Дорожный знак 1.10 "Выезд на набережную", с детства вызывает у меня сложные чувства.

Есть в нем какая-то предрешонность. Безысходность даже. Часто мне кажется что моя жизнь летит как эта нарисованная машина в канал. Но сейчас с моей то жизнью все нормально, а вот мир вокруг летит куда-то в более страшные места.

С 1 сентября (Днём знаний) всех, кого это касается (всех, кто что-то знает) и всех, кому в своё время тоже к башке пришпиливали этот чёртов бант.
#kosmonozhka
#1_сентября #деньзнаний

Я вздрагиваю от холода,
- Мне хочется онеметь!
А в небе танцует золото, Приказывает мне петь.

Томись, музыкант встревоженный,
Люби, вспоминай и плачь,
И, с тусклой планеты брошенный,
Подхватывай легкий мяч!

Так вот она, настоящая
С таинственным миром связь! Какая тоска щемящая,
Какая беда стряслась!

Что, если, вздрогнув неправильно,
Мерцающая всегда,
Своей булавкой заржавленной Достанет меня звезда?

Осип Мандельштам

Интересное. Давно думаю об этом.

Несколько раз люди литературному вкусу которых я безраздельно доверяю (а таких мало), советовали почитать то или иное сетевое произведение или блог. Мне не всегда хватает на это мужества отваги. Но то что с литературой происходит что-то прекрасное отрицать сложно.

Оригинальный пост по ссылке

Дорожные размышления пачкой без разбора.

- чтобы быть непонятым художником не достаточно быть только непонятым.

- иронично что западная культура базируясь во многом на произведениях без авторов (Гомере, Шекспире, Библии) «додумалась» до смерти автора только в прошлом веке.

- интернет это действительно «ещё один способ быть отвергнутым женщиной», т.е. способ встроиться с ней. (Тут «женщина» это ещё и «реальное»)

- «эскапизм» (в изначальном смысле: «ты совершаешь эскапизм») это понятие без содержания, так как предполагает объективную ценность какой-то версии реальности.

- И в то же время «эскапизм» как описание субъективного выбора (я совершаю эскапизм) вполне может работать. Ведь мы то с вами маркируем известные нам реальности теми или иными свойствами. В том числе по степени важности.

А цветочка нет. Не попалась хорошего(

Любовь к стране, её народу, её земле, её видам, её особенностям, её истории — штука сложная и повсеместная.

Государства испокон веков пытаются присвоить частичку этой любви себе. Поэтому кому-то может показаться, что любить «русское поле» и писать об этом сегодня — это поддерживать правительство.

Я думаю иначе. Всю свою политически сознательную жизнь я живу в любимой стране с правительством, которое не приемлю. Это непринятие было больше или меньше в разные моменты, но оставалось со мной всегда.

Я видел, как люди искренне влюблялись в неродные страны. Видел и знаю людей, для которых такая любовь сконцентрирована в родном городе/регионе, и таких, для которых она включает в себя целые континенты или всю планету. Поэтому назвать это чувство «патриотизмом» мне сложно. Но как назвать иначе, я не знаю.

Я люблю. Люблю наш многонациональный народ. Восхищаюсь его терпением и оптимизмом. Люблю простор южного неба над полями, люблю рассматривать деревеньки на другом берегу Волги. Люблю сосновые леса и фьорды Карелии, бескрайнюю тундру до горизонта, крымские шторма в сентябре…

Для меня сводить это все к флагу любой расцветки — отвратительно. Флаг — как рана на теле любимого человека. Неприятная, сочащаяся гноем, опасная. Я ещё не знаю, как её лечить. Но мечтаю о мире, в котором мы умеем убирать гнойники или хотя бы делать их не столь опасными.

База от https://www.group-telegram.com/kosmonozhka

История — плохая советчица.

Каждый её субъект кроит её как ему вздумается. А на лжи которую сам сочинил невозможно чему-то научиться.

Сегодня на канале будет репост текста моего брата про его тяжёлое ранение.

Внимание! Там анатомические и венные подробности.

История одной мины

Погода была ужасная, мина была прекрасная! Маленькая, противопехотная, эффективная! Тридцать лет и три года мечтала она выполнить свою единственную миссию: взорваться под ногой неприятеля, остановить наступление врага, причинить максимальный ущерб супостату. Скучно было мине лежать на складе, мечтала она взорваться и выполнить свое предназначение. С завистью смотрела она на сестричек, которых забирали со склада, вздыхала: «Часики-то тикают, а боевого взвода всё нет».

И вот настал волнительный момент: мину — такую же, как все, но все-таки уникальную — достали из ящика, протерли ветошью, обслужили и положили в сумку сапера!

Да-да, настоящего сапера, да еще и гвардейца! Вот-вот она сможет послужить Родине, осталось совсем чуть-чуть! Дождалась она, пока сапер забылся неглубоким фронтовым сном, и завела с ним лукавый свой разговор:

«Пожалуйста, миленький, — нашептывала она саперу Ване во сне, — заложи меня, да по всем правилам — я тебя не подведу, я тебе пригожусь! Героем будешь!»

«Как же ты не понимаешь, ну на кой же я тебя заложу? — увещевал в ответ Ваня. — Тут ведь и до противника более пяти километров, водная преграда от него отделяет, болото широченное. Да и ведь не было же тут ноги вражеского пехотинца никогда, за все два с половиной года, на кого же ты будешь охоту вести?»

«Это, Ванечка, ты в голову не бери, ты вот о чем подумай: заложишь ты меня и моих бойких взрывных сестричек штук этак 10, а то и 20, нарисуешь красивую карту, начальнику представишь, скажешь умное что-нибудь, ну там «для защиты от ДРГ»например, а он и похвалит — глядишь, может, и в отпуск пораньше поедешь или еще чего... А о своих ты не волнуйся, ты же их всех известишь, вот они и будут шастать.

Проснулся сапер Ваня, выпил чайку да энергетика, но мысль заминировать позиции никак не шла из головы. И действительно, чего же это без дела сидеть? Взял, да и заминировал.

Обрадовалась мина, просто мочи нет: Ваня нежными своими руками вырыл для нее ямку, опустил ее туда, с любовью и трепетом привел в боевое положение, прикопал, примаскировал, любо-дорого смотреть! Все, вот она, мина, готова к своей судьбе!

Шли месяцы, мина скучала... Закончилась весна, пролетело и подходило к концу лето. От Вани-сапера давно не было ничего слышно, и мина уже и не ждала, не чаяла своего часа...

И тут, гля, ходят! Ведь ходят же совсем рядом! Вот прошли двое на разведку позиций, посмотрели, оценили, вернулись, тоже совсем недалеко. На следующий день опять ходят, уже целая группа. Ну хоть бы один прошел там, где надо! Вот они, шаги, жухлая трава хрустит, еще немного. Кажется, идет один, да, точно!

Вот вот наступит! Да! Ура!

Мина счастлива! Она выполнила свое предназначение, встретилась с суженым и теперь отдает ему всю свою взрывную любовь!

Мине невдомек, что она подловила не врага. Ей нет дела, что подорвался я.

Взрывная волна раздирает стопу, ломает кости голени, как сухие ветки, камни и даже песок, прикрывавшие мину, мгновенно став поражающими элементами, глубоко врезаются в руку, лицо, глаза, шею.

Обескураженный, я падаю, с разворотом, успевая увидеть небольшой серый дымок от взрыва. На какие-то доли секунды меня охватывает досада. Как так? Неужели действительно? Да что же такое?

Но от этих мыслей нету проку. Смотрю на ногу. Надо, необходимо себя осмотреть. Она не оторвана, но изранена и переломана. Крови много. Суетливо, но быстро достаю турникет, накладываю, затягиваю. Рука повреждена тоже. Но она еще понадобится и вроде бы кровит не сильно.

Хорошо, так я прямо сейчас не умру. Думаем дальше. Я на открытой местности, меня может увидеть любой вражеский дрон. Средств связи с собой нет. Нехорошо. Это может быть конец.

Продолжение →

← Начало

Свои недалеко: смежное подразделение — метров через 50-60, у них небольшой блиндаж и генератор. Услышат или нет — лотерея. Но надо кричать. И я кричу что есть мочи: «Помогите! 300!» по несколько раз и медленно ползу в их сторону, ощущая, как кости сломанной ноги изнутри царапают мясо. Снова кричу и снова ползу. Даже если услышат и прибегут, я должен хотя бы отползти от мины.

В глазах какое-то мыло, не разбираю деталей. Кричу, выдыхаю, ползу. Наверное, совсем недолго, но кажется, что вечность.

И вот мне кричат в ответ. Подбегает боец… Нет, он сейчас не просто боец, он сейчас мой единственный друг, брат и ангел в одном лице, он услышал меня. Замер в нерешительности метрах в десяти.

Говорю ему: брат, всё нормально, смотри, я отполз, мин не должно быть. Решается, подбегает. За ним еще один. Поднимают меня, полунеся дотаскивают под деревья.

Здесь уже осматривают, оказывают помощь, мотают руку. Вкалывают обезбол. Ненаркотический, автоматически подмечаю я. Прикрываю глаза, но не отключаюсь. Кто-то уже уточняет у меня время наложения турникета и пишет его у меня на животе. Другой, видимо, старший задает по кругу повторяющиеся вопросы, я повторяю ответы: позывной, подразделение, какая боевая задача в этом районе, на кого лучше выйти для организации эвакуации.

По команде, конечно же, а как же еще! Доложи своему командованию, они там разберутся с моим! Я говорю почти со злобой, но иначе никак. Я безумно благодарен эти ребятам, но я должен попасть к своим.

Связались, согласовали точку, нашли носилки, понесли. С ноги срезали остатки ботинка, ее попытались зафиксировать, но получилось по ощущениям так себе. Сказать, что нога болела при переноске — ничего не сказать. Кости скребли по плоти, друг по другу, еще бог весть по чему. Попросил, чтобы ноги нес кто-то один, так хоть к ритму шага можно приспособиться. Тут и выть не стыдно. Все свои.

Спустя еще бесконечность мы на точке. Пока взмокшие мои спасители присели передохнуть, меня уже осматривает прибывший на квадроцикле медик. Расспрашивает меня, что-то вводит, перепроверяет повязки. Тампонирует ногу, ослабляет на время турникет на ноге. Кровотечение, кажется, остановлено. Он борется уже не только за мою жизнь, но и за ногу, и я благодарен ему за это.

Меня грузят на самодельный прицеп квадроцикла, прикрывают спальником, чтобы меньше летело грязи и мы стартуем. Мы должны ехать достаточно быстро, чтобы не быть легкой мишенью для дронов, и достаточно медленно, чтобы я вообще пережил эту поездку. Каждая неровность лесной дороги отдает в ногу и во все тело, грязь из под колес забивает лицо и глаза. Медик все время поездки смотрит на меня, держит меня за руку.

В какой-то момент мы резко останавливаемся.«Тут нельзя стоять, мы как на ладони!» — доносится до меня злой крик водителя.«Дай мне две минуты, иначе он не доедет», — сурово отвечает медик и подскакивает к моей ноге затянуть турникет. Он увидел, что вновь открылось кровотечение. И снова спас мне жизнь.

Квадроцикл сменяется буханкой. Едем дальше. Где то здесь я понимаю, что, наверное, всё же переживу этот день. Надо только не паниковать, ровно дышать, крепиться до конца. А вот что будет с ногой? Спрашиваю медика. Уже не в первый раз, наверное. Отвечает, как и положено, уклончиво-позитивно. Довольствуюсь этим.

Наконец, мы в полевом госпитале. Я сразу оказываюсь на операционном столе. Меня предупреждают, что скоро будет наркоз. Всё. Больше от меня ничего не зависит. Уже нового доктора прошу сохранить ногу. Последнее усилие: убеждаюсь, что вместе со срезанными брюками медсестры не выкинули документы и телефоны: вот они здесь, смотаны скотчем, у меня на груди.

Расслабляюсь, отдаюсь забытью.

Обычный черный занавес наркоза, однако, не падает. Даже сквозь наркоз я осознаю, что происходит нечто жизненно важное, а я никак не могу повлиять, не могу даже вздохнуть, остается только ждать.

Очнулся я уже в глубоком тылу, в большой и светлой реанимации, весь в каких то проводах и трубках.

Первая мысль, первое слово:нога?!

Надо мной лицо медсестры в маске. Глаза усталые и печальные.

Она отрицательно качает головой.

"Параллельный импорт" штука совсем не новая. Как не новы и американские санкции и капиталистическая изворотливость.

IBM, например, поставляла нацисткой германии счетные машины (и направляла консультантов для обучения на местах). А считали нацисты этими машинами статистику концентрационных лагерей (тех самых в которых живых евреев, цыган, гомосексуалов, инвалидов и психически больных превращали в надежный источник постоянного дохода). Дохода, часть которого присвоила IBM.

Выяснилась эта милая подробность только к 2000 году, стараниями европейских юристов цыганского происхождения. Суд Швейцарии встал на их сторону и признал вину IBM. В международный суд дело (почему-то) не попало. Аналогичное дело в Штатах было остановлено.

А в 2001 году, немецкое отделение IBM перечислило в фонд жертв Холокоста 3 миллиона долларов, специально подчеркнув, что это добровольное пожертвование, а не признание вины. Для справки — чистая прибыль IBM в 2001 году составила примерно 5 миллиардов долларов.

Хозяевам этого мира санкции никогда не мешали. Они мешают людям попроще, но кому до них есть дело?

Новости вокруг такие и состояние такое что писать хочется, но не выходит. Так что вот просто цветок от Вивьен

Без бумажки ты букашка, а с бумажкой букашка с бумажкой

Я не умею отвечать на вопрос: "Что такое ролевые игры", и поэтому немного теряюсь когда люди извне гик культуры спрашивают чем я собственно занимаюсь.

А вот Иван Девятко умеет отвечать. И ответил очень даже внятно вот в этом видео. Оно длинное, но если вы и правда всегда хотели понять — отличный способ.

Потребовалось много времени чтобы понять и полюбить осень. И вот я тут