалист готовит доклад по специализированной теме, связанной с обсуждаемым вопросом в контексте интеллектуальной культуры Античности и Средних веков. После доклад подробно обсуждается коллегией наших авторов и всеми теми, кто пожелает принять участие в семинаре.
Желающим посетить семинар очно (в том случае, если Вы не являетесь студентом или научным сотрудником МГУ им. М.В. Ломоносова) необходимо заполнить эту форму: https://forms.gle/wN2AAATLu2V5obsU7
Регулярные участники семинара среди авторов Renovatio: д.ф.н. Дмитрий Бугай, Александра Ильина, Андрей Нечаев
Семинар пройдет 05.03 в Шуваловском корпусе МГУ им М.В. Ломоносова. Начало в 17:00, аудитория Г-330 (Кафедра истории зарубежной философии). Выступит Андрей Нечаев с докладом на тему «Коллективное одиночество: к вопросу о Платонополисе Плотина».
Оставайтесь с нами, помогайте нам обновляться.
Напоминаем о том, что в этом семестре мы проходим научно-исследовательский семинар Renovatio, посвященный проблеме «Жизни вместе». Семинар проходит в формате доклада с обсуждением. Приглашенный специалист готовит доклад по специализированной теме, связанной с обсуждаемым вопросом в контексте интеллектуальной культуры Античности и Средних веков. После доклад подробно обсуждается коллегией наших авторов и всеми теми, кто пожелает принять участие в семинаре.
Желающим посетить семинар очно (в том случае, если Вы не являетесь студентом или научным сотрудником МГУ им. М.В. Ломоносова) необходимо заполнить эту форму: https://forms.gle/wN2AAATLu2V5obsU7
Регулярные участники семинара среди авторов Renovatio: д.ф.н. Дмитрий Бугай, Александра Ильина, Андрей Нечаев
Семинар пройдет 05.03 в Шуваловском корпусе МГУ им М.В. Ломоносова. Начало в 17:00, аудитория Г-330 (Кафедра истории зарубежной философии). Выступит Андрей Нечаев с докладом на тему «Коллективное одиночество: к вопросу о Платонополисе Плотина».
Оставайтесь с нами, помогайте нам обновляться.
Искаженное или двусмысленно звучащее место в мифографическом тексте приводило ничего не подозревающего иллюстратора к недоразумениям, служащим загадкой или вызывающим недоумение у современного читателя. Это часто случалось вплоть до XV или XVI века, когда некоторые средневековые источники или их производные были в ходу даже в Италии.
Именно из-за ошибок такого рода <...> Венера, возникающая из морской стихии, изображалась держащей в руке большую птицу, а не морскую раковину, из-за искажения одного-единственного слова в «Metamorphosis Ovidiana» Берхория: в его описании Венеры как «in mari natans et in manu concham marina continens, quae rosis erat ornata et columbis circumvolantibus comitata» («плывущей по морю и держащей в руке морскую раковину, украшенной розами и сопровождаемой порхающими вокруг голубками») слова «concham (или concam) marinam» были неверно прочитаны как «aucam marinam», то есть «морского гуся»; по крайней мере однажды в «Ovide moralisé» герцога Беррийского (Университетская библиотека, Женева) иллюстратор поистине незаурядного ума, пытаясь во что бы то ни стало отличить «морского гуся» от обыкновенного, снабдил его рыбьим хвостом и чешуей.
Эрвин Панофский, «„Ренессанс“ и „ренессансы“ в искусстве Запада» в переводе А. Г. Габричевского
В качестве иллюстрации — «Ovide moralisé», Франция, 1380-1389.
Именно из-за ошибок такого рода <...> Венера, возникающая из морской стихии, изображалась держащей в руке большую птицу, а не морскую раковину, из-за искажения одного-единственного слова в «Metamorphosis Ovidiana» Берхория: в его описании Венеры как «in mari natans et in manu concham marina continens, quae rosis erat ornata et columbis circumvolantibus comitata» («плывущей по морю и держащей в руке морскую раковину, украшенной розами и сопровождаемой порхающими вокруг голубками») слова «concham (или concam) marinam» были неверно прочитаны как «aucam marinam», то есть «морского гуся»; по крайней мере однажды в «Ovide moralisé» герцога Беррийского (Университетская библиотека, Женева) иллюстратор поистине незаурядного ума, пытаясь во что бы то ни стало отличить «морского гуся» от обыкновенного, снабдил его рыбьим хвостом и чешуей.
Эрвин Панофский, «„Ренессанс“ и „ренессансы“ в искусстве Запада» в переводе А. Г. Габричевского
В качестве иллюстрации — «Ovide moralisé», Франция, 1380-1389.