Привет, друзья!
Рекомендую замечательный канал Уроки истории медицины. Здесь живопись и история, литература и научное знание срослись в единый организм. (Извольте мне простить ненужный прозаизм.)
Благодаря каналу я узнал об одном светском обычае времен Петра I. Если кто-то из присутствующих в свете чихал, окружающие говорили ему: «Салфет вашей милости!» – аналог современного «Будьте здоровы!». Происходит выражение не от пожелания прикрыть рот салфеткой, а от латинского salvete – здравствуйте. Позже оно стало использоваться уже иронически и обрело соответствующие ответы:
– Красота вашей чести!
– Розу вам дарю.
– Покорнейше благодарю. Роза на плечах, благодарю вас на речах.
Автор канала – Полина Жикоринцева, врач, старший преподаватель Педиатрического университета и экскурсовод по медицинскому Петербургу.
Канал Полины входит в небольшой круг моего чтения в Telegram. Поэтому советую посетить. Прием – бесплатный!
P. S. А еще Полина сделала пост про врача Александра Сергеевича Пучкова (1887–1952), что для меня, поклонника этого доктора, стало маркой высокого качества канала.
Рекомендую замечательный канал Уроки истории медицины. Здесь живопись и история, литература и научное знание срослись в единый организм. (Извольте мне простить ненужный прозаизм.)
Благодаря каналу я узнал об одном светском обычае времен Петра I. Если кто-то из присутствующих в свете чихал, окружающие говорили ему: «Салфет вашей милости!» – аналог современного «Будьте здоровы!». Происходит выражение не от пожелания прикрыть рот салфеткой, а от латинского salvete – здравствуйте. Позже оно стало использоваться уже иронически и обрело соответствующие ответы:
– Красота вашей чести!
– Розу вам дарю.
– Покорнейше благодарю. Роза на плечах, благодарю вас на речах.
Автор канала – Полина Жикоринцева, врач, старший преподаватель Педиатрического университета и экскурсовод по медицинскому Петербургу.
Канал Полины входит в небольшой круг моего чтения в Telegram. Поэтому советую посетить. Прием – бесплатный!
P. S. А еще Полина сделала пост про врача Александра Сергеевича Пучкова (1887–1952), что для меня, поклонника этого доктора, стало маркой высокого качества канала.
Дома и солома съедома
О чем эта поговорка? О том, что дома – хорошо! В каких бы странствиях мы не были, приятно вернуться к себе, где и стены помогают. Писатель Александр Васильевич Дружинин (1824–1864) любил родное имение под Петербургом страстно и фанатично. Он описывал свою деревню Марьинское «так красноречиво, что можно было думать, она находится не в северной полосе России, а на южном берегу Крыма или по соседству с Ниццей».
Однажды Дружинин залучил в гости своего собрата по перу Дмитрия Васильевича Григоровича (1822–1899), вероятно, вам известного по рассказу «Гуттаперчевый мальчик». Хозяин уложил спать друга на диване.
«Утром, взглянув на себя в зеркало, – вспоминал Григорович, – я ужаснулся: лицо мое и руки были красны и в волдырях, точно их обварили. Вошел Дружинин, осторожно, на цыпочках, убежденный, что я сплю как богатырь; увидав меня, он рассердился:
– Можно ли так делать? – воскликнул он, указывая на ситцевую оконную занавеску, которую я забыл накануне задернуть. – Теперь, как нарочно, тот период, когда появляются комары; в другое время ни комаров, ни мух, никакой этой гадости никогда не бывает в наших местах».
Затем приятели пошли пить чай к матушке Дружинина. Григорович цитирует ее :
«– Постой, постой, мой батюшка… дай посмотреть на тебя. Ну, так, так и есть, что я говорила: всего одну ночь переночевал у нас, и цвет лица стал уж лучше, гораздо свежее, чем был прежде…»
Иллюстрации: подборка усадебных интерьеров в исполнении любимого мастера Станислава Юлиановича Жуковского (1873–1944).
Русское хюгге
О чем эта поговорка? О том, что дома – хорошо! В каких бы странствиях мы не были, приятно вернуться к себе, где и стены помогают. Писатель Александр Васильевич Дружинин (1824–1864) любил родное имение под Петербургом страстно и фанатично. Он описывал свою деревню Марьинское «так красноречиво, что можно было думать, она находится не в северной полосе России, а на южном берегу Крыма или по соседству с Ниццей».
Однажды Дружинин залучил в гости своего собрата по перу Дмитрия Васильевича Григоровича (1822–1899), вероятно, вам известного по рассказу «Гуттаперчевый мальчик». Хозяин уложил спать друга на диване.
«Утром, взглянув на себя в зеркало, – вспоминал Григорович, – я ужаснулся: лицо мое и руки были красны и в волдырях, точно их обварили. Вошел Дружинин, осторожно, на цыпочках, убежденный, что я сплю как богатырь; увидав меня, он рассердился:
– Можно ли так делать? – воскликнул он, указывая на ситцевую оконную занавеску, которую я забыл накануне задернуть. – Теперь, как нарочно, тот период, когда появляются комары; в другое время ни комаров, ни мух, никакой этой гадости никогда не бывает в наших местах».
Затем приятели пошли пить чай к матушке Дружинина. Григорович цитирует ее :
«– Постой, постой, мой батюшка… дай посмотреть на тебя. Ну, так, так и есть, что я говорила: всего одну ночь переночевал у нас, и цвет лица стал уж лучше, гораздо свежее, чем был прежде…»
Иллюстрации: подборка усадебных интерьеров в исполнении любимого мастера Станислава Юлиановича Жуковского (1873–1944).
Русское хюгге
Один из самых живописных писателей, на мой взгляд, это Иван Алексеевич Бунин (1870–1953). Удивительно, что сам он мучился в творческой попытке словом выразить красоту мира: «как передать эти краски, за этим желтым лесом дубы, их цвет, от которого изменяется окраска неба?» Но все у него получилось, свидетельством чему является это стихотворение Ивана Алексеевича. Здесь спокойствие, свежесть и восторг от созерцания природы:
Бледнеет ночь… Туманов пелена
В лощинах и лугах становится белее,
Звучнее лес, безжизненней луна
И серебро росы на стёклах холоднее.
Еще усадьба спит… В саду ещё темно,
Недвижим тополь матово-зелёный,
И воздух слышен мне в открытое окно,
Весенним ароматом напоённый…
Уж близок день, прошёл короткий сон —
И, в доме тишины не нарушая,
Неслышно выхожу из двери на балкон
И тихо светлого восхода ожидаю…
В качестве иллюстрации выбрал картину Евгения Вагина «Облако и солнце» (2022). Возможно, лирический герой стихотворения наблюдал подобную красоту.
Русское хюгге
Бледнеет ночь… Туманов пелена
В лощинах и лугах становится белее,
Звучнее лес, безжизненней луна
И серебро росы на стёклах холоднее.
Еще усадьба спит… В саду ещё темно,
Недвижим тополь матово-зелёный,
И воздух слышен мне в открытое окно,
Весенним ароматом напоённый…
Уж близок день, прошёл короткий сон —
И, в доме тишины не нарушая,
Неслышно выхожу из двери на балкон
И тихо светлого восхода ожидаю…
В качестве иллюстрации выбрал картину Евгения Вагина «Облако и солнце» (2022). Возможно, лирический герой стихотворения наблюдал подобную красоту.
Русское хюгге
Помните у Николая Семеновича Лескова в «Левше» упоминается граф Кисельвроде? Безусловно, все знают, что это искаженная в простонародном духе фамилия графа Карла Васильевича Нессельроде (1780–1862), канцлера Российской империи. С этим фактом живу всю жизнь, а вот то, что граф вошел в историю мирового кулинарии с именным блюдом, не знал. Вот каюсь и вам рассказываю, ибо это любопытно.
Царем именных блюд у нас является Оливье. Бефстроганов, названный в честь графа А. Г. Строганова, тоже на слуху. Собственно, как и десерт Павлова, и гурьевская каша, хранящая память о графе Д. А. Гурьеве. Все это входит в наш отечественный канон, из которого Нессельроде выпал, возможно, из-за того, что подолгу служил заграницей.
А между тем именем Карла Васильевича именовались аж три блюда: суп из репы, суфле из бекасов и пудинг, получивший, по словам современников, признание по «всей просвещенной Европе не менее его дипломатических нот». Этот пудинг даже у Марселя Пруста упоминается в книге «Под сенью девушек в цвету»!
Вряд ли сам Нессельроде готовил свой пудинг, уступая право блеснуть кулинарным искусством своим поварам. Изысканный десерт готовят и сейчас. И если кто пробовал, напишите, пожалуйста, в комментариях об этом. Интересно!
Но я здесь не про кулинарию, а про прежнее – про любовь к бытию. Поговаривают, что на смертном одре Карл Васильевич произнес: «Я умираю с благодарностью за жизнь, которую я так любил, потому что ею так наслаждался».
Иллюстрации: портреты графа Карла Васильевича Нессельроде.
Русское хюгге | Голос за канал
Царем именных блюд у нас является Оливье. Бефстроганов, названный в честь графа А. Г. Строганова, тоже на слуху. Собственно, как и десерт Павлова, и гурьевская каша, хранящая память о графе Д. А. Гурьеве. Все это входит в наш отечественный канон, из которого Нессельроде выпал, возможно, из-за того, что подолгу служил заграницей.
А между тем именем Карла Васильевича именовались аж три блюда: суп из репы, суфле из бекасов и пудинг, получивший, по словам современников, признание по «всей просвещенной Европе не менее его дипломатических нот». Этот пудинг даже у Марселя Пруста упоминается в книге «Под сенью девушек в цвету»!
Вряд ли сам Нессельроде готовил свой пудинг, уступая право блеснуть кулинарным искусством своим поварам. Изысканный десерт готовят и сейчас. И если кто пробовал, напишите, пожалуйста, в комментариях об этом. Интересно!
Но я здесь не про кулинарию, а про прежнее – про любовь к бытию. Поговаривают, что на смертном одре Карл Васильевич произнес: «Я умираю с благодарностью за жизнь, которую я так любил, потому что ею так наслаждался».
Иллюстрации: портреты графа Карла Васильевича Нессельроде.
Русское хюгге | Голос за канал
«Хорошо было в России и за Полярным кругом»
Друзья, бывает у вас такое, что всё надоело и надо срочно выбираться на просторы? Вот у художника Константина Алексеевича Коровина было, когда он, устав от жизни в большом городе, уехал вместе с другом Валентином Александровичем Серовым на Русский Север. Благо, был повод: подготовить проект павильона для Всероссийской выставки в Нижнем Новгороде (1896).
И чего они там только не повидали, не испытали! Художники ходили на пикник, где их угощали хариусом, моченой морошкой, медом и квасом. Были
свидетелями того, как лесной медведь помогал рабочим на прокладке железной дороге бревна таскать. Серов, страдавший на судне морской
болезнью, лечился по совету капитана крепчайшим ромом. Избавившись от недуга, Валентин Александрович присоединился к трапезе на пароходе:
«– Обедать, – зовет капитан.
И вот началось пиршество…
Семьдесят сортов закусок, русские, шведские, норвежские, пунш, шампанское. Бутылки, на них ярлыки разных стран, семга, оленьи языки, зубатка, пикша, кумжа, форели. За столом радушные люди, все знакомятся друг с другом, всем весело, что мы обедаем уже за Полярным кругом... Эх, как видно, хорошо было в России и за Полярным кругом...»
Прибыв к Печенгской обители, путешественники остановились в монастырском домике, где их ждал самовар и лепешки. «Что-то особо уютное, тихое и душевное было в этом доме, в двух маленьких монастырских покоях», – вспоминал К. А. Коровин. Напившись чаю, Константин Алексеевич лег спать, слушая прибой и вой ветра…
В качестве иллюстраций к посту взял снимки фотографа Александра Моисеева, которые сделаны во время путешествий по Русскому Северу.
Русское хюгге
Друзья, бывает у вас такое, что всё надоело и надо срочно выбираться на просторы? Вот у художника Константина Алексеевича Коровина было, когда он, устав от жизни в большом городе, уехал вместе с другом Валентином Александровичем Серовым на Русский Север. Благо, был повод: подготовить проект павильона для Всероссийской выставки в Нижнем Новгороде (1896).
И чего они там только не повидали, не испытали! Художники ходили на пикник, где их угощали хариусом, моченой морошкой, медом и квасом. Были
свидетелями того, как лесной медведь помогал рабочим на прокладке железной дороге бревна таскать. Серов, страдавший на судне морской
болезнью, лечился по совету капитана крепчайшим ромом. Избавившись от недуга, Валентин Александрович присоединился к трапезе на пароходе:
«– Обедать, – зовет капитан.
И вот началось пиршество…
Семьдесят сортов закусок, русские, шведские, норвежские, пунш, шампанское. Бутылки, на них ярлыки разных стран, семга, оленьи языки, зубатка, пикша, кумжа, форели. За столом радушные люди, все знакомятся друг с другом, всем весело, что мы обедаем уже за Полярным кругом... Эх, как видно, хорошо было в России и за Полярным кругом...»
Прибыв к Печенгской обители, путешественники остановились в монастырском домике, где их ждал самовар и лепешки. «Что-то особо уютное, тихое и душевное было в этом доме, в двух маленьких монастырских покоях», – вспоминал К. А. Коровин. Напившись чаю, Константин Алексеевич лег спать, слушая прибой и вой ветра…
В качестве иллюстраций к посту взял снимки фотографа Александра Моисеева, которые сделаны во время путешествий по Русскому Северу.
Русское хюгге
Кинулся к буфету!
Традиция хлебосольного гостеприимства на Руси давняя. Но то традиция. А есть еще и мода. И друг другу они, случается, противоречат. Вот что однажды произошло между традиционалистом Иваном Алексеевичем Буниным и модником Ильей Ефимовичем Репиным, который позвал писателя к себе в усадьбу Пенаты, чтобы запечатлеть его портрет.
«И вот приезжаю, дивное утро, солнце и жестокий мороз, двор дачи Репина, помешавшегося в ту пору на вегетарианстве и на чистом воздухе, в глубоких снегах, а в доме – все окна настежь, – вспоминает Бунин. – Репин встречает меня в валенках, в шубе, в меховой шапке, целует, обнимает, ведет в свою мастерскую, где тоже мороз, как на дворе, и говорит:
ʺВот тут я буду вас писать по утрам, а потом будем завтракать как Господь Бог велел: травкой, дорогой мой, травкой! Вы увидите, как это очищает и тело и душу, и даже проклятый табак скоро броситеʺ.
Я стал низко кланяться, горячо благодарить, забормотал, что завтра же приеду, но что сейчас должен немедля спешить назад, на вокзал – страшно срочные дела в Петербурге. И сейчас же вновь расцеловался с хозяином и пустился со всех ног на вокзал, а там кинулся к буфету, к водке, жадно закурил, вскочил в вагон, а из Петербурга на другой день послал телеграмму: дорогой Илья Ефимович, я, мол, в полном отчаянии, срочно вызван в Москву, уезжаю нынче же с первым поездом».
Справедливости ради заметим, что от гостеприимства отказался сам Бунин. А портрет Ивана Алексеевича так и не был написан Репиным.
На фото Илья Ефимович лукаво смотрит в объектив вечности, сидя за столом в своих Пенатах.
Русское хюгге | Голос за канал
Традиция хлебосольного гостеприимства на Руси давняя. Но то традиция. А есть еще и мода. И друг другу они, случается, противоречат. Вот что однажды произошло между традиционалистом Иваном Алексеевичем Буниным и модником Ильей Ефимовичем Репиным, который позвал писателя к себе в усадьбу Пенаты, чтобы запечатлеть его портрет.
«И вот приезжаю, дивное утро, солнце и жестокий мороз, двор дачи Репина, помешавшегося в ту пору на вегетарианстве и на чистом воздухе, в глубоких снегах, а в доме – все окна настежь, – вспоминает Бунин. – Репин встречает меня в валенках, в шубе, в меховой шапке, целует, обнимает, ведет в свою мастерскую, где тоже мороз, как на дворе, и говорит:
ʺВот тут я буду вас писать по утрам, а потом будем завтракать как Господь Бог велел: травкой, дорогой мой, травкой! Вы увидите, как это очищает и тело и душу, и даже проклятый табак скоро броситеʺ.
Я стал низко кланяться, горячо благодарить, забормотал, что завтра же приеду, но что сейчас должен немедля спешить назад, на вокзал – страшно срочные дела в Петербурге. И сейчас же вновь расцеловался с хозяином и пустился со всех ног на вокзал, а там кинулся к буфету, к водке, жадно закурил, вскочил в вагон, а из Петербурга на другой день послал телеграмму: дорогой Илья Ефимович, я, мол, в полном отчаянии, срочно вызван в Москву, уезжаю нынче же с первым поездом».
Справедливости ради заметим, что от гостеприимства отказался сам Бунин. А портрет Ивана Алексеевича так и не был написан Репиным.
На фото Илья Ефимович лукаво смотрит в объектив вечности, сидя за столом в своих Пенатах.
Русское хюгге | Голос за канал