ЧУДСКИЙ ПОСТОЙ И МЕСТНЫЕ ЯЗЫКИ
Уважаемая "Ростовская земля" приводит сведения Сигизмунда фон Герберштейна в «Записках о Московии» (1549) о том, что у жителей Белоозера свой язык, хотя ныне они почти все говорят по-русски.
При этом он отмечает также, что и в районе Устюга есть свой язык:
«Область Устюг получила название от города и крепости, которые лежат на реке Сухоне ... Язык у них также свой, хотя они больше говорят по-русски».
Интересно, что староста Ондриянова стана в нижнем Подвинье Сава Тимофеев в 1594 г. взимал с населения особый налог – «чудской постой» на содержание постоялых дворов на путях проезда чуди из их охотничьих угодий в Архангельск (Новохолмогоры) (cм.: Елизаровский И. А. Язык Беломорских актов XVI —XVII вв. Архангельск, 1958 г.).
А шведский горный мастер Шёнстрем отмечал, что близ Каргополя еще в середине XVIII века жители говорили на «испорченном» финском языке, под которым он понимал вепсский или карельский (см.: Пименов В.В. Вепсы. М.-Л.: Наука, 1965. С. 188).
Уважаемая "Ростовская земля" приводит сведения Сигизмунда фон Герберштейна в «Записках о Московии» (1549) о том, что у жителей Белоозера свой язык, хотя ныне они почти все говорят по-русски.
При этом он отмечает также, что и в районе Устюга есть свой язык:
«Область Устюг получила название от города и крепости, которые лежат на реке Сухоне ... Язык у них также свой, хотя они больше говорят по-русски».
Интересно, что староста Ондриянова стана в нижнем Подвинье Сава Тимофеев в 1594 г. взимал с населения особый налог – «чудской постой» на содержание постоялых дворов на путях проезда чуди из их охотничьих угодий в Архангельск (Новохолмогоры) (cм.: Елизаровский И. А. Язык Беломорских актов XVI —XVII вв. Архангельск, 1958 г.).
А шведский горный мастер Шёнстрем отмечал, что близ Каргополя еще в середине XVIII века жители говорили на «испорченном» финском языке, под которым он понимал вепсский или карельский (см.: Пименов В.В. Вепсы. М.-Л.: Наука, 1965. С. 188).
Forwarded from Север/мифология/руны (Tanja Berdasheva)
КОФЕ - ЛЮБИМЫЙ НАПИТОКЪ
Молоко [коров] употребляется въ пищу съ кофе, который составляетъ для кареляковъ любимый напитокъ. Какъ только кареляки встаютъ съ постели, первымъ дѣломъ – пьютъ кофе. Днемъ опять кофе. Придетъ гость – ему подаютъ кофе. Чай употребляется рѣдко, а въ нѣкоторыхъ домахъ и совсѣмъ не употребляется. Приготовляется кофе по своему: въ кофейникахъ съ кипяченой водой ложатъ около чайной чашки молотаго кофе, причемъ ложатъ его не въ мѣшокъ, а прямо въ воду. Все это опять кипятится на огнѣ. Въ кофе прибавляютъ часть соли, такъ что онъ получаетъ солоноватый вкусъ. Нѣкоторые даже пьютъ кофе съ лукомъ.
Б–ков М. Быт карела // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1913. № 3. С. 107 – 111.
Фотография: Кофейник-самовар XVIII-XIXвв. и кофемолка XIX в. в экспозиции Национального музея Республики Карелия. Фото Татьяна Бердашева
Молоко [коров] употребляется въ пищу съ кофе, который составляетъ для кареляковъ любимый напитокъ. Какъ только кареляки встаютъ съ постели, первымъ дѣломъ – пьютъ кофе. Днемъ опять кофе. Придетъ гость – ему подаютъ кофе. Чай употребляется рѣдко, а въ нѣкоторыхъ домахъ и совсѣмъ не употребляется. Приготовляется кофе по своему: въ кофейникахъ съ кипяченой водой ложатъ около чайной чашки молотаго кофе, причемъ ложатъ его не въ мѣшокъ, а прямо въ воду. Все это опять кипятится на огнѣ. Въ кофе прибавляютъ часть соли, такъ что онъ получаетъ солоноватый вкусъ. Нѣкоторые даже пьютъ кофе съ лукомъ.
Б–ков М. Быт карела // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1913. № 3. С. 107 – 111.
Фотография: Кофейник-самовар XVIII-XIXвв. и кофемолка XIX в. в экспозиции Национального музея Республики Карелия. Фото Татьяна Бердашева
В продолжение кофейной темы – материал Александра Костина о кофе в восточном уезде Олонецкой губернии – Пудожском:
Пудожский уезд. Кофейна сторона.
Будучи большим любителем кофе, я, конечно, никак не мог пройти мимо его «родословия» на пудожской земле. Но сначала хочу напомнить, что в России началом «кофейной эры» обычно считается 1665 год, когда царю Алексею Михайловичу придворный лекарь прописал этот напиток как лекарство от насморка и прочей хворобы. Заядлым кофеманом был, как известно, Петр Первый. Именно с его лёгкой руки кофе стал обязателен для приема гостей в высшем обществе. А внучка Петра, Екатерина Великая, пила самый крепкий кофе, какой можно представить, а именно – на пять чашек 1 фунт размолотых зерен, т. е. по 80 граммов на чашку. И таких чашек она выпивала по утрам пару штук, да еще в течение дня, не исключая пребывания в церкви. Как знать, может быть, именно за чашкой кофею она и подписала Указ о присвоении Пудожскому погосту статуса уездного города?
В Олонецкой губернии кофе появился примерно тогда же, что и чай. Олонецкий губернатор Фан дер Флит уже в 1820-е годы отмечал, что во вверенной ему губернии «многие поселяне пьют кофе». Что касается пудожан, то они, скорее всего, пристрастились к этому напитку несколько позднее. Пример в этом деле могли подать местные чиновники, среди которых было много выходцев из западных губерний. А, может быть, и пленные французы из армии Наполеона?
Как бы то ни было, а в середине XIX века вкус кофе был знаком многим пудожанам, что отмечает в своих записях в 1856 году священник И. Георгиевский, добавляя: «Особенно же женский пол имеет большую приверженность к кофе».
У этнографа Н. Харузина, посетившего Пудожский уезд в 1887 году вместе со своей сестрой В. Харузиной, мы находим интересное наблюдение: « …в употреблении ни чаю ни кофе – это время помнят еще не очень пожилые люди; теперь... употребление кофе распространено до того, что некоторые бедные семьи ходят под окнами, собирают подаяние и, собрав копеек 60 80, удовлетворяют прежде всего своей потребности в кофе. Некоторые даже просто просят: "Подайте ради Христа на кофе…".
Своему брату вторит В. Харузина: «Употребление кофе в Пудожском уезде быстро распространяется. Он пришелся по вкусу пудожанам. Случается, что бедные ходят просить у богатых на кофе». Она же, описывая ежедневное угощение у авдеевских жителей, отмечает: «…нас поили кофеем, сваренным в горшке», а в гостях у пречистенского священника на Водлозере это выглядело так: «Матушка (попадья – А. К.) скоро появилась с кофеем, разлитым в чашках. За кофеем последовал чай».
Как видно, к тому времени указанный напиток проник в самые глухие углы Пудожья, включая «загнано место» - Водлозеро.
Не осталось в стороне и Колодозеро, где одна из деревень, Исаковская, даже получила прозвище «кофейная сторона», видимо, из-за пристрастия местных жителей к этому напитку.
В те времена чай и кофе продавались по разряду «колониальных товаров» и в таком качестве постоянно присутствовали на пудожских ярмарках. Так, в 1887 г. на Нигижемско-Пречистенской ярмарке кофе продали на 52 рубля, а чаю – на 220; там же в 1893 г. соответственно на 15 и 10 рублей.
Вообще, как мне представляется, в двух нигижемских погостах (Георгиевском и Пречистенском) кофе был в особенном почете, судя по воспоминаниям В. Ф. Миронкова, где, в частности, он пишет о возвращении отца со старшим братом с лесозаготовок на заводчика Лебедева: «Привезут чай, кофе (бабушка с детства привыкла пить кофе со сливками)».
Относительно поступления кофе в наш уезд не все понятно. Он мог завозиться легально через петрозаводских оптовиков, а мог и контрабандным путем из Финляндии через Шуньгскую ярмарку. Этим нелегальным бизнесом занимались тогда многие жители пограничных селений как финны, так и карелы. Тайными тропами проносили они контрабандный товар в Россию, в т. ч. в Олонецкую губернию. О масштабах торговли кофейным товаром со стороны пудожских торговцев можно судить по результатам реквизиции, проведенной новой Советской властью в октябре 1918 г.
Пудожский уезд. Кофейна сторона.
Будучи большим любителем кофе, я, конечно, никак не мог пройти мимо его «родословия» на пудожской земле. Но сначала хочу напомнить, что в России началом «кофейной эры» обычно считается 1665 год, когда царю Алексею Михайловичу придворный лекарь прописал этот напиток как лекарство от насморка и прочей хворобы. Заядлым кофеманом был, как известно, Петр Первый. Именно с его лёгкой руки кофе стал обязателен для приема гостей в высшем обществе. А внучка Петра, Екатерина Великая, пила самый крепкий кофе, какой можно представить, а именно – на пять чашек 1 фунт размолотых зерен, т. е. по 80 граммов на чашку. И таких чашек она выпивала по утрам пару штук, да еще в течение дня, не исключая пребывания в церкви. Как знать, может быть, именно за чашкой кофею она и подписала Указ о присвоении Пудожскому погосту статуса уездного города?
В Олонецкой губернии кофе появился примерно тогда же, что и чай. Олонецкий губернатор Фан дер Флит уже в 1820-е годы отмечал, что во вверенной ему губернии «многие поселяне пьют кофе». Что касается пудожан, то они, скорее всего, пристрастились к этому напитку несколько позднее. Пример в этом деле могли подать местные чиновники, среди которых было много выходцев из западных губерний. А, может быть, и пленные французы из армии Наполеона?
Как бы то ни было, а в середине XIX века вкус кофе был знаком многим пудожанам, что отмечает в своих записях в 1856 году священник И. Георгиевский, добавляя: «Особенно же женский пол имеет большую приверженность к кофе».
У этнографа Н. Харузина, посетившего Пудожский уезд в 1887 году вместе со своей сестрой В. Харузиной, мы находим интересное наблюдение: « …в употреблении ни чаю ни кофе – это время помнят еще не очень пожилые люди; теперь... употребление кофе распространено до того, что некоторые бедные семьи ходят под окнами, собирают подаяние и, собрав копеек 60 80, удовлетворяют прежде всего своей потребности в кофе. Некоторые даже просто просят: "Подайте ради Христа на кофе…".
Своему брату вторит В. Харузина: «Употребление кофе в Пудожском уезде быстро распространяется. Он пришелся по вкусу пудожанам. Случается, что бедные ходят просить у богатых на кофе». Она же, описывая ежедневное угощение у авдеевских жителей, отмечает: «…нас поили кофеем, сваренным в горшке», а в гостях у пречистенского священника на Водлозере это выглядело так: «Матушка (попадья – А. К.) скоро появилась с кофеем, разлитым в чашках. За кофеем последовал чай».
Как видно, к тому времени указанный напиток проник в самые глухие углы Пудожья, включая «загнано место» - Водлозеро.
Не осталось в стороне и Колодозеро, где одна из деревень, Исаковская, даже получила прозвище «кофейная сторона», видимо, из-за пристрастия местных жителей к этому напитку.
В те времена чай и кофе продавались по разряду «колониальных товаров» и в таком качестве постоянно присутствовали на пудожских ярмарках. Так, в 1887 г. на Нигижемско-Пречистенской ярмарке кофе продали на 52 рубля, а чаю – на 220; там же в 1893 г. соответственно на 15 и 10 рублей.
Вообще, как мне представляется, в двух нигижемских погостах (Георгиевском и Пречистенском) кофе был в особенном почете, судя по воспоминаниям В. Ф. Миронкова, где, в частности, он пишет о возвращении отца со старшим братом с лесозаготовок на заводчика Лебедева: «Привезут чай, кофе (бабушка с детства привыкла пить кофе со сливками)».
Относительно поступления кофе в наш уезд не все понятно. Он мог завозиться легально через петрозаводских оптовиков, а мог и контрабандным путем из Финляндии через Шуньгскую ярмарку. Этим нелегальным бизнесом занимались тогда многие жители пограничных селений как финны, так и карелы. Тайными тропами проносили они контрабандный товар в Россию, в т. ч. в Олонецкую губернию. О масштабах торговли кофейным товаром со стороны пудожских торговцев можно судить по результатам реквизиции, проведенной новой Советской властью в октябре 1918 г.
Составленная опись показала, что, цитирую, «у пудожского кулака и туза Базегского» было изъято 4 пуда кофе и цикория 2 пуда 31 фунт. А в д. Семеновской «у некоего гр. Кораблева» – 20 фунтов кофе. Куда и кому пошло изъятое, можно только гадать, но, если вспомнить постановление «О незаконной деятельности должностных лиц бывшего состава Пудожского уездисполкома» (1919 г.), то можно предположить, что не остались в накладе родственники городского начальства. Упомянутый цикорий пользовался спросом как суррогат натурального кофе наряду с ячменным кофе. А вот старообрядцы не пили ни кофе, ни цикория, утверждая: «Кто пьет кофий, в том заводится злой ков (характер, нрав – А. К.)».
Отдельного разговора заслуживают кофемолки, без них кофе из зерен не сготовишь. В военное время у этого немудреного агрегата появилось особое назначение, они стали использоваться для размола… зерна. Ведь хлебный паек одно время выдавался именно зерном, а его нужно было размолоть. По воспоминаниям эвакуированной из Заонежья В. Кругляковой, жившей во время войны в Пудоже, в Транспортном городке, паек какое-то время составлял только стакан зерна на человека в день. У кого была кофемолка, размалывали, у кого не было – толкли в ступе. Похожую историю мне рассказывали о старушке, которой наличие кофемолки помогло выжить в те годы. Ей приносили зерно для помола и часть муки оставляли в качестве платы. Это спасло женщину от голодной смерти. Кстати в военное время, по воспоминаниям «детей войны» появился еще один суррогат кофе - из сушеных корней осота.
Существует множество рецептов кофейного напитка: со сливками, по-фински, по-турецки, эспрессо, американо, капучино, гляссе и т.д. В газете «Олонецкие губернские ведомости» за 1851 год я нашел еще один рецепт, которым хочу поделиться с читателями и тем самым поставить точку в своей публикации. Вкратце он выглядит так: надо нарезать мелко яблоки, высушить в печи до коричневого цвета, измельчить в порошок. Добавлять в смеси с натуральным кофе в соотношении 50 на 50.
Какой вкус получается – не знаю, не пробовал. Но рецепт интересный.
Отдельного разговора заслуживают кофемолки, без них кофе из зерен не сготовишь. В военное время у этого немудреного агрегата появилось особое назначение, они стали использоваться для размола… зерна. Ведь хлебный паек одно время выдавался именно зерном, а его нужно было размолоть. По воспоминаниям эвакуированной из Заонежья В. Кругляковой, жившей во время войны в Пудоже, в Транспортном городке, паек какое-то время составлял только стакан зерна на человека в день. У кого была кофемолка, размалывали, у кого не было – толкли в ступе. Похожую историю мне рассказывали о старушке, которой наличие кофемолки помогло выжить в те годы. Ей приносили зерно для помола и часть муки оставляли в качестве платы. Это спасло женщину от голодной смерти. Кстати в военное время, по воспоминаниям «детей войны» появился еще один суррогат кофе - из сушеных корней осота.
Существует множество рецептов кофейного напитка: со сливками, по-фински, по-турецки, эспрессо, американо, капучино, гляссе и т.д. В газете «Олонецкие губернские ведомости» за 1851 год я нашел еще один рецепт, которым хочу поделиться с читателями и тем самым поставить точку в своей публикации. Вкратце он выглядит так: надо нарезать мелко яблоки, высушить в печи до коричневого цвета, измельчить в порошок. Добавлять в смеси с натуральным кофе в соотношении 50 на 50.
Какой вкус получается – не знаю, не пробовал. Но рецепт интересный.
Быт священника вепсского прихода (в том числе приготовление кофе) глазами Элиаса Лённрота:
Forwarded from Встреча Руси и Чуди (Антон)
Каргиничи. Георгиевская церковь XVIII века.
Олонецкая губерния, Лодейнопольский уезд. 1916. РЭМ 3675-18. Фотография Н.И. Репникова
Олонецкая губерния, Лодейнопольский уезд. 1916. РЭМ 3675-18. Фотография Н.И. Репникова
Forwarded from Встреча Руси и Чуди (Антон)
«ПОП ИЗ КАРХЕЛЫ»: БЫТ СЕЛЬСКОГО СВЯЩЕННИКА В ВЕПССКОМ КРАЕ
Интересное описание быта священника из Присвирья (восток Ленинградской области) оставил Элиас Лённрот, который был здесь в 1842 году
«В Кархела [по-русски – Каргиничи] была церковь и свой священник, который охотно согласился учить меня вепсскому, поэтому я решил пожить здесь некоторое время. У него были изба и горница, которую занимали два землемера. Однако поп сказал, что через два дня они уедут и я смогу поселиться в горнице. За три часа обучения в день, еду и постой в течение месяца я договорился заплатить пятьдесят рублей ассигнациями, за эти же деньги поп обещал подвезти меня на своих лошадях обратно до Лодейного Поля. Все это меня вполне устраивало, пока я не заметил, что сам поп слабовато знает вепсский язык и его уроки скорее запутают меня, нежели внесут ясность. Поэтому я отказался учиться у него и нанял другого учителя – одну слепую старуху, служившую нянькой у пономаря. Поскольку она из-за своей службы не могла приходить в дом попа, пришлось мне ходить к пономарю учиться у нее. Сам пономарь и его жена работали вне дома, так что я мог целыми днями спокойно беседовать со старухой. Она присматривала за двумя детьми пономаря, но иногда к ней приводили детей из других домов, хозяева которых отправлялись на работу в лес. Конечно, их крик досаждал бы нам, если бы старуха не приучила детей к такому послушанию, что стоило ей лишь крикнуть: «Мовчи!», и сразу же все переставали плакать и затихали. Думается, мало в наше время учителей, которые могли бы так насмешить учеников, как смешило меня поведение старухи, пестующей детей. Но и в этой школе, как когда-то в начальной, я не смел смеяться вслух. [...]
В похвалу старухе следует сказать, что она за несколько дней стала разбираться в грамматике больше, чем вышеупомянутый священник. Изучая существительные, мне никогда не приходилось спрашивать генитив, потому что следом за именительным она сразу же называла какой-нибудь другой падеж или множественное число именительного падежа. [...] Когда же мы заговорили о глаголах, она быстро научилась называть инфинитив и первое лицо единственного числа настоящего времени. [...] Не следует, однако, думать, что она не допускала ошибок и всегда находила правильное объяснение. [...]
Первую неделю я провел в маленькой избе попа Кархелы, где кроме меня жили он сам, его жена и четырехлетний внук, служанка, некий приказчик, маленькая красная собачонка и черная кошка с котятами. Наконец землемеры закончили свою работу, но, как это у нас бывает, возник спор из-за границы между деревнями, и в связи с этим пришлось обратиться даже в сенат, а работа тем временем стояла. После ухода землемеров я поселился в горнице, где так и жил один, что было удобно во всех отношениях, – в дороге, когда все время находишься среди людей, редко выпадает такая возможность. Лишь последний день пришлось провести с попом и его семейством, собакой и кошками, потому что избу, в которой они жили, начали разбирать и перестраивать. В горнице в юмалачога, как у них называется красный угол, было несколько не очень искусно сделанных боженек, а над дверью гарцевал на коне Али-Паша. [...]
Попу было пятьдесят шесть лет, по характеру он — серьезный и спокойный. Его повседневная одежда была ничуть не лучше крестьянской, и он ничем не отличался от мужиков, кроме как длинной косой, висевшей на спине. Вместе с женой и служанкой он занимался всякой крестьянской работой, поэтому днем редко бывал дома; во время моего пребывания здесь к концу подходила заготовка сена, затем последовали жатва, молотьба гороха и сбор ягод. Находясь дома, поп выполнял всякую работу: топил баню, ходил за водой, чистил ягоды и пр. Неудивительно поэтому, что из-за такой занятости он не мог много времени уделять чтению. И все же он прилично читал по-русски и по-церковнославянски, кажется, умел и писать. Однажды, увидев меня за книгами, он вошел в комнату, но разглядев, что они написаны не по-русски, очень удивился тому, что есть книги, напечатанные и на других языках.
Интересное описание быта священника из Присвирья (восток Ленинградской области) оставил Элиас Лённрот, который был здесь в 1842 году
«В Кархела [по-русски – Каргиничи] была церковь и свой священник, который охотно согласился учить меня вепсскому, поэтому я решил пожить здесь некоторое время. У него были изба и горница, которую занимали два землемера. Однако поп сказал, что через два дня они уедут и я смогу поселиться в горнице. За три часа обучения в день, еду и постой в течение месяца я договорился заплатить пятьдесят рублей ассигнациями, за эти же деньги поп обещал подвезти меня на своих лошадях обратно до Лодейного Поля. Все это меня вполне устраивало, пока я не заметил, что сам поп слабовато знает вепсский язык и его уроки скорее запутают меня, нежели внесут ясность. Поэтому я отказался учиться у него и нанял другого учителя – одну слепую старуху, служившую нянькой у пономаря. Поскольку она из-за своей службы не могла приходить в дом попа, пришлось мне ходить к пономарю учиться у нее. Сам пономарь и его жена работали вне дома, так что я мог целыми днями спокойно беседовать со старухой. Она присматривала за двумя детьми пономаря, но иногда к ней приводили детей из других домов, хозяева которых отправлялись на работу в лес. Конечно, их крик досаждал бы нам, если бы старуха не приучила детей к такому послушанию, что стоило ей лишь крикнуть: «Мовчи!», и сразу же все переставали плакать и затихали. Думается, мало в наше время учителей, которые могли бы так насмешить учеников, как смешило меня поведение старухи, пестующей детей. Но и в этой школе, как когда-то в начальной, я не смел смеяться вслух. [...]
В похвалу старухе следует сказать, что она за несколько дней стала разбираться в грамматике больше, чем вышеупомянутый священник. Изучая существительные, мне никогда не приходилось спрашивать генитив, потому что следом за именительным она сразу же называла какой-нибудь другой падеж или множественное число именительного падежа. [...] Когда же мы заговорили о глаголах, она быстро научилась называть инфинитив и первое лицо единственного числа настоящего времени. [...] Не следует, однако, думать, что она не допускала ошибок и всегда находила правильное объяснение. [...]
Первую неделю я провел в маленькой избе попа Кархелы, где кроме меня жили он сам, его жена и четырехлетний внук, служанка, некий приказчик, маленькая красная собачонка и черная кошка с котятами. Наконец землемеры закончили свою работу, но, как это у нас бывает, возник спор из-за границы между деревнями, и в связи с этим пришлось обратиться даже в сенат, а работа тем временем стояла. После ухода землемеров я поселился в горнице, где так и жил один, что было удобно во всех отношениях, – в дороге, когда все время находишься среди людей, редко выпадает такая возможность. Лишь последний день пришлось провести с попом и его семейством, собакой и кошками, потому что избу, в которой они жили, начали разбирать и перестраивать. В горнице в юмалачога, как у них называется красный угол, было несколько не очень искусно сделанных боженек, а над дверью гарцевал на коне Али-Паша. [...]
Попу было пятьдесят шесть лет, по характеру он — серьезный и спокойный. Его повседневная одежда была ничуть не лучше крестьянской, и он ничем не отличался от мужиков, кроме как длинной косой, висевшей на спине. Вместе с женой и служанкой он занимался всякой крестьянской работой, поэтому днем редко бывал дома; во время моего пребывания здесь к концу подходила заготовка сена, затем последовали жатва, молотьба гороха и сбор ягод. Находясь дома, поп выполнял всякую работу: топил баню, ходил за водой, чистил ягоды и пр. Неудивительно поэтому, что из-за такой занятости он не мог много времени уделять чтению. И все же он прилично читал по-русски и по-церковнославянски, кажется, умел и писать. Однажды, увидев меня за книгами, он вошел в комнату, но разглядев, что они написаны не по-русски, очень удивился тому, что есть книги, напечатанные и на других языках.
Forwarded from Встреча Руси и Чуди (Антон)
Наставники примерно такого же уровня образования были когда-то и у нас в стране, а возможно, есть и поныне. Так, Кастрен рассказывал, что, путешествуя по Финляндии, он повстречался с попом, который удивился, когда речь зашла о финской грамматике и письменности, почему буква «х» не годится для финского алфавита, и спрашивал, в чем же она провинилась, что ее так не любят. У меня был с собой Новый завет на русском языке, и поп усердно читал его, сказав, что во всем их приходе нет других священных книг, кроме евангелия на церковнославянском языке, который он, видимо, не совсем хорошо понимал.
Попадья, кажется, была несколько моложе своего мужа, вместе с другими она занималась обычным крестьянским трудом: ходила за ягодами, ставила сети и т. д. Если они работали далеко от дома, я должен был присматривать за домом, но с условием, чтобы я мог ходить к пономарю, брать уроки у своего учителя, единственное, чтобы уходя не забыл закрыть двери на замок. В такие дни перед уходом попадья всегда оставляла мне еду, сухие продукты – в шкафу, горячее – в печи. К угощениям относился также кофе в большом кофейнике, который она утром варила и ставила в печь. Хозяйки, искушенные в кофеварении, догадаются и без дальнейших объяснений, каким на вкус был этот перестоявшийся кофе, поэтому я не особо расстроился, когда мне однажды утром хозяйка сообщила, что кофе кончился и не будет до тех пор, пока кто-нибудь не съездит в город. Однако перед уходом на работу она с радостным видом сообщила мне, что кофейник с таким же крепким кофе на прежнем месте. На мой вопрос, где она успела раздобыть кофе, госпожа ответила, что она умеет варить кофе не только из кофейных зерен. Ознакомившись с ним поближе, я разгадал этот способ: она поджарила вместо кофейных ячменные зернышки и сварила их. Уж коли госпожа вместо кофе использовала ячмень, мне следовало также подыскать замену табаку, потому что, к моей большой печали, запасы его таяли на глазах. Я нашел выход в том, что собрал картофельных листьев, высушил и перемешал с табаком, в надежде, что этой смеси мне хватит до тех пор, пока кто-нибудь не поедет в Лодейное Поле и не привезет мне настоящего табака.»
Цитируется по: Путешествия Элиаса Лёнрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 годов. Петрозаводск: Карелия, 1985. С. 302–305
Попадья, кажется, была несколько моложе своего мужа, вместе с другими она занималась обычным крестьянским трудом: ходила за ягодами, ставила сети и т. д. Если они работали далеко от дома, я должен был присматривать за домом, но с условием, чтобы я мог ходить к пономарю, брать уроки у своего учителя, единственное, чтобы уходя не забыл закрыть двери на замок. В такие дни перед уходом попадья всегда оставляла мне еду, сухие продукты – в шкафу, горячее – в печи. К угощениям относился также кофе в большом кофейнике, который она утром варила и ставила в печь. Хозяйки, искушенные в кофеварении, догадаются и без дальнейших объяснений, каким на вкус был этот перестоявшийся кофе, поэтому я не особо расстроился, когда мне однажды утром хозяйка сообщила, что кофе кончился и не будет до тех пор, пока кто-нибудь не съездит в город. Однако перед уходом на работу она с радостным видом сообщила мне, что кофейник с таким же крепким кофе на прежнем месте. На мой вопрос, где она успела раздобыть кофе, госпожа ответила, что она умеет варить кофе не только из кофейных зерен. Ознакомившись с ним поближе, я разгадал этот способ: она поджарила вместо кофейных ячменные зернышки и сварила их. Уж коли госпожа вместо кофе использовала ячмень, мне следовало также подыскать замену табаку, потому что, к моей большой печали, запасы его таяли на глазах. Я нашел выход в том, что собрал картофельных листьев, высушил и перемешал с табаком, в надежде, что этой смеси мне хватит до тех пор, пока кто-нибудь не поедет в Лодейное Поле и не привезет мне настоящего табака.»
Цитируется по: Путешествия Элиаса Лёнрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 годов. Петрозаводск: Карелия, 1985. С. 302–305
ТИХВИНСКИЕ ЧУХАРИ
Автор канала "Дёржанская Карелия" историк Максим Томчин специально для нашего канала подготовил материал о вепсах, живших в Тихвинском уезде Новгородской губернии (опубликован в "Новгородских губернских ведомостях" в 1895 году).
В те годы территория расселения вепсов была поделена между Олонецкой и Новгородской губерниями.
В отличие от большинства олонецких вепсов, новгородские вепсы были в основном крепостными крестьянами. Прикрепленные к земле, они не могли заниматься отхожими промыслами, как остальные, а также заработать достаточно денег для улучшения своего достаточно архаичного быта ("деревянный век").
Дома тихвинских вепсов отличали малые размеры (2–3 окна по фасаду), отсутствие декора и бедная обстановка (спали в печах). В свою очередь северные (прионежские) вепсы строили огромные дома с избытком площади, богато украшая их декором.
Вообще, еще Элиас Лённрот на примере Вытегорского уезда отмечал заметное отличие между деревнями государственных и крепостных крестьян: "Начиная с Исаева я видел местами убого отстроенные помещичьи усадьбы, к которым приписаны крепостные крестьяне. Как только появились эти усадьбы, сразу заметно стало, что достаток жителей уменьшился, уже не было той чистоты и опрятности, которая встречалась до сих пор [Лённрот ехал из Каргополя]".
Более тяжелому экономическому состоянию тихвинских вепсов способствовала определенная географическая изоляция – отсутствие поблизости крупных рек и озёр (как, например, Онежское, Свирь и Оять в других вепсских группах) и слабая развитость дорог. Не было и ценных пород рыб (например, лососевых, как в Онежском озере).
Местные вепсы предстают перед автором испуганными инородцами – чухарями. В тоже время в Олонецкой губернии инородцами вепсов могли назвать разве что риторически. Ведь официально к инородцам (это была определенная правовая категория) они не относились. И если у южных вепсов чухарь – самоназвание, то у остальных – обидное прозвище.
Более северные вепсы (в отличие от тихвинских) были не столь застенчивы, как это описывает автор. Например, известен вепсский Робин Гуд – разбойник Рямзя, действовавший в Вытегорском уезде в XIX веке. Он грабил богатых и помогал бедным.
Разителен контраст и в охотничьем промысле. Если среди тихвинских вепсов практически не было охотников, то более северные вепсы славились своими медвежатниками. Среди них, например, егермейстер великого князя Мартемьян Мартьянов.
Желаю приятного чтения!
Антон Соболев
Автор канала "Дёржанская Карелия" историк Максим Томчин специально для нашего канала подготовил материал о вепсах, живших в Тихвинском уезде Новгородской губернии (опубликован в "Новгородских губернских ведомостях" в 1895 году).
В те годы территория расселения вепсов была поделена между Олонецкой и Новгородской губерниями.
В отличие от большинства олонецких вепсов, новгородские вепсы были в основном крепостными крестьянами. Прикрепленные к земле, они не могли заниматься отхожими промыслами, как остальные, а также заработать достаточно денег для улучшения своего достаточно архаичного быта ("деревянный век").
Дома тихвинских вепсов отличали малые размеры (2–3 окна по фасаду), отсутствие декора и бедная обстановка (спали в печах). В свою очередь северные (прионежские) вепсы строили огромные дома с избытком площади, богато украшая их декором.
Вообще, еще Элиас Лённрот на примере Вытегорского уезда отмечал заметное отличие между деревнями государственных и крепостных крестьян: "Начиная с Исаева я видел местами убого отстроенные помещичьи усадьбы, к которым приписаны крепостные крестьяне. Как только появились эти усадьбы, сразу заметно стало, что достаток жителей уменьшился, уже не было той чистоты и опрятности, которая встречалась до сих пор [Лённрот ехал из Каргополя]".
Более тяжелому экономическому состоянию тихвинских вепсов способствовала определенная географическая изоляция – отсутствие поблизости крупных рек и озёр (как, например, Онежское, Свирь и Оять в других вепсских группах) и слабая развитость дорог. Не было и ценных пород рыб (например, лососевых, как в Онежском озере).
Местные вепсы предстают перед автором испуганными инородцами – чухарями. В тоже время в Олонецкой губернии инородцами вепсов могли назвать разве что риторически. Ведь официально к инородцам (это была определенная правовая категория) они не относились. И если у южных вепсов чухарь – самоназвание, то у остальных – обидное прозвище.
Более северные вепсы (в отличие от тихвинских) были не столь застенчивы, как это описывает автор. Например, известен вепсский Робин Гуд – разбойник Рямзя, действовавший в Вытегорском уезде в XIX веке. Он грабил богатых и помогал бедным.
Разителен контраст и в охотничьем промысле. Если среди тихвинских вепсов практически не было охотников, то более северные вепсы славились своими медвежатниками. Среди них, например, егермейстер великого князя Мартемьян Мартьянов.
Желаю приятного чтения!
Антон Соболев
Forwarded from Дёржанская Карелия
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Встреча Руси и Чуди (Антон)
КРЕСТЬЯНЕ-КАРЕЛЫ И ИХ ПОМЕЩИКИ ЧУДИНЫ
Массовый исход вглубь Русского государства православного населения из частей новгородских пятин (Корельский, Ореховский и Ямской уезды), то становившихся ареной военных действий, то занимаемых Швецией, особенно усилился в XVII веке
Большинство "выходцев" из этих территорий пытались сохранить личную свободу, поэтому селились в "царёвых" и монастырских землях
Однако по разным причинам небольшая часть переселенцев всё же попала в крепостную зависимость
Интересно, что судя по фамилиям или родословным помещиков, они тоже могли быть выходцами с тех же земель
Так, уже упоминаемый Александр Васильевич Суворов, чей предок с русским прозвищем Сувор вышел "из Швеции" (скорее, из новгородских земель, занятых на тот момент Швецией), владел в Боровичском уезде Новгородской губернии крепостными - потомками вышедших из тех же районов карелов
Но далеко не все помещики, следуя примеру Суворова, играли со своими крепостными в кости (бабки)
Так, помещик с характерной фамилией Ижорин судился с андомскими крестьянами в Вытегорском уезде Олонецкой губернии (южное Обонежье), которые заявляли ему, что они не могут быть его собственностью, поскольку они - потомки выходцев из Корельского уезда (северное Приладожье), поселившихся здесь
Интересно, что крепостными осташковскими карелами в Тверской губернии владели смоленские дворяне Олонкины (от карельского города Олонца)
И, как известно, владельцами крепостных дёржанских карелов были помещики Новосильцевы. При этом, предок Новосильцевых носил прозвище ... Чудин
Массовый исход вглубь Русского государства православного населения из частей новгородских пятин (Корельский, Ореховский и Ямской уезды), то становившихся ареной военных действий, то занимаемых Швецией, особенно усилился в XVII веке
Большинство "выходцев" из этих территорий пытались сохранить личную свободу, поэтому селились в "царёвых" и монастырских землях
Однако по разным причинам небольшая часть переселенцев всё же попала в крепостную зависимость
Интересно, что судя по фамилиям или родословным помещиков, они тоже могли быть выходцами с тех же земель
Так, уже упоминаемый Александр Васильевич Суворов, чей предок с русским прозвищем Сувор вышел "из Швеции" (скорее, из новгородских земель, занятых на тот момент Швецией), владел в Боровичском уезде Новгородской губернии крепостными - потомками вышедших из тех же районов карелов
Но далеко не все помещики, следуя примеру Суворова, играли со своими крепостными в кости (бабки)
Так, помещик с характерной фамилией Ижорин судился с андомскими крестьянами в Вытегорском уезде Олонецкой губернии (южное Обонежье), которые заявляли ему, что они не могут быть его собственностью, поскольку они - потомки выходцев из Корельского уезда (северное Приладожье), поселившихся здесь
Интересно, что крепостными осташковскими карелами в Тверской губернии владели смоленские дворяне Олонкины (от карельского города Олонца)
И, как известно, владельцами крепостных дёржанских карелов были помещики Новосильцевы. При этом, предок Новосильцевых носил прозвище ... Чудин
Forwarded from Sevprostor (Наталья)
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Sevprostor (Наталья)
Мытье в печи. Почему бы в сильные морозы под -40-45 при продуваемом жилье не жить вовсе в большой печи, тем более, самые крепкие морозы длятся не всю зиму, а какой-то ограниченный срок.
Ю.С.Ушаков. Деревня Масельга. Рудная изба Анны Павловны (1963). Суоярвский или Медвежьегорский район Республики Карелия.
Источник: https://kizhi.karelia.ru/
Рудная = чёрная = курная изба, карельское mustutrubaperti – буквально 'изба с чёрной трубой', вепсское mustperť – буквально 'чёрная изба'.
Это изба, топившаяся по-черному. Дым из устья печи в такой избе уходил не в дымоход, а в само помещение, затем удаляясь через отверстие в потолке или стене.
Источник: https://kizhi.karelia.ru/
Рудная = чёрная = курная изба, карельское mustutrubaperti – буквально 'изба с чёрной трубой', вепсское mustperť – буквально 'чёрная изба'.
Это изба, топившаяся по-черному. Дым из устья печи в такой избе уходил не в дымоход, а в само помещение, затем удаляясь через отверстие в потолке или стене.
***
В продолжение сравнения домов южных вепсов в Тихвинском уезде Новгородской губернии (позднее – Ленинградская обл.) и северных вепсов в Петрозаводском уезде Олонецкой губернии (позднее – Республика Карелия):
В продолжение сравнения домов южных вепсов в Тихвинском уезде Новгородской губернии (позднее – Ленинградская обл.) и северных вепсов в Петрозаводском уезде Олонецкой губернии (позднее – Республика Карелия):