Вчера отправила почти тридцать новых книг в свой следующий пункт назначения, чтобы не тащить их в чемодане. Пока укладывала всё в коробки, обратила внимание: ни одной книги о войне.
В октябре в какой-то момент поймала себя на мысли, что не помню, как жила до войны — без внезапных сирен, без обстрелов, без почти ежедневных сводок о погибших и раненых. Помутнение длилось недолго, но серьезно меня испугало.
Когда приходилось спускаться в бомбоубежище, я брала с собой книги. Каждый раз разные (по мере прочтения), но всегда — о войне, Израиле или спецслужбах. Другие темы пролетали мимо: мирное отошло на второй план, нормально сфокусироваться на нем не получалось, и в какой-то момент я почти перестала пытаться.
Иногда ракеты падали туда, где я ежедневно ездила с автоинструктором. Прямо на те повороты, на которых я училась водить. Но самое страшное — что это все, кроме, пожалуй, объявлений о павших солдатах, за которыми я по-прежнему слежу, перестало казаться по-настоящему страшным.
Вчера я отправила самой себе книги, которые буду читать в ближайшие месяцы. Там разное: от культурной истории женских ягодиц или паспорта (две разные книги), сборника неиздававшихся ранее фельетонов Тэффи до текста об Алеппском кодексе.
Столько восторга по этому поводу испытываю. Ощущение, будто восстанавливаю дыхание после долгого забега.
Вчера отправила почти тридцать новых книг в свой следующий пункт назначения, чтобы не тащить их в чемодане. Пока укладывала всё в коробки, обратила внимание: ни одной книги о войне.
В октябре в какой-то момент поймала себя на мысли, что не помню, как жила до войны — без внезапных сирен, без обстрелов, без почти ежедневных сводок о погибших и раненых. Помутнение длилось недолго, но серьезно меня испугало.
Когда приходилось спускаться в бомбоубежище, я брала с собой книги. Каждый раз разные (по мере прочтения), но всегда — о войне, Израиле или спецслужбах. Другие темы пролетали мимо: мирное отошло на второй план, нормально сфокусироваться на нем не получалось, и в какой-то момент я почти перестала пытаться.
Иногда ракеты падали туда, где я ежедневно ездила с автоинструктором. Прямо на те повороты, на которых я училась водить. Но самое страшное — что это все, кроме, пожалуй, объявлений о павших солдатах, за которыми я по-прежнему слежу, перестало казаться по-настоящему страшным.
Вчера я отправила самой себе книги, которые буду читать в ближайшие месяцы. Там разное: от культурной истории женских ягодиц или паспорта (две разные книги), сборника неиздававшихся ранее фельетонов Тэффи до текста об Алеппском кодексе.
Столько восторга по этому поводу испытываю. Ощущение, будто восстанавливаю дыхание после долгого забега.
BY еврейка у микрофона
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Telegram boasts 500 million users, who share information individually and in groups in relative security. But Telegram's use as a one-way broadcast channel — which followers can join but not reply to — means content from inauthentic accounts can easily reach large, captive and eager audiences. Multiple pro-Kremlin media figures circulated the post's false claims, including prominent Russian journalist Vladimir Soloviev and the state-controlled Russian outlet RT, according to the DFR Lab's report. A Russian Telegram channel with over 700,000 followers is spreading disinformation about Russia's invasion of Ukraine under the guise of providing "objective information" and fact-checking fake news. Its influence extends beyond the platform, with major Russian publications, government officials, and journalists citing the page's posts. The next bit isn’t clear, but Durov reportedly claimed that his resignation, dated March 21st, was an April Fools’ prank. TechCrunch implies that it was a matter of principle, but it’s hard to be clear on the wheres, whos and whys. Similarly, on April 17th, the Moscow Times quoted Durov as saying that he quit the company after being pressured to reveal account details about Ukrainians protesting the then-president Viktor Yanukovych. What distinguishes the app from competitors is its use of what's known as channels: Public or private feeds of photos and videos that can be set up by one person or an organization. The channels have become popular with on-the-ground journalists, aid workers and Ukrainian President Volodymyr Zelenskyy, who broadcasts on a Telegram channel. The channels can be followed by an unlimited number of people. Unlike Facebook, Twitter and other popular social networks, there is no advertising on Telegram and the flow of information is not driven by an algorithm.
from ru
