1. сны выворачивает; небо раздроблено на фаланги пальцев, синяки от грязи уже не пугают, только числа целуют мне рот в ночь на ивана-купала; влюбляешься в кажд_ую, кто смотрит прицелом, даже если это violence, мы знаем, в той песне было уже — поцелуй все равно что паничка, удар по танцполу в ультрамарине кричишь и кривишься от кислоты воды и бита, рвота попадает в глаза, выдыхаешь постаревшей жвачкой (я хочу чтобы вы меня трахали чтобы все хотели меня боюсь и надеюсь), задыхаешься, тормозишь.
2. в экстатических лысинах я высматриваю свое отражение: заливает глаза глиттер, Гитлер наступает на Москву, а она, мы знаем, слезам не верит, конфетти дрочит клитор, умираешь, убиваешь иммунитет, от этого пропаганда — соль во рту, об этом стыдно писать даже в закрытый телеграмм-канал с исчезающими сообщениями (голубь на блузке женщины в загсе, где вы присваиваете имена незнакомцев, где дети оставляют язык дома, вы совсем чужие в своих постелях, чувствуете себя)
3. от ногтей остаются улыбочки, тинт на губах; каждый день извиняешь всех, кто был прав, нацарапав на лбу что-то типа «я ее не знаю / знал», потому что в целом прикольно дружить и сосаться, резать ляжки, переживать о синдромах отмены, узнавании себя в зеркале, стихах, девочках, матерях — всех, кого я любила, ждёт вечный покой и мировая страсть.
1. сны выворачивает; небо раздроблено на фаланги пальцев, синяки от грязи уже не пугают, только числа целуют мне рот в ночь на ивана-купала; влюбляешься в кажд_ую, кто смотрит прицелом, даже если это violence, мы знаем, в той песне было уже — поцелуй все равно что паничка, удар по танцполу в ультрамарине кричишь и кривишься от кислоты воды и бита, рвота попадает в глаза, выдыхаешь постаревшей жвачкой (я хочу чтобы вы меня трахали чтобы все хотели меня боюсь и надеюсь), задыхаешься, тормозишь.
2. в экстатических лысинах я высматриваю свое отражение: заливает глаза глиттер, Гитлер наступает на Москву, а она, мы знаем, слезам не верит, конфетти дрочит клитор, умираешь, убиваешь иммунитет, от этого пропаганда — соль во рту, об этом стыдно писать даже в закрытый телеграмм-канал с исчезающими сообщениями (голубь на блузке женщины в загсе, где вы присваиваете имена незнакомцев, где дети оставляют язык дома, вы совсем чужие в своих постелях, чувствуете себя)
3. от ногтей остаются улыбочки, тинт на губах; каждый день извиняешь всех, кто был прав, нацарапав на лбу что-то типа «я ее не знаю / знал», потому что в целом прикольно дружить и сосаться, резать ляжки, переживать о синдромах отмены, узнавании себя в зеркале, стихах, девочках, матерях — всех, кого я любила, ждёт вечный покой и мировая страсть.
#стишки #фрагменты
BY день собак в кроссовках
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Since its launch in 2013, Telegram has grown from a simple messaging app to a broadcast network. Its user base isn’t as vast as WhatsApp’s, and its broadcast platform is a fraction the size of Twitter, but it’s nonetheless showing its use. While Telegram has been embroiled in controversy for much of its life, it has become a vital source of communication during the invasion of Ukraine. But, if all of this is new to you, let us explain, dear friends, what on Earth a Telegram is meant to be, and why you should, or should not, need to care. The S&P 500 fell 1.3% to 4,204.36, and the Dow Jones Industrial Average was down 0.7% to 32,943.33. The Dow posted a fifth straight weekly loss — its longest losing streak since 2019. The Nasdaq Composite tumbled 2.2% to 12,843.81. Though all three indexes opened in the green, stocks took a turn after a new report showed U.S. consumer sentiment deteriorated more than expected in early March as consumers' inflation expectations soared to the highest since 1981. Soloviev also promoted the channel in a post he shared on his own Telegram, which has 580,000 followers. The post recommended his viewers subscribe to "War on Fakes" in a time of fake news. Messages are not fully encrypted by default. That means the company could, in theory, access the content of the messages, or be forced to hand over the data at the request of a government. Emerson Brooking, a disinformation expert at the Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, said: "Back in the Wild West period of content moderation, like 2014 or 2015, maybe they could have gotten away with it, but it stands in marked contrast with how other companies run themselves today."
from sa
