Чувствую долг поговорить о чём-то важном, хотя всё чаще нахожу такие разговоры расточительными. Жизнь мчится к кромке водопада, цена мгновения растёт, и я понимаю, что в беседе о планах армий нам нечего сообщить друг другу, кроме своих идентичностей.
Другое дело лето. Чего только не происходит в травах вечернего луга. Здесь лежит моя шея, которую окружает армия сороконожек. Её планы известны — впиться. Что она и делает, впрыскивая в меня свои соки.
"О чём думает Путин?". Не знаю. А я думаю о том, что родинки не бывают случайны, и всегда располагаются на теле таким образом, чтобы указывать маршрут к кладу. У одних он спрятан за ухом. У других — в другом месте. И вот об этом думать интересно.
Конечно, думать интересно не только об этом. Есть ещё исторический контекст и политический дискурс. Однако сороконожки заползают на вылизанные солнцем бёдра попутчика, и разница между ними и родинками становится не очевидной. Маршрут отныне всевозможен. Клад разлит повсюду. Свет проникает в листья, греет пень, цепляется, как обезьяна, за пружины волос, и разлетается в стороны мыслями другого рода.
Хотел возмутиться по поводу действий Кабмина, но комары так меня искусали, что я превратился в куст, на котором теперь распускаются розы. Всё чешется, и всё хочется почесать. А толку? Чем больше чешешь, тем сильнее чешется.
"Тебя не пугает, что будущее мира зависит от человека с деменцией?". Нет, не пугает. В отличие от вечера, который подходит к концу. Людей, которым пора. Города, в котором никто не задерживается. Страшнее ядерной войны — закрыть глаза, и не увидеть лунный шар, повисший на мгле века. Забыть тропу к ожившему ручью. Помнить, что губы есть, но не помнить для чего.
Закат грозится всё конфисковать. Ни уходить, ни отдавать ему этот июльский полумрак я не хочу. Хочу смотреть в костёр неба, и сознавать, что это — зеркало, в котором отражается наша действительная изнанка.
Вечер вот-вот прекратится, и я стану обыкновенным: готовым нести бельё в прачечную, отвечать на телефонные звонки, ехать в автобусе и рассуждать о классе пассажиров. Но это позже, а сейчас — момент не для марксизма, а для разного рода маловажных наблюдений: например, что вечерний свет очерчивает фломастером колени, плечи, и носы таким образом, что силуэт начинает двоится, и тут из тени вызирает дух, которого, конечно, нет. Но что-то же светится в человеке.
@dadakinder – поддержать автора
Другое дело лето. Чего только не происходит в травах вечернего луга. Здесь лежит моя шея, которую окружает армия сороконожек. Её планы известны — впиться. Что она и делает, впрыскивая в меня свои соки.
"О чём думает Путин?". Не знаю. А я думаю о том, что родинки не бывают случайны, и всегда располагаются на теле таким образом, чтобы указывать маршрут к кладу. У одних он спрятан за ухом. У других — в другом месте. И вот об этом думать интересно.
Конечно, думать интересно не только об этом. Есть ещё исторический контекст и политический дискурс. Однако сороконожки заползают на вылизанные солнцем бёдра попутчика, и разница между ними и родинками становится не очевидной. Маршрут отныне всевозможен. Клад разлит повсюду. Свет проникает в листья, греет пень, цепляется, как обезьяна, за пружины волос, и разлетается в стороны мыслями другого рода.
Хотел возмутиться по поводу действий Кабмина, но комары так меня искусали, что я превратился в куст, на котором теперь распускаются розы. Всё чешется, и всё хочется почесать. А толку? Чем больше чешешь, тем сильнее чешется.
"Тебя не пугает, что будущее мира зависит от человека с деменцией?". Нет, не пугает. В отличие от вечера, который подходит к концу. Людей, которым пора. Города, в котором никто не задерживается. Страшнее ядерной войны — закрыть глаза, и не увидеть лунный шар, повисший на мгле века. Забыть тропу к ожившему ручью. Помнить, что губы есть, но не помнить для чего.
Закат грозится всё конфисковать. Ни уходить, ни отдавать ему этот июльский полумрак я не хочу. Хочу смотреть в костёр неба, и сознавать, что это — зеркало, в котором отражается наша действительная изнанка.
Вечер вот-вот прекратится, и я стану обыкновенным: готовым нести бельё в прачечную, отвечать на телефонные звонки, ехать в автобусе и рассуждать о классе пассажиров. Но это позже, а сейчас — момент не для марксизма, а для разного рода маловажных наблюдений: например, что вечерний свет очерчивает фломастером колени, плечи, и носы таким образом, что силуэт начинает двоится, и тут из тени вызирает дух, которого, конечно, нет. Но что-то же светится в человеке.
@dadakinder – поддержать автора
В моей школе был мальчик Димочка. Димочка любил водку, и был самым милым мальчиком на свете — с пшеничными кудрями, кончики которых он регулярно брал в рот, отчего становился ещё милее. Стоило мне увидеть Димочку на перемене, и я мчался к нему сквозь гущу ранцев, чтобы схватить его, и кружить до звонка.
Задолго до Димочки у меня был друг Лёша. Это сейчас он баллотируется от "Единой России", а тогда, в эпоху видика и жвачки, я называл Лёшу Джоанной. Забравшись в халабуду, символизировавшую космический корабль, мы отправлялись в спальный отсек, и лежали там друг на друге, спасаясь от холода межгалактической ночи.
Позже что-то случилось. Я перестал кружить Димочку и летать в космос с будущим единоросом. Вместо этого я увлёкся девушкой внука одного из лидеров ОУН-УПА. Внук, в свою очередь, увлёкся мной, и, зажав меня под памятником Григорию Сковороде, попытался поцеловать. "Я не гей!" — кричал я, вырываясь из жарких объятий национализма. Внук расхохотался, и с тех пор больше не пытался меня поцеловать.
И, всё же, что-то звало меня кружить Димочку. Но что? Ответ на этот вопрос я нашёл двадцать лет спустя, когда в душевой Ассоциации Молодых Христиан на меня набросился молодой христианин. Став на колени, он посмотрел на меня глазами кота в сапогах из мультфильма "Шрэк", и я понял, что кружить Димочку меня звала самая что ни на есть так называемая любовь — возможная, но так и не расцветшая.
А почему? А потому, что ни у меня, ни у Димочки не было культурных инструментов, помогающих разобраться в себе без стыда и следствия. Мы были мальчиками, и эта должность не предполагала, что любовь между нами возможна. Напившись водки, мы забирались в постель, и клали между собой девочку Дашу, которая была нашим алиби.
Нет, я не являюсь противником гендерной теории. Я против людей, которые используют её для разобщения угнетённых и продвижения угнетателей. Как, впрочем, и против тех, кто, ссылаясь на "пинк вошинг", оказывается в одном ведре с консервативными неандертальцами, объявляющими гендерные шуры-муры чем-то не существенным per se.
Чем же они важны? Как минимум, тем, что помогают людям, из которых сотканы народы и классы, понять, что кружить Димочку — это нормально. Лучше кружить, чем подавлять желание кружить, звереть от этого, катиться по жизни на санках мортидо, и к вечеру лет обнаружить в себе завядший цветочек чего-то прекрасного и неизведанного — быть может даже целого сада.
@dadakinder – поддержать автора
Задолго до Димочки у меня был друг Лёша. Это сейчас он баллотируется от "Единой России", а тогда, в эпоху видика и жвачки, я называл Лёшу Джоанной. Забравшись в халабуду, символизировавшую космический корабль, мы отправлялись в спальный отсек, и лежали там друг на друге, спасаясь от холода межгалактической ночи.
Позже что-то случилось. Я перестал кружить Димочку и летать в космос с будущим единоросом. Вместо этого я увлёкся девушкой внука одного из лидеров ОУН-УПА. Внук, в свою очередь, увлёкся мной, и, зажав меня под памятником Григорию Сковороде, попытался поцеловать. "Я не гей!" — кричал я, вырываясь из жарких объятий национализма. Внук расхохотался, и с тех пор больше не пытался меня поцеловать.
И, всё же, что-то звало меня кружить Димочку. Но что? Ответ на этот вопрос я нашёл двадцать лет спустя, когда в душевой Ассоциации Молодых Христиан на меня набросился молодой христианин. Став на колени, он посмотрел на меня глазами кота в сапогах из мультфильма "Шрэк", и я понял, что кружить Димочку меня звала самая что ни на есть так называемая любовь — возможная, но так и не расцветшая.
А почему? А потому, что ни у меня, ни у Димочки не было культурных инструментов, помогающих разобраться в себе без стыда и следствия. Мы были мальчиками, и эта должность не предполагала, что любовь между нами возможна. Напившись водки, мы забирались в постель, и клали между собой девочку Дашу, которая была нашим алиби.
Нет, я не являюсь противником гендерной теории. Я против людей, которые используют её для разобщения угнетённых и продвижения угнетателей. Как, впрочем, и против тех, кто, ссылаясь на "пинк вошинг", оказывается в одном ведре с консервативными неандертальцами, объявляющими гендерные шуры-муры чем-то не существенным per se.
Чем же они важны? Как минимум, тем, что помогают людям, из которых сотканы народы и классы, понять, что кружить Димочку — это нормально. Лучше кружить, чем подавлять желание кружить, звереть от этого, катиться по жизни на санках мортидо, и к вечеру лет обнаружить в себе завядший цветочек чего-то прекрасного и неизведанного — быть может даже целого сада.
@dadakinder – поддержать автора
1
"Лужа крови на месте, где пуля попала в Ирину Фарион". Так пишет газета. Пишет не точно. Точнее было бы написать, что лужа крови возникла на месте, где госпожа Фарион годами сеяла вражду. И, вдруг, в багровом отражении обнаруживается очевидность: ненависть множит ненависть, и возвращается бумерангом к своим источникам; подчас — в шкуре насилия. Может, всё же, не стоило множить?
В произошедшем есть что-то трагилогичное, какая-то гармоничная симметрия между жизнью и смертью конкретного субъекта. Субъект отравился своим же лекарством. Теперь его кадавр можно водрузить на алтарь культа смерти, и лобзать чупачупсы мощей.
Посвятив жизнь делению людей на нелюдей, Фарион была одним из самых токсичных "шмаровозов на холуятне русофобского вранья". Таковым и войдёт в анналы. Как и другие ренегаты Комсомола, вовремя уловившими своими седалищными тепловизорами climate change, она превратила родной для неё сталинский клич в песенки про птичку по имени Нахтигаль. Про таких птичек важно помнить только то, что поют они ровно до тех пор, пока есть барин, готовый бросать им монетку с криком: "Мурку!".
2
Пуля, летящая в лабуха, второстепенна. Другое дело пуля, летящая в барина. Таких пуль будет всё больше. Не только здесь, но и везде, повсюду, на всей сплоши нагромождения судеб.
Ток, собравшийся в недрах народов, не выражается на языке брошюры. В этом его аутентичность, брызжущая талой молофьей со дна хтони. Вспыхнули очи, и огненный москит летит в висок. А я лечу в стальном гробу по трассе, и слушаю самый протрамповский эфир в эфире самого либерального радио. "Да он как Кеннеди! Как Рейган! Как Иисус!". Ну и ну-с...
Америка пришла в движение, и лужа расползается по миру. То, что умка зовёт дискурсом, ныне разит теологией смерти. Закрыв кровавое ухо белым квадратом, на сцену истории выходит перерождённая Мортида — новая Республиканская партия, устремлённая раздавить Синего Мертвеца. Раздавить, быть может, и к сожалению нашего брата, но закономерно. Кто не меняется, тот гаснет.
3
Что изменилось в партии расистов?
Во-первых, и без того господня стая заговорила на ещё более религиозном языке. Пережитое покушение на своего лидера описывается в терминах божественного вмешательства. Вождь предстаёт в облике Избранного, объятого апельсиновым светом, и спасённого, чтобы спасти Родину от гендерных ересей.
Об этом же талдычит русская мужчина, которую я подслушиваю на приёме у зубного: о чести и бесчестности, порицании и похвале, необходимости самопожертвования в битве с пляшущими недотыкомками.
Во-вторых, изменилась риторика в отношении квиров и абортов. У молодых республиканцев она исхитрилась, и артикулируется в терминах права штатов на самоопределение. Старейшины негодуют, требуя опечатать блудные матки, и не пущать соскабливать дитять на карнавалах гордости — в гостях у смазки.
В-третьих, — и это хук под наш дых, — новые республиканцы успешно ангажируют рабочий класс (через экономический национализм и профсоюзы, расцветшие на заре возвращения "в родную гавань" заводских труб и электрических нитей). Ещё пару лет назад представить, что на сцене Республиканского съезда будет стоять выходец из рабочих низов, и журить вампирский процент, было невозможным.
Кто не меняется, тот гаснет. Некоторых будут гасить. Волна разномасштабных выстрелов является нахтигалем нового времени, чьи трели возвещают о возвращении насилия в политику галстука и пиджака. Тем, кто к нему не готов, пора бы подумать о жизни в глубокой тиши, где только ты, закат, и палец в курочке согретый.
@dadakinder – поддержать автора
"Лужа крови на месте, где пуля попала в Ирину Фарион". Так пишет газета. Пишет не точно. Точнее было бы написать, что лужа крови возникла на месте, где госпожа Фарион годами сеяла вражду. И, вдруг, в багровом отражении обнаруживается очевидность: ненависть множит ненависть, и возвращается бумерангом к своим источникам; подчас — в шкуре насилия. Может, всё же, не стоило множить?
В произошедшем есть что-то трагилогичное, какая-то гармоничная симметрия между жизнью и смертью конкретного субъекта. Субъект отравился своим же лекарством. Теперь его кадавр можно водрузить на алтарь культа смерти, и лобзать чупачупсы мощей.
Посвятив жизнь делению людей на нелюдей, Фарион была одним из самых токсичных "шмаровозов на холуятне русофобского вранья". Таковым и войдёт в анналы. Как и другие ренегаты Комсомола, вовремя уловившими своими седалищными тепловизорами climate change, она превратила родной для неё сталинский клич в песенки про птичку по имени Нахтигаль. Про таких птичек важно помнить только то, что поют они ровно до тех пор, пока есть барин, готовый бросать им монетку с криком: "Мурку!".
2
Пуля, летящая в лабуха, второстепенна. Другое дело пуля, летящая в барина. Таких пуль будет всё больше. Не только здесь, но и везде, повсюду, на всей сплоши нагромождения судеб.
Ток, собравшийся в недрах народов, не выражается на языке брошюры. В этом его аутентичность, брызжущая талой молофьей со дна хтони. Вспыхнули очи, и огненный москит летит в висок. А я лечу в стальном гробу по трассе, и слушаю самый протрамповский эфир в эфире самого либерального радио. "Да он как Кеннеди! Как Рейган! Как Иисус!". Ну и ну-с...
Америка пришла в движение, и лужа расползается по миру. То, что умка зовёт дискурсом, ныне разит теологией смерти. Закрыв кровавое ухо белым квадратом, на сцену истории выходит перерождённая Мортида — новая Республиканская партия, устремлённая раздавить Синего Мертвеца. Раздавить, быть может, и к сожалению нашего брата, но закономерно. Кто не меняется, тот гаснет.
3
Что изменилось в партии расистов?
Во-первых, и без того господня стая заговорила на ещё более религиозном языке. Пережитое покушение на своего лидера описывается в терминах божественного вмешательства. Вождь предстаёт в облике Избранного, объятого апельсиновым светом, и спасённого, чтобы спасти Родину от гендерных ересей.
Об этом же талдычит русская мужчина, которую я подслушиваю на приёме у зубного: о чести и бесчестности, порицании и похвале, необходимости самопожертвования в битве с пляшущими недотыкомками.
Во-вторых, изменилась риторика в отношении квиров и абортов. У молодых республиканцев она исхитрилась, и артикулируется в терминах права штатов на самоопределение. Старейшины негодуют, требуя опечатать блудные матки, и не пущать соскабливать дитять на карнавалах гордости — в гостях у смазки.
В-третьих, — и это хук под наш дых, — новые республиканцы успешно ангажируют рабочий класс (через экономический национализм и профсоюзы, расцветшие на заре возвращения "в родную гавань" заводских труб и электрических нитей). Ещё пару лет назад представить, что на сцене Республиканского съезда будет стоять выходец из рабочих низов, и журить вампирский процент, было невозможным.
Кто не меняется, тот гаснет. Некоторых будут гасить. Волна разномасштабных выстрелов является нахтигалем нового времени, чьи трели возвещают о возвращении насилия в политику галстука и пиджака. Тем, кто к нему не готов, пора бы подумать о жизни в глубокой тиши, где только ты, закат, и палец в курочке согретый.
@dadakinder – поддержать автора
Это не Байден вышел из гонки. Из гонки вышла Демпартия, чей исторический крах уже ничем не подсластить.
С дедом всё ясно: старость — не радость. Проблема глубже: за последние 15 лет Демократы так и не произвели на свет новое поколение политиков.
Сейчас уже всем очевидно, что их "прогрессивное крыло" в лице Берни, AOC, и прочих "демократических социалистов" было сборищем "клоунов у пидарасов", вся историческая функция которого заключалась в том, чтобы привлечь голоса левой хипсты и быть слитыми во имя сохранения статуса-кво. Что ж, устранив "красную угрозу", Демпартия кончает тем, чем кончают все костные центристы — триумфом ксенофобов.
Я не могу постичь, как можно было довести свою политическую силу до состояния подтекающей голой жопы, но буду рад смотреть, как треплют этот труп. Не из любви к треплющим, а из любви к причинно-следственным связям и историческим закономерностям.
Вы только вдумайтесь: твой лидер — сенильный объект, не понимающий, где он находится, и с кем говорит. Ты наблюдаешь это годами, но вместо того, чтобы закрыть эту брешь в булках, говоришь электорату, который тоже видит Президента, садящегося на выдуманный стул, что победа будет за нами. При этом, вице-президент живёт в тени под паркетом, потому что является одним из самых непопулярных политиков в американской истории. Т.е., оба твоих "туза" — жидкие.
Казалось бы, кому-то в этой комнате должна была прийти в голову мысль о необходимости подготовки ассортимента тузов на смену. Но она либо не пришла, либо пришла слишком поздно, и в нынешнем цикле у Демократов некем крыть.
Единственным преимуществом остаётся число жителей в голубых штатах... чьи улицы кишат выброшенными на них ветеранами, безумцами, и нищими работягами, проходя сквозь крики которых можно порадоваться только тому, что в этих краях у трансгендерных подростков есть доступ к блокираторам полового созревания...
Ну и потом — что это "было" в Украине, которой дед, только что признавший себя недееспособным, подарил $175 лярдов? И почему она должна заботить обыкновенного американского налогоплательщика, переживающего кризис в собственной стране?
Не сомневаюсь, что эти, и другие вопросы станут гвоздями, которые Республиканцы будут всласть заколачивать в гроб своих профукавших всё оппонентов.
Из этой ситуации можно сделать, как минимум, два вывода: во-первых, о необходимости постоянного обновления; во-вторых, об иллюзорном могуществе всякой власти, которая предстаёт перед нами в облике Титана, но, в конечном счёте, оказывается бумажным тигром.
@dadakinder – поддержать автора
С дедом всё ясно: старость — не радость. Проблема глубже: за последние 15 лет Демократы так и не произвели на свет новое поколение политиков.
Сейчас уже всем очевидно, что их "прогрессивное крыло" в лице Берни, AOC, и прочих "демократических социалистов" было сборищем "клоунов у пидарасов", вся историческая функция которого заключалась в том, чтобы привлечь голоса левой хипсты и быть слитыми во имя сохранения статуса-кво. Что ж, устранив "красную угрозу", Демпартия кончает тем, чем кончают все костные центристы — триумфом ксенофобов.
Я не могу постичь, как можно было довести свою политическую силу до состояния подтекающей голой жопы, но буду рад смотреть, как треплют этот труп. Не из любви к треплющим, а из любви к причинно-следственным связям и историческим закономерностям.
Вы только вдумайтесь: твой лидер — сенильный объект, не понимающий, где он находится, и с кем говорит. Ты наблюдаешь это годами, но вместо того, чтобы закрыть эту брешь в булках, говоришь электорату, который тоже видит Президента, садящегося на выдуманный стул, что победа будет за нами. При этом, вице-президент живёт в тени под паркетом, потому что является одним из самых непопулярных политиков в американской истории. Т.е., оба твоих "туза" — жидкие.
Казалось бы, кому-то в этой комнате должна была прийти в голову мысль о необходимости подготовки ассортимента тузов на смену. Но она либо не пришла, либо пришла слишком поздно, и в нынешнем цикле у Демократов некем крыть.
Единственным преимуществом остаётся число жителей в голубых штатах... чьи улицы кишат выброшенными на них ветеранами, безумцами, и нищими работягами, проходя сквозь крики которых можно порадоваться только тому, что в этих краях у трансгендерных подростков есть доступ к блокираторам полового созревания...
Ну и потом — что это "было" в Украине, которой дед, только что признавший себя недееспособным, подарил $175 лярдов? И почему она должна заботить обыкновенного американского налогоплательщика, переживающего кризис в собственной стране?
Не сомневаюсь, что эти, и другие вопросы станут гвоздями, которые Республиканцы будут всласть заколачивать в гроб своих профукавших всё оппонентов.
Из этой ситуации можно сделать, как минимум, два вывода: во-первых, о необходимости постоянного обновления; во-вторых, об иллюзорном могуществе всякой власти, которая предстаёт перед нами в облике Титана, но, в конечном счёте, оказывается бумажным тигром.
@dadakinder – поддержать автора
Снилось, что режу горло русскому солдату. Режу ножом для хлеба — то есть, плохо. Кровь не бежит, солдат не умирает. "Щекотно", — говорит, — и смеётся. Смех у него заразный. Вот и я начинаю смеяться.
Просыпаюсь, как и всякий мужчина, твёрдым. Полный решимости никого не зарезать. Желающий ёрзать друг о друга на зло смерти, волочить липкой губой по чему-то взаимному.
Из окна — запах хлеба. За окном — июль.
1
Кудрявое солнце стало горячим. Тем паче предметы и люди под ним. В том, что Гидрометцентр зовёт "волной жара", а поэты "Чувством", обнажается предательская суть кондиционера — машины, созданной остужать лето.
Жар улиц. Жар помещений. Жар, вгоняющий в краску. Влагающий влагу. Там же, где влага, восходят туманы, и позволяют теряться в своих призрачных субстанциях. Нет, лето остужать не хочется.
Чем стоит заниматься летом? Летом стоит смотреть на солнце, и гнать в шею печали по поводу того, что солнце закатится.
Как закатится?!
Как глаза усопшего — за рубежи Востока, под занавес век.
Как не грустить об изъятии солнца закатом?
Известно как — используя сведения науки, занимающейся механикой неба.
Наука сообщает: планета вращается, и солнце, закатывающееся тут, выкатывается там — то есть, продолжает облизывать чьи-то щёки своим янтарным языком. Пусть не твои, но, всё же, щёки. Пусть не здесь, но зато языком.
2
Впрочем, сейчас эти щёки — мои: шелестят, как знамёна, под напором ниспадающих спиралей — врастающих в кожу лучей солнца и, отчасти, сверхскоростной бормашины в руках армянского дантиста.
Всё хорошо. Откуда же берётся беспокойство посреди июля? От радости, которую доставляют ласки света.
Чем приятнее вечер, тем подозрительней пространство, тем вероятнее наказание, тем жутче даже не сам закат, не конфискация светила, а память о ласковом свете, его дальнейшая невозможность, и, в конце концов, угасание воспоминаний — положение, подвергающее сомнению правду сада, песню птицы, и восторги по этим поводам.
Кажется, что за удовольствием последует расплата. Что обнажение желания приглашает отобрать его надежды. Что радость есть преступление против тех, кто безрадостен; привилегия тех, кто избавлен случаем от бомб и солдатов.
Нет смысла в счастье, которым нельзя поделиться — разделить его с не зарезанным ближним. Об этом мне снится картина Победы:
Спускаясь в окопы, мавки расстёгивают воротники уставших, и целуют каждого в место стука. Из павших взлетают прозрачные птицы, хватают не павших, уносят подальше.
3
Смерть подходит к концу. Самое время подумать о чём-то приятном. Например, об анатомии солнца.
Основу солнца составляет шар огня. Вокруг шара — жар. Волокна пламенных спиралей расходятся в стороны, вьются плетями.
Что происходит в это время на земле?
Трус врубает кондей.
Но что, если кондея нет, и ты позволишь лету быть, делать с тобой всё, что хочется?
Штопор луча входит в грудь пешехода, откупоривает её, и высвобождает пену нагретого органа. Митбол по имени сердце проколот звездой по имени солнце.
Разве не в этом замысел июля? Не для того ли было дано лето?
Что остаётся после света? Память о светиле. О том, как серебрятся листья и предметы. Горсть моментов. Кусочки солнца.
Не потому ли это ценно, что мгновенно, и скоропостижно? Как хлопок век. Как выстрел. Как закатившийся под веко глаз.
@dadakinder – поддержать автора
Просыпаюсь, как и всякий мужчина, твёрдым. Полный решимости никого не зарезать. Желающий ёрзать друг о друга на зло смерти, волочить липкой губой по чему-то взаимному.
Из окна — запах хлеба. За окном — июль.
1
Кудрявое солнце стало горячим. Тем паче предметы и люди под ним. В том, что Гидрометцентр зовёт "волной жара", а поэты "Чувством", обнажается предательская суть кондиционера — машины, созданной остужать лето.
Жар улиц. Жар помещений. Жар, вгоняющий в краску. Влагающий влагу. Там же, где влага, восходят туманы, и позволяют теряться в своих призрачных субстанциях. Нет, лето остужать не хочется.
Чем стоит заниматься летом? Летом стоит смотреть на солнце, и гнать в шею печали по поводу того, что солнце закатится.
Как закатится?!
Как глаза усопшего — за рубежи Востока, под занавес век.
Как не грустить об изъятии солнца закатом?
Известно как — используя сведения науки, занимающейся механикой неба.
Наука сообщает: планета вращается, и солнце, закатывающееся тут, выкатывается там — то есть, продолжает облизывать чьи-то щёки своим янтарным языком. Пусть не твои, но, всё же, щёки. Пусть не здесь, но зато языком.
2
Впрочем, сейчас эти щёки — мои: шелестят, как знамёна, под напором ниспадающих спиралей — врастающих в кожу лучей солнца и, отчасти, сверхскоростной бормашины в руках армянского дантиста.
Всё хорошо. Откуда же берётся беспокойство посреди июля? От радости, которую доставляют ласки света.
Чем приятнее вечер, тем подозрительней пространство, тем вероятнее наказание, тем жутче даже не сам закат, не конфискация светила, а память о ласковом свете, его дальнейшая невозможность, и, в конце концов, угасание воспоминаний — положение, подвергающее сомнению правду сада, песню птицы, и восторги по этим поводам.
Кажется, что за удовольствием последует расплата. Что обнажение желания приглашает отобрать его надежды. Что радость есть преступление против тех, кто безрадостен; привилегия тех, кто избавлен случаем от бомб и солдатов.
Нет смысла в счастье, которым нельзя поделиться — разделить его с не зарезанным ближним. Об этом мне снится картина Победы:
Спускаясь в окопы, мавки расстёгивают воротники уставших, и целуют каждого в место стука. Из павших взлетают прозрачные птицы, хватают не павших, уносят подальше.
3
Смерть подходит к концу. Самое время подумать о чём-то приятном. Например, об анатомии солнца.
Основу солнца составляет шар огня. Вокруг шара — жар. Волокна пламенных спиралей расходятся в стороны, вьются плетями.
Что происходит в это время на земле?
Трус врубает кондей.
Но что, если кондея нет, и ты позволишь лету быть, делать с тобой всё, что хочется?
Штопор луча входит в грудь пешехода, откупоривает её, и высвобождает пену нагретого органа. Митбол по имени сердце проколот звездой по имени солнце.
Разве не в этом замысел июля? Не для того ли было дано лето?
Что остаётся после света? Память о светиле. О том, как серебрятся листья и предметы. Горсть моментов. Кусочки солнца.
Не потому ли это ценно, что мгновенно, и скоропостижно? Как хлопок век. Как выстрел. Как закатившийся под веко глаз.
@dadakinder – поддержать автора
Язык, который показал в суде подозреваемый в убийстве Ирины Фарион, не является частным, и выражает сентимент некоторой части украинских граждан, наслушавшихся безнаказанных антиконституционных проповедей о своей неполноценности.
Интересен здесь, впрочем, не высунутый язык, а процесс риторического омовения, в рамках которого кадавр ксенофобии возвращается с того света в виде патриотического знака.
Особенно показательным, в этом смысле, является пост украинской службы ВВС, представляющий собой оргию словесного отбеливания:
История о том, как Фарион объявила русскоязычных солдат ВСУ, "не украинцами", описывается в нём так: "ругалась из-за языка даже с военными".
Поход в детский сад, где Фарион предлагала детям либо менять полученные от родителей имена, либо уезжать из Украины "в мир, где живут Маши" — это не травля и буллинг, а "убеждала деток не называть друг друга на русский лад".
Обзывать украинских граждан "московоротыми" "дебилами" и "умственно отсталыми" "дегенератами" — это не хейт-спич, а "ревностная защита украинского языка".
"Почему мой Дмитрик, внук, которому 3,5 года, заходя в детский садик, видит перед собой какого-то Гришу, который ему говорит: “Привет”. И мой внук должен его учить при помощи своего маленького кулачка украинскому языку. Потому что ребёнок приходит нервный домой и говорит: “Бабушка, в садике москаль”. А бабушка говорит, что москаля нужно уничтожать, и Дмитрик уничтожает москаля". (Ирина Фарион)
И правда — зачем упоминать о том, как Фарион слила ФСБ личные данные крымского студента, опрометчиво поделившегося с ней своими патриотическими чувствами? Лучше назвать её "харизматичной депутаткой-профессоркой".
Все эти дерзания на полях пост-правды не проходят бесследно. Некоторые постят в эти дни известную цитату Фарион "орлицы не отчитываются перед гиенами". Разумеется, без уточнения контекста. А контекст у этих красивых слов следующий: Фарион годами отрицала своё членство в КПСС, а когда оно подтвердилось архивными записями, объявила себя орлицей. Иными словами, завралась, попалась, и слилась.
Ничто из этого, разумеется, не оправдывает и не заслуживает ответа в форме убийства. Убийства, которое можно было бы предотвратить, если бы власти уважали собственный закон, и пресекали пропаганду ненависти.
Люди, позволяющие себе расчеловечивать ближнего, не могут работать в сфере образования, и выступать с национальных трибун общества, претендующего называться демократическим.
Называть Фарион "сердцем нации" — значит, утверждать, что в основе украинского сердца лежит ненависть. Однако, мы знаем, что это не так.
Ненависть множит себя, и кормится кровью. Выстрелив в Фарион, убийца подарил жизнь её идеям: нетерпимости, социальной эксклюзии, дискриминации.
Объявлять своими героями ксенофобов, ставить им памятники и называть в их честь улицы — значит, увековечивать ксенофобию как ценность; вписывать её в социальную ткань, делать нормой, ведущей общество к смерти.
Возможен ли патриотизм без гуманизма, без уважения к разнообразию людей, их особенностям и правам, без соблюдения верховного закона страны, являющейся, вроде как, адресатом твоего патриотического чувства?
@dadakinder – поддержать автора
Интересен здесь, впрочем, не высунутый язык, а процесс риторического омовения, в рамках которого кадавр ксенофобии возвращается с того света в виде патриотического знака.
Особенно показательным, в этом смысле, является пост украинской службы ВВС, представляющий собой оргию словесного отбеливания:
История о том, как Фарион объявила русскоязычных солдат ВСУ, "не украинцами", описывается в нём так: "ругалась из-за языка даже с военными".
Поход в детский сад, где Фарион предлагала детям либо менять полученные от родителей имена, либо уезжать из Украины "в мир, где живут Маши" — это не травля и буллинг, а "убеждала деток не называть друг друга на русский лад".
Обзывать украинских граждан "московоротыми" "дебилами" и "умственно отсталыми" "дегенератами" — это не хейт-спич, а "ревностная защита украинского языка".
"Почему мой Дмитрик, внук, которому 3,5 года, заходя в детский садик, видит перед собой какого-то Гришу, который ему говорит: “Привет”. И мой внук должен его учить при помощи своего маленького кулачка украинскому языку. Потому что ребёнок приходит нервный домой и говорит: “Бабушка, в садике москаль”. А бабушка говорит, что москаля нужно уничтожать, и Дмитрик уничтожает москаля". (Ирина Фарион)
И правда — зачем упоминать о том, как Фарион слила ФСБ личные данные крымского студента, опрометчиво поделившегося с ней своими патриотическими чувствами? Лучше назвать её "харизматичной депутаткой-профессоркой".
Все эти дерзания на полях пост-правды не проходят бесследно. Некоторые постят в эти дни известную цитату Фарион "орлицы не отчитываются перед гиенами". Разумеется, без уточнения контекста. А контекст у этих красивых слов следующий: Фарион годами отрицала своё членство в КПСС, а когда оно подтвердилось архивными записями, объявила себя орлицей. Иными словами, завралась, попалась, и слилась.
Ничто из этого, разумеется, не оправдывает и не заслуживает ответа в форме убийства. Убийства, которое можно было бы предотвратить, если бы власти уважали собственный закон, и пресекали пропаганду ненависти.
Люди, позволяющие себе расчеловечивать ближнего, не могут работать в сфере образования, и выступать с национальных трибун общества, претендующего называться демократическим.
Называть Фарион "сердцем нации" — значит, утверждать, что в основе украинского сердца лежит ненависть. Однако, мы знаем, что это не так.
Ненависть множит себя, и кормится кровью. Выстрелив в Фарион, убийца подарил жизнь её идеям: нетерпимости, социальной эксклюзии, дискриминации.
Объявлять своими героями ксенофобов, ставить им памятники и называть в их честь улицы — значит, увековечивать ксенофобию как ценность; вписывать её в социальную ткань, делать нормой, ведущей общество к смерти.
Возможен ли патриотизм без гуманизма, без уважения к разнообразию людей, их особенностям и правам, без соблюдения верховного закона страны, являющейся, вроде как, адресатом твоего патриотического чувства?
@dadakinder – поддержать автора
Уважаемые российские оппозиционеры!
Прекратите вставлять в свои тексты дисклеймер "Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом". Это кринж.
Я понимаю, что статус иностранного агента приглашает на себе хайпануть, и, в целом, поддерживаю конверсию репрессий в социальный капитал. Однако, в случае с этим дисклеймером, семиотическая экономика работает не в вашу пользу.
Объясняю, как это выглядит со стороны: со стороны это выглядит, как еврей, приклеивающий к себе жёлтую звезду. Впрочем, еврей был вынужден её приклеивать и носить по Берлину. Зачем её носить по Берлину российскому релоканту мне, признаюсь, не очень понятно.
Люди, сдриснувшие из России, и мнящие себя борцами с режимом, не обязаны подчиняться требованиям путинского закона. Тем не менее, они ему подчиняются, тем самым будто подтверждая стереотип, что россиянин — холоп с врождённым рефлексом лобызать царский сапог.
Как согласуется эта кремлёвская наклейка на высказываниях с чувством собственного достоинства? И у кого в руках власть? У того, кто даёт вещам имя. "Ты — иностранный агент". "Я — иностранный агент". Иерархия очевидна.
Занимаясь самолюбованием ("царь-солнце обратил на меня взор!"), российский оппозиционер не задумывается о сути субстанции, которая стекает по его губам. Думает, что имя, данное ему авторитарным отцом, — это свэг, и признание.
Что, в свою очередь, наделяет силой признающего; делает ярмо, которым фашизм прижигает свою субмиссивную скотинку, весомым, значимым, ценным.
Конечно, это можно объявить чем-то прямо противоположным — например, апроприацией. Но я лично вижу принципиальную разницу между теми, кто апроприирует гордое звание пидараса, и теми, кто даёт пизды гомофобам.
@dadakinder – поддержать автора
Прекратите вставлять в свои тексты дисклеймер "Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом". Это кринж.
Я понимаю, что статус иностранного агента приглашает на себе хайпануть, и, в целом, поддерживаю конверсию репрессий в социальный капитал. Однако, в случае с этим дисклеймером, семиотическая экономика работает не в вашу пользу.
Объясняю, как это выглядит со стороны: со стороны это выглядит, как еврей, приклеивающий к себе жёлтую звезду. Впрочем, еврей был вынужден её приклеивать и носить по Берлину. Зачем её носить по Берлину российскому релоканту мне, признаюсь, не очень понятно.
Люди, сдриснувшие из России, и мнящие себя борцами с режимом, не обязаны подчиняться требованиям путинского закона. Тем не менее, они ему подчиняются, тем самым будто подтверждая стереотип, что россиянин — холоп с врождённым рефлексом лобызать царский сапог.
Как согласуется эта кремлёвская наклейка на высказываниях с чувством собственного достоинства? И у кого в руках власть? У того, кто даёт вещам имя. "Ты — иностранный агент". "Я — иностранный агент". Иерархия очевидна.
Занимаясь самолюбованием ("царь-солнце обратил на меня взор!"), российский оппозиционер не задумывается о сути субстанции, которая стекает по его губам. Думает, что имя, данное ему авторитарным отцом, — это свэг, и признание.
Что, в свою очередь, наделяет силой признающего; делает ярмо, которым фашизм прижигает свою субмиссивную скотинку, весомым, значимым, ценным.
Конечно, это можно объявить чем-то прямо противоположным — например, апроприацией. Но я лично вижу принципиальную разницу между теми, кто апроприирует гордое звание пидараса, и теми, кто даёт пизды гомофобам.
@dadakinder – поддержать автора
Друзья!
Я сейчас работаю исследователем в Университете Калифорнии (руки не доходят об этом рассказать), и мне хочется кричать на весь космос вот о чём: в украинских библиотеках работают святые люди.
Я не помню когда последний раз таких встречал, и встречал ли вообще. Они тебя не знают. Ты — никто. Просто человек, обратившийся в библиотеку. И они все бросаются тебе помочь. Перерывают всё. Находят что-угодно, параллельно сдавая кровь на ЗСУ, и сканируя старые, тебе одному интересные книжки с перерывом на выключение света.
При этом, им платят гроши, пока наши депутатики и повыползавшие из них мажорчики кушают ананасик.
Сердце стучит, а плащ шелестит от такой несправедливости. Реальные профи с отдачей на максималках сидят без денег. Без нормальных компьютеров. Без должного внимания.
Короче, пользуясь случаем, хотел бы призвать вас пользоваться услугами украинских, — в особенности областных и районных, — библиотек.
Библиотекари и архивисты — друзья учёных. Без них нет памяти. Нет источника. Нет истории. Этих людей нужно беречь, как собственные икринки.
В недрах украинских библиотек хранятся интереснейшие книги, невероятные фото, потрясающие кинохроники разных времён... ты просто ныряешь в эти пещеры Али Бабы, и обнаруживаешь сокровища, которые сам не искал, и даже не догадывался, что они есть, а они есть — там, в библиотеках.
Сейчас, когда библиотеки и архивы под ракетой, важно сохранить всё, что только можно, саму нашу память, на которую может просто упасть бомба, и уничтожить оригиналы.
Призываю каждого обратиться в любую украинскую библиотеку, найти в ней что-угодно соответствующее вашим интересам, и заказать оцифровку неоцифрованных материалов, поучаствовав в сохранении памяти.
Поверьте, библиотекари оценят ваш интерес, и помогут вам найти не просто случайные странички в некоей книжке, а настоящие витамины для ума и воображения.
@dadakinder – поддержать автора
Я сейчас работаю исследователем в Университете Калифорнии (руки не доходят об этом рассказать), и мне хочется кричать на весь космос вот о чём: в украинских библиотеках работают святые люди.
Я не помню когда последний раз таких встречал, и встречал ли вообще. Они тебя не знают. Ты — никто. Просто человек, обратившийся в библиотеку. И они все бросаются тебе помочь. Перерывают всё. Находят что-угодно, параллельно сдавая кровь на ЗСУ, и сканируя старые, тебе одному интересные книжки с перерывом на выключение света.
При этом, им платят гроши, пока наши депутатики и повыползавшие из них мажорчики кушают ананасик.
Сердце стучит, а плащ шелестит от такой несправедливости. Реальные профи с отдачей на максималках сидят без денег. Без нормальных компьютеров. Без должного внимания.
Короче, пользуясь случаем, хотел бы призвать вас пользоваться услугами украинских, — в особенности областных и районных, — библиотек.
Библиотекари и архивисты — друзья учёных. Без них нет памяти. Нет источника. Нет истории. Этих людей нужно беречь, как собственные икринки.
В недрах украинских библиотек хранятся интереснейшие книги, невероятные фото, потрясающие кинохроники разных времён... ты просто ныряешь в эти пещеры Али Бабы, и обнаруживаешь сокровища, которые сам не искал, и даже не догадывался, что они есть, а они есть — там, в библиотеках.
Сейчас, когда библиотеки и архивы под ракетой, важно сохранить всё, что только можно, саму нашу память, на которую может просто упасть бомба, и уничтожить оригиналы.
Призываю каждого обратиться в любую украинскую библиотеку, найти в ней что-угодно соответствующее вашим интересам, и заказать оцифровку неоцифрованных материалов, поучаствовав в сохранении памяти.
Поверьте, библиотекари оценят ваш интерес, и помогут вам найти не просто случайные странички в некоей книжке, а настоящие витамины для ума и воображения.
@dadakinder – поддержать автора
"Обнуление", которое происходит в Одессе, и других городах Украины, где улицы получают новые, благонадёжные имена — это не деколонизация. Это — агония, расползающаяся коррозией по обновлённому гербу на монументе Родины.
Вижу в этом нечто большее, чем талант патриотического деребана и разрушения на месте отсутствия способностей создать нечто, что не начнёт разлагаться через год.
Идеология, стоящая за вытеснением из Одессы имён Бабеля, Инбер, и Ильфа (он же — Иехиел-Лейб Арнольдович Файнзильберг) известна. В её основе лежит тот же сентимент, который лежал в основе "деколонизации" Львова летом 1941-го года. Это — юдофобия, токсичная спутница всех европейских национализмов.
Где юдофоб, там расист. Где расист, там гомофоб. Где гомофоб, там сексист. Всем им хочется пожелать того же лектория, в котором преподаёт госпожа Фарион. Аудитория — под стать контенту: кишит и выдаёт овации хвостами. Теми, которые, как сообщает нам Булгаков, растут на головах.
Нет еврею покоя в мире славянского брата. Расстрелять Бабеля не достаточно. Нужно топтать память о нём. Дать его улице имя Дмитрия Иванова, чтобы замкнуть логику круга, в соответствии с которой Иехиел-Лейб становился Ильей. А был бы Бабеленко, может и пощадили бы, закрыв глаза на то, что он, во-первых, Исаак, во-вторых, Эммануилович, "раздирающий смехом завесу бытия".
Впрочем, что это я несу? Разве возможна юдофобия в стране, где Президент — Зеленский? Конечно, нет. Как и расизм в стране Обамы...
Цены вещей балбес не знает, и потому с лёгкостью меняет Бабеля на Иванова, оскопляется; лишает себя и своих потомков возможности причаститься к вечности; как минимум, заработать на ней.
"В закрывшиеся глаза не входит солнце, — объясняет происходящее Исаак Эммануилович, — Я удивляюсь, когда человек делает что-нибудь по-человечески, а когда он делает сумасшедшие штуки — я не удивляюсь..."
Да, это и правда сумасшедшая штука — лишать Одессу её идентичности, и имён одесситов, которые звучали, звучат, и будут звучать на просторах глобуса — в рамках человеческой культуры, которая больше любого народа, имеющего честь шевелиться у ног её монумента.
Шевелиться у ног мы умеем. Нашлись же откуда-то тысячи наших подписей, требующих возвести в украинской столице памятник Рональду Рейгану. Нет, друзья, это не деколонизация. Это бананы на подносе, который крепится к голове субалтерна, идущего на поклон к новому пану.
Куда там культуре Паустовского до культуры 28-й бригады, а Ильфу и Петрову до Юрия Липы — интеллектуального гения, который считал смыслом жизни смерть за Отчизну, и писал: "история нашего духа и крови — это история наших проводников, нашей элиты". Или вот: "Собственная раса является источником, и мерилом, и правом.“
Хотел было сказать, что люди, которые вытесняют своё прошлое, обречены вязнуть в нём, но подозреваю, что Бабель — это не их прошлое. Не их история. Не их культура. Их прошлое, их история, их культура — это Бабий Яр, где они подавали патроны тем, кто расстреливал нас: евреев, украинцев, русских, советских; ромов, квиров, коммуняк, бездомных, безумных, в общем — иных и разных...
Вот какие горькие мысли выкликает такая раскольническая "деколонизация" на фоне войны. Из этого спровоцированного состояния создаётся впечатление, что партия смерти пытается успеть посеять все возможные семена раздора, сорвать возможность прекращения кровопролития; тупиковой бойни, ставшей бизнесом для элит, проповедующих страну-полигон, ведомый смыслом смерти на перекрёстке вампирских тёрок.
Надеюсь, всё же, на торжество заветов Веры Инбер:
"Сначала они ничему не удивлялись, рассматривая всё чужое как чудачество и заранее зная, что всё самое лучшее у них дома. Потом они начали удивляться чужому, не уважая его. Теперь они уважают чужое и стараются понять его: так расширяются их горизонты."
@dadakinder – поддержать автора
Вижу в этом нечто большее, чем талант патриотического деребана и разрушения на месте отсутствия способностей создать нечто, что не начнёт разлагаться через год.
Идеология, стоящая за вытеснением из Одессы имён Бабеля, Инбер, и Ильфа (он же — Иехиел-Лейб Арнольдович Файнзильберг) известна. В её основе лежит тот же сентимент, который лежал в основе "деколонизации" Львова летом 1941-го года. Это — юдофобия, токсичная спутница всех европейских национализмов.
Где юдофоб, там расист. Где расист, там гомофоб. Где гомофоб, там сексист. Всем им хочется пожелать того же лектория, в котором преподаёт госпожа Фарион. Аудитория — под стать контенту: кишит и выдаёт овации хвостами. Теми, которые, как сообщает нам Булгаков, растут на головах.
Нет еврею покоя в мире славянского брата. Расстрелять Бабеля не достаточно. Нужно топтать память о нём. Дать его улице имя Дмитрия Иванова, чтобы замкнуть логику круга, в соответствии с которой Иехиел-Лейб становился Ильей. А был бы Бабеленко, может и пощадили бы, закрыв глаза на то, что он, во-первых, Исаак, во-вторых, Эммануилович, "раздирающий смехом завесу бытия".
Впрочем, что это я несу? Разве возможна юдофобия в стране, где Президент — Зеленский? Конечно, нет. Как и расизм в стране Обамы...
Цены вещей балбес не знает, и потому с лёгкостью меняет Бабеля на Иванова, оскопляется; лишает себя и своих потомков возможности причаститься к вечности; как минимум, заработать на ней.
"В закрывшиеся глаза не входит солнце, — объясняет происходящее Исаак Эммануилович, — Я удивляюсь, когда человек делает что-нибудь по-человечески, а когда он делает сумасшедшие штуки — я не удивляюсь..."
Да, это и правда сумасшедшая штука — лишать Одессу её идентичности, и имён одесситов, которые звучали, звучат, и будут звучать на просторах глобуса — в рамках человеческой культуры, которая больше любого народа, имеющего честь шевелиться у ног её монумента.
Шевелиться у ног мы умеем. Нашлись же откуда-то тысячи наших подписей, требующих возвести в украинской столице памятник Рональду Рейгану. Нет, друзья, это не деколонизация. Это бананы на подносе, который крепится к голове субалтерна, идущего на поклон к новому пану.
Куда там культуре Паустовского до культуры 28-й бригады, а Ильфу и Петрову до Юрия Липы — интеллектуального гения, который считал смыслом жизни смерть за Отчизну, и писал: "история нашего духа и крови — это история наших проводников, нашей элиты". Или вот: "Собственная раса является источником, и мерилом, и правом.“
Хотел было сказать, что люди, которые вытесняют своё прошлое, обречены вязнуть в нём, но подозреваю, что Бабель — это не их прошлое. Не их история. Не их культура. Их прошлое, их история, их культура — это Бабий Яр, где они подавали патроны тем, кто расстреливал нас: евреев, украинцев, русских, советских; ромов, квиров, коммуняк, бездомных, безумных, в общем — иных и разных...
Вот какие горькие мысли выкликает такая раскольническая "деколонизация" на фоне войны. Из этого спровоцированного состояния создаётся впечатление, что партия смерти пытается успеть посеять все возможные семена раздора, сорвать возможность прекращения кровопролития; тупиковой бойни, ставшей бизнесом для элит, проповедующих страну-полигон, ведомый смыслом смерти на перекрёстке вампирских тёрок.
Надеюсь, всё же, на торжество заветов Веры Инбер:
"Сначала они ничему не удивлялись, рассматривая всё чужое как чудачество и заранее зная, что всё самое лучшее у них дома. Потом они начали удивляться чужому, не уважая его. Теперь они уважают чужое и стараются понять его: так расширяются их горизонты."
@dadakinder – поддержать автора
Этнический национализм без юдофобии возможен разве что в Израиле. В иных контекстах он без неё невозможен. Почему?
Потому, что для этно-национализма важна Чистота Нации, исключающая Другого, и делающая ксенофобию неизбежной.
Националисту не дают покоя отличия: другой язык, другие даты и праздники, не "наши" названия улиц. Под всё это ситуативно подгоняются различные аргументы и обиды, но сути дела это не меняет: Другой угрожает Мечте. Другое нужно вытеснить и подавить, заместив Своим, Титульным.
Мечта националиста — жить в СВОЕЙ стране. Окружить себя СВОИМ и СВОИМИ: чтобы все говорили на одном языке, ходили по улицам имени общих героев, и выражали одни на всех национальные взгляды.
Для такой идеологии кучкующегося уподобления, еврей — это проблема. Почему? Потому что Украина — для украинцев. Россия — для русских. Германия для немцев...
Еврей — это Другой. Исторический Другой. Его присутствие в обществе делает этническую чистоту невозможной, мешает создать национал-монолит (и, в этом смысле, делает еврея важным актором антифашистского иммунитета).
Большинство из нас хочет жить в цветном мире открытых границ, жидких идентичностей и культурных флуктуаций. Националист не хочет. Улица Бабеля мешает ему воспринимать эту улицу своей. Он не может приобщиться к этой фамилии, и искупаться в её величии, потому что Бабель — русскоязычный советский еврей, и, значит, не наш. Не как я. Не как мы.
Конечно, не все исповедуют именно такой, этно-национализм. Однако, этот дефицит с лихвой компенсирует наше "гражданское общество", которое, с одной стороны, разделяет радужные идеалы кормящей империи, с другой, поддерживает националистический сентимент в общем, вырезая из него неудобные акценты, и выступая пособниками ксенофобии — оправдывая её посредством не ксенофобских аргументов "борьбы с тоталитарным наследием".
Для либерала совок совковый. А для националистов совок, в первую очередь, жидо-большевистский и кацапский — этнически окрашенный, чужой, понаехавший.
Юдофобия пронизывает топос националистической идеологии. Её систему ценностей. Тексты. И хотя это мешает маркетингу соответствующих сил, подавление Другого не покидает всё это на глубинном, императивном, семантическом уровне. Другой остаётся Врагом.
Тут на помощь приходит, опять же, гражданское общество, которое пытается усидеть на двух стульях, и произвести "здоровый национализм" (здоровую ксенофобию). Так возникает того рода инклюзивность, при которой своим может стать и еврей, и русский, и любой человек, готовый спрятать в шкаф свои особенности, и уподобиться национальному стандарту: в языке, в культуре, во взглядах и отношениях.
Так "здоровый национализм" производит манкуртов — людей оскопляющихся и не здоровых; готовых обменивать материнские языки и семейные традиции на "национальные интересы", сулящие выгоды, или хотя бы не сулящие насилия, исключения, экономических и социальных потерь.
Мёртвые, вроде Бабеля и Ильфа, переобуться не могут. Поэтому этих евреев мы будем вытеснять. И говорить, что это мы не евреев вытесняем (тем самым отрицая само их еврейство, и уже на этом уровне демонстрируя свою юдофобию), а представителей империи зла ("безродных космополитов"), москалей и совков. В этих словах сегодня легче протащить свою ксенофобию, чем в побасёнках про мировое правительство и христоубийство.
Судить нужно не фасады, не слова, не чувства, а практику, в результате которой улиц, названных именами выдающихся евреев, стало меньше. И дальше можно как угодно вращать языками. Факт от этого не поменяется. Потому что национализма без юдофобии не бывает.
@dadakinder – поддержать автора
Потому, что для этно-национализма важна Чистота Нации, исключающая Другого, и делающая ксенофобию неизбежной.
Националисту не дают покоя отличия: другой язык, другие даты и праздники, не "наши" названия улиц. Под всё это ситуативно подгоняются различные аргументы и обиды, но сути дела это не меняет: Другой угрожает Мечте. Другое нужно вытеснить и подавить, заместив Своим, Титульным.
Мечта националиста — жить в СВОЕЙ стране. Окружить себя СВОИМ и СВОИМИ: чтобы все говорили на одном языке, ходили по улицам имени общих героев, и выражали одни на всех национальные взгляды.
Для такой идеологии кучкующегося уподобления, еврей — это проблема. Почему? Потому что Украина — для украинцев. Россия — для русских. Германия для немцев...
Еврей — это Другой. Исторический Другой. Его присутствие в обществе делает этническую чистоту невозможной, мешает создать национал-монолит (и, в этом смысле, делает еврея важным актором антифашистского иммунитета).
Большинство из нас хочет жить в цветном мире открытых границ, жидких идентичностей и культурных флуктуаций. Националист не хочет. Улица Бабеля мешает ему воспринимать эту улицу своей. Он не может приобщиться к этой фамилии, и искупаться в её величии, потому что Бабель — русскоязычный советский еврей, и, значит, не наш. Не как я. Не как мы.
Конечно, не все исповедуют именно такой, этно-национализм. Однако, этот дефицит с лихвой компенсирует наше "гражданское общество", которое, с одной стороны, разделяет радужные идеалы кормящей империи, с другой, поддерживает националистический сентимент в общем, вырезая из него неудобные акценты, и выступая пособниками ксенофобии — оправдывая её посредством не ксенофобских аргументов "борьбы с тоталитарным наследием".
Для либерала совок совковый. А для националистов совок, в первую очередь, жидо-большевистский и кацапский — этнически окрашенный, чужой, понаехавший.
Юдофобия пронизывает топос националистической идеологии. Её систему ценностей. Тексты. И хотя это мешает маркетингу соответствующих сил, подавление Другого не покидает всё это на глубинном, императивном, семантическом уровне. Другой остаётся Врагом.
Тут на помощь приходит, опять же, гражданское общество, которое пытается усидеть на двух стульях, и произвести "здоровый национализм" (здоровую ксенофобию). Так возникает того рода инклюзивность, при которой своим может стать и еврей, и русский, и любой человек, готовый спрятать в шкаф свои особенности, и уподобиться национальному стандарту: в языке, в культуре, во взглядах и отношениях.
Так "здоровый национализм" производит манкуртов — людей оскопляющихся и не здоровых; готовых обменивать материнские языки и семейные традиции на "национальные интересы", сулящие выгоды, или хотя бы не сулящие насилия, исключения, экономических и социальных потерь.
Мёртвые, вроде Бабеля и Ильфа, переобуться не могут. Поэтому этих евреев мы будем вытеснять. И говорить, что это мы не евреев вытесняем (тем самым отрицая само их еврейство, и уже на этом уровне демонстрируя свою юдофобию), а представителей империи зла ("безродных космополитов"), москалей и совков. В этих словах сегодня легче протащить свою ксенофобию, чем в побасёнках про мировое правительство и христоубийство.
Судить нужно не фасады, не слова, не чувства, а практику, в результате которой улиц, названных именами выдающихся евреев, стало меньше. И дальше можно как угодно вращать языками. Факт от этого не поменяется. Потому что национализма без юдофобии не бывает.
@dadakinder – поддержать автора
Слово "народ" всё чаще спотыкается о рот.
С одной стороны, мне нравится это слово, его классовый подтекст и грозный блеск, идея исторической семьи. Я же романтик. Мне близка музыка, раскаты которой зовут на рандеву с лунным светом, к поцелуям, и фашизму.
В то же время, я понимаю, что это — идеализм, и народа не cуществует. Есть разные люди, проживающие на разных территориях, и вступающие в отношения.
1
Водитель автобуса, которого пакует ТЦК, и советник президента, танцующий на рейве, являются гражданами одной страны, и уже хотя бы поэтому — представителями одного народа; их объединяет закон, место, культура...
Однако, если водитель автобуса поймает советника президента за хвост, и начнёт размещать его на ветке каштана, слово "народ" перестанет иметь значение.
Не знаю, хватит ли во мне телесных сил помочь водителю руками, но во мне точно не найдётся сочувствия к советнику.
Когда я вижу битые витрины дорого бутика, горящую полицейскую машину, и людей в шлёпанцах, которые жуют щёки власти, во мне поют птицы. Для меня это праздник — рейв исторической справедливости.
Ну и где тут народ? Известно где — в шлёпках и шлепках. Однако, широта понятия позволяет протащить в него и тех, кого тащить стоит на плаху...
2
Проблема не в туманности понятия, а в объявлении народа существом, в наделении выдумки единой волей, разлитой по всем представителям народа, и этим лишающей голоса каждого из них.
"Воля народа" принадлежит тому же тоталитарному словарю, что и "чувства верующих". "Болгары восхитились".
Что же происходит с теми, кто нет? В нарративе о народной воле они исчезают. Их субъектность попирается. Как попирается субъектность украинцев, чьи мнения не соответствуют патриотическому стандарту.
Нет, мы не атомы во мгле. Общности существуют. Но всякая общность, этнос, класс, и народ есть концептуальная абстракция, а не очерченный и объективный субъект — по крайней мере, до тех пор, пока в этой кашице есть индивиды, чьи взгляды отличаются.
А в какой кашице они не отличаются?
В тоталитарной кашице — конечной станции всякого национального кучкования. Такое не может не быть насилием над человеком, поскольку подразумевает его подчинение выдуманному Надсуществу — нации, являющейся личиной бога.
За всем этим прячется папочка — архаичный, маскулинный топос, требующий от мужчин умирать за Родину, а от женщин — рожать ей солдат и рабочих.
3
Нация не является антиподом Империи. Нация — это её дитя: империя в зачатке, империя, которая не состоялась.
Нет националистов, которые не хотели бы, чтобы их нация разрасталась, как саркома, обретала больше власти и ресурсов, концентрирующихся в руках у элит над народом.
Быть националистом — значит, быть империалистом. Быть анти-империалистом — значит, быть анти-националистом.
Что значит право народа на самоопределение?
На практике это значит право местного вампира править теми, кто хотел бы его повесить. Ведь вампир — тоже украинец (русский, немец, француз...).
Выражаясь в государстве, вампир объявляет свои интересы национальными. Национальными, однако, никогда не становятся автопарки, банковские счета, и усадьбы вампира.
За понятием "нация" скрывается правящее меньшинство, их лакеи, носители официальных нарративов, а также обыкновенные конформисты, желающие слипнуться с себе подобными: ты в рубашечке — и я в такой же.
Что общего между советником, ужинающим в ресторане на гражданке, и гражданином, которого он гонит в окоп? Можно ли называть эти людские противоположности народом? Совпадают ли их интересы?
За что умирает народ? За нацию. За то, чтобы то, что должно висеть на дереве, висело на рейве: ездило, кушало, танцевало. Чтобы, ряженые в фольклорные кофты кровососы кормили нищих легендами о величии над болью, а сами раскладывали пасьянсы своих потрохов под лучами испанского солнца.
Лишь только в равенстве народ становится народом.
@dadakinder – поддержать автора
С одной стороны, мне нравится это слово, его классовый подтекст и грозный блеск, идея исторической семьи. Я же романтик. Мне близка музыка, раскаты которой зовут на рандеву с лунным светом, к поцелуям, и фашизму.
В то же время, я понимаю, что это — идеализм, и народа не cуществует. Есть разные люди, проживающие на разных территориях, и вступающие в отношения.
1
Водитель автобуса, которого пакует ТЦК, и советник президента, танцующий на рейве, являются гражданами одной страны, и уже хотя бы поэтому — представителями одного народа; их объединяет закон, место, культура...
Однако, если водитель автобуса поймает советника президента за хвост, и начнёт размещать его на ветке каштана, слово "народ" перестанет иметь значение.
Не знаю, хватит ли во мне телесных сил помочь водителю руками, но во мне точно не найдётся сочувствия к советнику.
Когда я вижу битые витрины дорого бутика, горящую полицейскую машину, и людей в шлёпанцах, которые жуют щёки власти, во мне поют птицы. Для меня это праздник — рейв исторической справедливости.
Ну и где тут народ? Известно где — в шлёпках и шлепках. Однако, широта понятия позволяет протащить в него и тех, кого тащить стоит на плаху...
2
Проблема не в туманности понятия, а в объявлении народа существом, в наделении выдумки единой волей, разлитой по всем представителям народа, и этим лишающей голоса каждого из них.
"Воля народа" принадлежит тому же тоталитарному словарю, что и "чувства верующих". "Болгары восхитились".
Что же происходит с теми, кто нет? В нарративе о народной воле они исчезают. Их субъектность попирается. Как попирается субъектность украинцев, чьи мнения не соответствуют патриотическому стандарту.
Нет, мы не атомы во мгле. Общности существуют. Но всякая общность, этнос, класс, и народ есть концептуальная абстракция, а не очерченный и объективный субъект — по крайней мере, до тех пор, пока в этой кашице есть индивиды, чьи взгляды отличаются.
А в какой кашице они не отличаются?
В тоталитарной кашице — конечной станции всякого национального кучкования. Такое не может не быть насилием над человеком, поскольку подразумевает его подчинение выдуманному Надсуществу — нации, являющейся личиной бога.
За всем этим прячется папочка — архаичный, маскулинный топос, требующий от мужчин умирать за Родину, а от женщин — рожать ей солдат и рабочих.
3
Нация не является антиподом Империи. Нация — это её дитя: империя в зачатке, империя, которая не состоялась.
Нет националистов, которые не хотели бы, чтобы их нация разрасталась, как саркома, обретала больше власти и ресурсов, концентрирующихся в руках у элит над народом.
Быть националистом — значит, быть империалистом. Быть анти-империалистом — значит, быть анти-националистом.
Что значит право народа на самоопределение?
На практике это значит право местного вампира править теми, кто хотел бы его повесить. Ведь вампир — тоже украинец (русский, немец, француз...).
Выражаясь в государстве, вампир объявляет свои интересы национальными. Национальными, однако, никогда не становятся автопарки, банковские счета, и усадьбы вампира.
За понятием "нация" скрывается правящее меньшинство, их лакеи, носители официальных нарративов, а также обыкновенные конформисты, желающие слипнуться с себе подобными: ты в рубашечке — и я в такой же.
Что общего между советником, ужинающим в ресторане на гражданке, и гражданином, которого он гонит в окоп? Можно ли называть эти людские противоположности народом? Совпадают ли их интересы?
За что умирает народ? За нацию. За то, чтобы то, что должно висеть на дереве, висело на рейве: ездило, кушало, танцевало. Чтобы, ряженые в фольклорные кофты кровососы кормили нищих легендами о величии над болью, а сами раскладывали пасьянсы своих потрохов под лучами испанского солнца.
Лишь только в равенстве народ становится народом.
@dadakinder – поддержать автора
Обострение в Курской области разит реваншем партии войны, в рамках которого ряд предпринимателей пытается защитить свой бизнес от угрозы перемирия.
Война — это не сезонная акция, а рыночный стероид. Не для того мы лоббировали свои интересы, разворачивали маховики военно-промышленного комплекса и скупали декоммунизированные активы страны, которая висит нам бабло, чтобы подрезать копытца этой золотой антилопы.
Это для вас война — про сирену и мёртвого мужа. А мы сидим в миллионах световых лет от вашего горя, — кто в объятиях океана, кто за спиной Пятой статьи, кто в бункере, — и производим продукт, спрос на который зависит от температуры в одной из доменных печей — например, в Украине.
Да, Империя! Война для нас — мать родная. Что в США, что в России вокруг неё распускаются розаны индустрий, возникают рабочие места, а с ними и возможность покупать всё то, что мы производим.
Это вы там устали и хотите мира. А у нас всегда мир. И в этом мире нам всегда хочется чего-то большего: домик побольше, и яхту пошире, но главное — больше власти.
Власть стоит дорого. Поэтому чешите-ка вы в Суджу. Боритесь за "право народа на самоопределение", "традиционные ценности", вообще любое Za, любую близкую вам музыку и пафос. Стволы для вас накалапуцаем за федеральное бабло, дадим в кредит, получим профит.
Рыночек всё порешал: сомализации быть!
@dadakinder – поддержать автора
Война — это не сезонная акция, а рыночный стероид. Не для того мы лоббировали свои интересы, разворачивали маховики военно-промышленного комплекса и скупали декоммунизированные активы страны, которая висит нам бабло, чтобы подрезать копытца этой золотой антилопы.
Это для вас война — про сирену и мёртвого мужа. А мы сидим в миллионах световых лет от вашего горя, — кто в объятиях океана, кто за спиной Пятой статьи, кто в бункере, — и производим продукт, спрос на который зависит от температуры в одной из доменных печей — например, в Украине.
Да, Империя! Война для нас — мать родная. Что в США, что в России вокруг неё распускаются розаны индустрий, возникают рабочие места, а с ними и возможность покупать всё то, что мы производим.
Это вы там устали и хотите мира. А у нас всегда мир. И в этом мире нам всегда хочется чего-то большего: домик побольше, и яхту пошире, но главное — больше власти.
Власть стоит дорого. Поэтому чешите-ка вы в Суджу. Боритесь за "право народа на самоопределение", "традиционные ценности", вообще любое Za, любую близкую вам музыку и пафос. Стволы для вас накалапуцаем за федеральное бабло, дадим в кредит, получим профит.
Рыночек всё порешал: сомализации быть!
@dadakinder – поддержать автора
1
Обожаю детские хоры. Звонкие голоса девственников наделяют звучание любого лозунга чистотой и искренностью. В мире взрослых такая высота ноты доступна разве что безумцам и фанатикам.
В устах дитяти даже самая людоедская фраза становится милой, как мультик про лягушонка. Одно дело, когда "Смерть изменникам Родины!" кричит сталинская доярка, и другое, когда "Смерть врагам!" щебечет коллектив зайчишек.
То, что щебечут они в лоне церкви, вдыхает в их pussy riot нечто ангельское, зовущее уноситься ввысь — прочь от греха и тверди, по которой шагают аташе небесной канцелярии, видящие в прицерковном хоре вазу с конфетами.
Ни это зрелище, ни его звуки нам ничего не напоминают. Мы, — верные отпрыски своего Отечества, — можем объяснить, чем такой хор отличается от хора пионеров, поющих из кладовой истории: "Всегда готов!".
Впрочем, даже если усматривать в этих птичках сходство, ничего зазорного в нём нет. Капая с конца истории, всякая нация воспроизводит формы империи в режиме косплея.
2
На манеже — всё те же. И шагают дружно в ряд, громко песню запевая.
О чём эта песня сегодня? О том же: о том, что Родина "превыше всего". Превыше леса, озера, весны. Превыше родителей, детей, возлюбленных, и самого тебя. Важнее Родины, поют они, ничего нет.
"Из пионерских лагерей мы ждём домой богатырей", а не детей — патриотов, готовых пожертвовать собой и тобой ради чего-то "более важного", чем человек. Лозунг "превыше всего", в этом смысле, не случайно стал гимном национальной исключительности, превосходства, и газовой камеры; средством имперской мобилизации для известных пациентов 20-го века.
"Пионер — всем ребятам пример!". И, всё же, я отвык от таких утренников. Родиной для меня является моё детство, семья, язык, память. Что касается страны... я видел как умирает одна, и рождается другая; менял одну гавань на другую, и убедился, что в каждой из них есть повод для радости и слёз.
Сказать, что некая страна "превыше" других стран, я не могу. Страна важна. Но важнее страны Человек. Одно дело любить свою страну, и другое — считать, что она "превыше всего".
3
Что делает страну моей, если всем в ней владеет вампир? Вампир правит, называя это своё правление демократией, и от моего имени принимает законы, ограничивающие мои права; делает меня гостем в якобы моём доме, и требует, при этом, чтобы во мне процветало патриотическое чувство.
Почему я и такие как я должны умирать за текст, в котором мы — недоукраинцы? Почему мне и таким как я должно хотеться жечь дефицитную украинскую молодёжь ради Крыма? Чтобы и там швондеры мозаику покрошили? Чтобы и там не стало улицы Бабеля? Чтобы и там "только не на собачьем"? Или, быть может, во имя торжества права, которого нет у 40.000 убитых палестинцев?
Быть может, не поспав два года под ракетой, надышавшись газом "единого марафона", выплакав глаза в роще флагов над закопанной украинской молодёжью, испугавшись военрука, который кричит "на коліна, блядь!" с платформы, которая везёт по городу гробы... возможно, тогда бы я мог облачиться в этот пафос; прикинуться, что дети, которые поют "смерть врагам" — это не жутко, а мило, как попка Гудэтамы.
Однако я, друзья, живу не в дурдоме. И вижу в этих херувимах хунвейбинов. Точнее — насилие над детством. И предательство взрослых, породивших на багровом пепелище сборище уРодин, которые хотят быть "превыше всего", требуют крови, и отнимают у нас жизни, надежды, мечты, будущее.
Нет, страна не превыше всего. Страна вообще не обязательна. Тем более та, которая ставит себя над человеком, и не может предложить ему ничего, кроме окопа, запрета, и перспективы испытательного полигона для иностранного оружия. Моё сердце не с фанатиками этих имперских отрыжек. Моё сердце — с качей, плывущей по Тисині, из которой её вылавливает пограничник.
@dadakinder – поддержать автора
Обожаю детские хоры. Звонкие голоса девственников наделяют звучание любого лозунга чистотой и искренностью. В мире взрослых такая высота ноты доступна разве что безумцам и фанатикам.
В устах дитяти даже самая людоедская фраза становится милой, как мультик про лягушонка. Одно дело, когда "Смерть изменникам Родины!" кричит сталинская доярка, и другое, когда "Смерть врагам!" щебечет коллектив зайчишек.
То, что щебечут они в лоне церкви, вдыхает в их pussy riot нечто ангельское, зовущее уноситься ввысь — прочь от греха и тверди, по которой шагают аташе небесной канцелярии, видящие в прицерковном хоре вазу с конфетами.
Ни это зрелище, ни его звуки нам ничего не напоминают. Мы, — верные отпрыски своего Отечества, — можем объяснить, чем такой хор отличается от хора пионеров, поющих из кладовой истории: "Всегда готов!".
Впрочем, даже если усматривать в этих птичках сходство, ничего зазорного в нём нет. Капая с конца истории, всякая нация воспроизводит формы империи в режиме косплея.
2
На манеже — всё те же. И шагают дружно в ряд, громко песню запевая.
О чём эта песня сегодня? О том же: о том, что Родина "превыше всего". Превыше леса, озера, весны. Превыше родителей, детей, возлюбленных, и самого тебя. Важнее Родины, поют они, ничего нет.
"Из пионерских лагерей мы ждём домой богатырей", а не детей — патриотов, готовых пожертвовать собой и тобой ради чего-то "более важного", чем человек. Лозунг "превыше всего", в этом смысле, не случайно стал гимном национальной исключительности, превосходства, и газовой камеры; средством имперской мобилизации для известных пациентов 20-го века.
"Пионер — всем ребятам пример!". И, всё же, я отвык от таких утренников. Родиной для меня является моё детство, семья, язык, память. Что касается страны... я видел как умирает одна, и рождается другая; менял одну гавань на другую, и убедился, что в каждой из них есть повод для радости и слёз.
Сказать, что некая страна "превыше" других стран, я не могу. Страна важна. Но важнее страны Человек. Одно дело любить свою страну, и другое — считать, что она "превыше всего".
3
Что делает страну моей, если всем в ней владеет вампир? Вампир правит, называя это своё правление демократией, и от моего имени принимает законы, ограничивающие мои права; делает меня гостем в якобы моём доме, и требует, при этом, чтобы во мне процветало патриотическое чувство.
Почему я и такие как я должны умирать за текст, в котором мы — недоукраинцы? Почему мне и таким как я должно хотеться жечь дефицитную украинскую молодёжь ради Крыма? Чтобы и там швондеры мозаику покрошили? Чтобы и там не стало улицы Бабеля? Чтобы и там "только не на собачьем"? Или, быть может, во имя торжества права, которого нет у 40.000 убитых палестинцев?
Быть может, не поспав два года под ракетой, надышавшись газом "единого марафона", выплакав глаза в роще флагов над закопанной украинской молодёжью, испугавшись военрука, который кричит "на коліна, блядь!" с платформы, которая везёт по городу гробы... возможно, тогда бы я мог облачиться в этот пафос; прикинуться, что дети, которые поют "смерть врагам" — это не жутко, а мило, как попка Гудэтамы.
Однако я, друзья, живу не в дурдоме. И вижу в этих херувимах хунвейбинов. Точнее — насилие над детством. И предательство взрослых, породивших на багровом пепелище сборище уРодин, которые хотят быть "превыше всего", требуют крови, и отнимают у нас жизни, надежды, мечты, будущее.
Нет, страна не превыше всего. Страна вообще не обязательна. Тем более та, которая ставит себя над человеком, и не может предложить ему ничего, кроме окопа, запрета, и перспективы испытательного полигона для иностранного оружия. Моё сердце не с фанатиками этих имперских отрыжек. Моё сердце — с качей, плывущей по Тисині, из которой её вылавливает пограничник.
@dadakinder – поддержать автора
1
Смерть, тему которой я сосу, как ириску, ушла в отпуск, утащив за собой и тоску. Всё, вдруг, стало летом: и труд, и пруд, и ток событий.
Знаю, что это временно, и спешу зафиксировать просвет; поделиться им с ближним. Но зачем?
Во-первых, просвет редок. Как сад. Как чудо. Как тайна, необходимая для того, чтобы сохранить чудо — не дать псам обстоятельств загрызть Жар-птицу.
Во-вторых, ближний является ключом. От сада. От чуда. От просвета. Делиться с ним жаром — значит благодарить, возвращать ближнему подарок просвета.
Ну и, в конце концов, нас топчет мрак эпохи. И тем ценней от этого просветы, напоминающие о том, что чудо — возможно, и ждёт нас в саду на изнанке ночи, за лязгом танков и громом ракет.
2
Где находится сад?
Сад находится в людях и между людьми; в тех, кого можно назвать родненькими — в своих по существу, а не по совпадению крови и паспорта.
Что является чудом?
Чудом является чувство, из которого сделаны люди; чувство, дающее начало и смысл, творящее Жар-птицу.
Происходит это так: течёт по улице река голов, — незнакомцы, — и, вдруг, две пары глаз споткнулись друг о друга, и заблестели, как жабья икра.
3
Чтобы поделиться выводом просвета, мне придётся потрогать тело, и столкнуть лбами отношения чуда и рыночные отношения; мир Жар-птицы и мир вампира.
Идеология вампира сообщает, что красота тела определяется его ценностью. Эта ценность выражается в продуктах, их пользе, и символе.
Ценное тело — это статус. Ценное тело производит и потребляет: тела, вещи, удовольствия, идентичности — продукты.
Вот они эти тела: бегут стадами, трясут сосцами, возделывают себя особым, выходящим за рамки здравоохранения образом; хотят нравиться, привлекать, соблазнять, но главное — значить: успех, преимущество, власть, и бессмертие.
4
Какую роль играет рынок в желании тела?
Желание тела должно быть острым. Желания должно быть много. Морковка желания должна висеть над ноздрями, и ускользать, оставаться недостижимой, чтобы мотивировать тело на рыночный забег.
Тревога не прекращается. Морковка всегда впереди.
Глядя в зеркало, тела смотрят на себя глазами покупателей, и всегда обнаруживают что-то, что делает их людьми — несовершенство.
В царстве рыночной конкуренции несовершенство неприемлемо, и потому вот тут нужно разгладить, а там подсушить; качнуть губы, обратив их в бублик на лице; дать индустрии втереть витамин в ягодицу.
5
Отношения чуда, и чувство, которое является его стержнем, встречают несовершенство засосом, узнают себя в нём, принимают его целиком, дарят воздух, помогают родненьким освобождаться от последствий эксплуатации, репрессии и комодификации; от беспокойства и страха перед провалом, одиночеством, смертью.
В саду не нужен знак автомобиля, который бы сообщал, что жизнь тела удалась. Тот ближний, который важен, тот самый родненький и свой по существу, горит с тобою существом — в саду; и это разжигает и жар тела, устремляется ввысь, течёт по бёдрам, становится особого рода взглядом, в пьянстве которого атрибуты поверхности освобождаются от вампира, смыкаются с сутью огненной персоны, и образуют красоту.
6
Все кто горят — красивы. Молодые и старые. Худые и толстые.
В саду работает иная химия. В саду нет места для суда над человеком. А без суда нет преступления, нет обвинения, нет приговора. Есть сердца, пламенеющие над цветами. Ставшие чудом. Зовущиеся Жар-птицей.
Важно не проглядеть подарки этих редких мест и состояний. Вспыхнуть. Жить каждую каплю кострища. Гореть. Потому что гореть — это счастье.
Вот что хочется сообщить из просвета, перед облавой обстоятельств, посреди лета, вспухшими от укусов губами.
@dadakinder – поддержать автора
Смерть, тему которой я сосу, как ириску, ушла в отпуск, утащив за собой и тоску. Всё, вдруг, стало летом: и труд, и пруд, и ток событий.
Знаю, что это временно, и спешу зафиксировать просвет; поделиться им с ближним. Но зачем?
Во-первых, просвет редок. Как сад. Как чудо. Как тайна, необходимая для того, чтобы сохранить чудо — не дать псам обстоятельств загрызть Жар-птицу.
Во-вторых, ближний является ключом. От сада. От чуда. От просвета. Делиться с ним жаром — значит благодарить, возвращать ближнему подарок просвета.
Ну и, в конце концов, нас топчет мрак эпохи. И тем ценней от этого просветы, напоминающие о том, что чудо — возможно, и ждёт нас в саду на изнанке ночи, за лязгом танков и громом ракет.
2
Где находится сад?
Сад находится в людях и между людьми; в тех, кого можно назвать родненькими — в своих по существу, а не по совпадению крови и паспорта.
Что является чудом?
Чудом является чувство, из которого сделаны люди; чувство, дающее начало и смысл, творящее Жар-птицу.
Происходит это так: течёт по улице река голов, — незнакомцы, — и, вдруг, две пары глаз споткнулись друг о друга, и заблестели, как жабья икра.
3
Чтобы поделиться выводом просвета, мне придётся потрогать тело, и столкнуть лбами отношения чуда и рыночные отношения; мир Жар-птицы и мир вампира.
Идеология вампира сообщает, что красота тела определяется его ценностью. Эта ценность выражается в продуктах, их пользе, и символе.
Ценное тело — это статус. Ценное тело производит и потребляет: тела, вещи, удовольствия, идентичности — продукты.
Вот они эти тела: бегут стадами, трясут сосцами, возделывают себя особым, выходящим за рамки здравоохранения образом; хотят нравиться, привлекать, соблазнять, но главное — значить: успех, преимущество, власть, и бессмертие.
4
Какую роль играет рынок в желании тела?
Желание тела должно быть острым. Желания должно быть много. Морковка желания должна висеть над ноздрями, и ускользать, оставаться недостижимой, чтобы мотивировать тело на рыночный забег.
Тревога не прекращается. Морковка всегда впереди.
Глядя в зеркало, тела смотрят на себя глазами покупателей, и всегда обнаруживают что-то, что делает их людьми — несовершенство.
В царстве рыночной конкуренции несовершенство неприемлемо, и потому вот тут нужно разгладить, а там подсушить; качнуть губы, обратив их в бублик на лице; дать индустрии втереть витамин в ягодицу.
5
Отношения чуда, и чувство, которое является его стержнем, встречают несовершенство засосом, узнают себя в нём, принимают его целиком, дарят воздух, помогают родненьким освобождаться от последствий эксплуатации, репрессии и комодификации; от беспокойства и страха перед провалом, одиночеством, смертью.
В саду не нужен знак автомобиля, который бы сообщал, что жизнь тела удалась. Тот ближний, который важен, тот самый родненький и свой по существу, горит с тобою существом — в саду; и это разжигает и жар тела, устремляется ввысь, течёт по бёдрам, становится особого рода взглядом, в пьянстве которого атрибуты поверхности освобождаются от вампира, смыкаются с сутью огненной персоны, и образуют красоту.
6
Все кто горят — красивы. Молодые и старые. Худые и толстые.
В саду работает иная химия. В саду нет места для суда над человеком. А без суда нет преступления, нет обвинения, нет приговора. Есть сердца, пламенеющие над цветами. Ставшие чудом. Зовущиеся Жар-птицей.
Важно не проглядеть подарки этих редких мест и состояний. Вспыхнуть. Жить каждую каплю кострища. Гореть. Потому что гореть — это счастье.
Вот что хочется сообщить из просвета, перед облавой обстоятельств, посреди лета, вспухшими от укусов губами.
@dadakinder – поддержать автора
Зайдя в Суджу, наши герои тут же надругались над памятником Ленину. Магическое мышление сообразило этот экспромт в порыве момента. Тем не менее, жест получился говорящий.
1
Разрушая памятник, мы разрушаем не камень, и не исторический факт, на который этот камень ссылается, а социальную ткань — отношения с ближним, для которого данный символ может быть важен.
Если ты отказываешь Другому в праве относиться к символу иначе, чем к нему относишься ты, это уже не про символ, и не про Другого, а про тебя, и твоё желание вытеснить неугодное и неугодных.
Разные люди читают символы по-разному. У каждого символа есть множество значений, ни одно из которых не является единственно верным.
Так, например, вторжение в РФ для одних может означать возмездие, а для других — самосбывающееся пророчество. Ложась на возделанную кремлёвской пропагандой почву, оно работает в интересах имперской агрессии: "вот же они — вооружённые натовским оружием всадники гей-парада, вторгающиеся в наш дом. Значит, Путин был прав...".
Нам может быть плевать на такие выводы. Но нам не может быть плевать на их последствия в форме дальнейшей консолидации путинской власти и мобилизации дополнительного ресурса на уничтожение украинцев.
Не менее сложной в контексте символических отношений является диалектика хайпового вторжения в Курскую область, лишающего нас возможности говорить о себе в терминах страны, которая не выходит из своих берегов, и этим отличается от агрессора.
2
Как бы не хотелось нашим "деколонизаторам" упростить Ленина до "ката", обозначающего "совок", и его режим, данный символ сложен.
Имя Ленина неразрывно связано не только с ГУЛАГом, но и с одним из самых смелых политических дерзновений в истории человечества — Революцией, вдохнувшей модернизационный импульс в судьбы гонимых и голодных мира.
То, что империя и её лакеи, пытаются упростить этот символ, изъяв из него любые достижения, оставив в памяти лишь кровавую карикатуру, — ожидаемо.
Ленин — это полярная звезда, напоминающая о нашей способности пороть вампира. Стоит ли удивляться, что сегодня вампир пытается утвердить свой реванш и раздавить символы своего поражения?
Поскольку украинец является соавтором всего, к чему отсылает ленинский символ, втаптывать его в грязь, не замарав память украинцев, творивших Октябрь, одолевших фашизм, и распахнувших врата в космос, невозможно.
3
Что могут противопоставить ленинскому тексту наши элиты? Разрушенную войной страну-должника, из которой за годы "независимости" сбежала половина населения, и где расцветёт демократия, как только мы задавим всех, кто нам не нравится?
О какой деколонизации говорят люди, позволившие приватизировать национальные богатства и живущие в кредит от МВФ?
Что это за националист такой, которого учит деколонизации империя, искупавшаяся в крови Азии, Африки, Америки и Европы; империя, чьё вмешательство растянуло войну на годы, оплаченные украинскими жизнями?
Нет более колониального зрелища, чем украинец, вооружённый имперским оружием, и разрушающий символы собственной истории в рамках защиты коррумпированного олигархического государства, которое отправляет дефицитных солдат на убой в чужую страну, продолжая, при этом, терять территории собственной.
За что мы должны умирать? За НАТО, в которое нас не берут? За Европу, которая видит в нас дешёвых голодранцев? Может, за то, чтобы украинская земля была продана не русскому, а британцу? За то, чтобы центр принятия решений был не в Москве, а в Вашингтоне? Или, быть может, за то, чтобы львовянин рассказывал одесситу, какие песни, на каком языке, и на улице чьего имени ему петь?
Мы — дети красного солнца. Нас, а не памятник, пытается снести барчук и его племя. Что делать? Не молчать. Не соучаствовать в собственном вытеснении. Беречь свой язык. Культуру. Память. Себя, а не власть, попирающую права людей, от которых она требует патриотизма.
@dadakinder – поддержать автора
1
Разрушая памятник, мы разрушаем не камень, и не исторический факт, на который этот камень ссылается, а социальную ткань — отношения с ближним, для которого данный символ может быть важен.
Если ты отказываешь Другому в праве относиться к символу иначе, чем к нему относишься ты, это уже не про символ, и не про Другого, а про тебя, и твоё желание вытеснить неугодное и неугодных.
Разные люди читают символы по-разному. У каждого символа есть множество значений, ни одно из которых не является единственно верным.
Так, например, вторжение в РФ для одних может означать возмездие, а для других — самосбывающееся пророчество. Ложась на возделанную кремлёвской пропагандой почву, оно работает в интересах имперской агрессии: "вот же они — вооружённые натовским оружием всадники гей-парада, вторгающиеся в наш дом. Значит, Путин был прав...".
Нам может быть плевать на такие выводы. Но нам не может быть плевать на их последствия в форме дальнейшей консолидации путинской власти и мобилизации дополнительного ресурса на уничтожение украинцев.
Не менее сложной в контексте символических отношений является диалектика хайпового вторжения в Курскую область, лишающего нас возможности говорить о себе в терминах страны, которая не выходит из своих берегов, и этим отличается от агрессора.
2
Как бы не хотелось нашим "деколонизаторам" упростить Ленина до "ката", обозначающего "совок", и его режим, данный символ сложен.
Имя Ленина неразрывно связано не только с ГУЛАГом, но и с одним из самых смелых политических дерзновений в истории человечества — Революцией, вдохнувшей модернизационный импульс в судьбы гонимых и голодных мира.
То, что империя и её лакеи, пытаются упростить этот символ, изъяв из него любые достижения, оставив в памяти лишь кровавую карикатуру, — ожидаемо.
Ленин — это полярная звезда, напоминающая о нашей способности пороть вампира. Стоит ли удивляться, что сегодня вампир пытается утвердить свой реванш и раздавить символы своего поражения?
Поскольку украинец является соавтором всего, к чему отсылает ленинский символ, втаптывать его в грязь, не замарав память украинцев, творивших Октябрь, одолевших фашизм, и распахнувших врата в космос, невозможно.
3
Что могут противопоставить ленинскому тексту наши элиты? Разрушенную войной страну-должника, из которой за годы "независимости" сбежала половина населения, и где расцветёт демократия, как только мы задавим всех, кто нам не нравится?
О какой деколонизации говорят люди, позволившие приватизировать национальные богатства и живущие в кредит от МВФ?
Что это за националист такой, которого учит деколонизации империя, искупавшаяся в крови Азии, Африки, Америки и Европы; империя, чьё вмешательство растянуло войну на годы, оплаченные украинскими жизнями?
Нет более колониального зрелища, чем украинец, вооружённый имперским оружием, и разрушающий символы собственной истории в рамках защиты коррумпированного олигархического государства, которое отправляет дефицитных солдат на убой в чужую страну, продолжая, при этом, терять территории собственной.
За что мы должны умирать? За НАТО, в которое нас не берут? За Европу, которая видит в нас дешёвых голодранцев? Может, за то, чтобы украинская земля была продана не русскому, а британцу? За то, чтобы центр принятия решений был не в Москве, а в Вашингтоне? Или, быть может, за то, чтобы львовянин рассказывал одесситу, какие песни, на каком языке, и на улице чьего имени ему петь?
Мы — дети красного солнца. Нас, а не памятник, пытается снести барчук и его племя. Что делать? Не молчать. Не соучаствовать в собственном вытеснении. Беречь свой язык. Культуру. Память. Себя, а не власть, попирающую права людей, от которых она требует патриотизма.
@dadakinder – поддержать автора
Ну а пока лента упражняется в беспроигрышном жанре патриотических валентинок, адресованных государству, только что поквитавшемуся с очередной, на этот раз религиозной свободой собственных граждан, я думаю о возможностях, которые открывает статус жертвы.
Существует ли вообще такой срам, который невозможно было бы прикрыть одеяльцем "на меня напали"? А правящий класс, желающий остановить войну, которая отменяет демократию и наделяет его экстренными полномочиями?
Если судить по тому, что происходит на Ближнем Востоке, то станет ясно, что из жертв получаются превосходные насильники.
Украинские художники, которые сообщают нам свой патриотизм из европейских резиденций, не дадут соврать: травма — это не только больно, но и выгодно.
Разве не здорово сидеть в Берлине, Вене или Барселоне и получать деньги за то, что ты — патриот Украины, которая в огне, а ты — в кафе, из которого пишешь пост про то, как прекрасна родина, и как ужасны её враги, и вот ещё посмотрите мою новую картину (украинская женщина в момент разрыва бомбы, холст, масло, — завтра открытие, будет фуршет), и заодно посмотрите сколько я задонатил на ЗСУ (то есть, оцените не только мой патриотизм, но и мою состоятельность).
На наших глазах рождается не только нация, но и индустрия монетизации её горя. Война войной, а рыночные отношения и социальный дарвинизм никто не отменял.
День независимости — это не только военный парад. Это ещё парад оппортунистов и проституток, приспособленцев и конъюнктурщиков, которые радуют нас тем, что каждая блядь здесь — в вышиванке. На этом празднике кровавого хайпа все рады не признаться в главном: мёртвые "котики" — это крипта. Украина — это NFT.
@dadakinder – поддержать автора
Существует ли вообще такой срам, который невозможно было бы прикрыть одеяльцем "на меня напали"? А правящий класс, желающий остановить войну, которая отменяет демократию и наделяет его экстренными полномочиями?
Если судить по тому, что происходит на Ближнем Востоке, то станет ясно, что из жертв получаются превосходные насильники.
Украинские художники, которые сообщают нам свой патриотизм из европейских резиденций, не дадут соврать: травма — это не только больно, но и выгодно.
Разве не здорово сидеть в Берлине, Вене или Барселоне и получать деньги за то, что ты — патриот Украины, которая в огне, а ты — в кафе, из которого пишешь пост про то, как прекрасна родина, и как ужасны её враги, и вот ещё посмотрите мою новую картину (украинская женщина в момент разрыва бомбы, холст, масло, — завтра открытие, будет фуршет), и заодно посмотрите сколько я задонатил на ЗСУ (то есть, оцените не только мой патриотизм, но и мою состоятельность).
На наших глазах рождается не только нация, но и индустрия монетизации её горя. Война войной, а рыночные отношения и социальный дарвинизм никто не отменял.
День независимости — это не только военный парад. Это ещё парад оппортунистов и проституток, приспособленцев и конъюнктурщиков, которые радуют нас тем, что каждая блядь здесь — в вышиванке. На этом празднике кровавого хайпа все рады не признаться в главном: мёртвые "котики" — это крипта. Украина — это NFT.
@dadakinder – поддержать автора
Телеграм — моя главная, и единственная платформа, где я ещё ни разу не подвергался цензуре. Возможность делиться своими мыслями без купюр и получать ту информацию, на которую ты подписался, а не ту, которую тебе напаривают патерналистские алгоритмы корпораций, для меня бесценна.
Люди, потрясённые фактом, что Дуров был арестован в Париже, видимо, проспали историю Ассанжа, и по-прежнему живут в неоколониальной брошюре, написанной имперскими лакеями, которые сообщают чёрно-белый мультик о царстве свободы на Западе.
Царство есть. Свободы нет. Ни на Западе, ни на Востоке, нигде в мире вампира. Все крупнейшие платформы сотрудничают со спецслужбами, и не гарантируют твою приватность. Тем не менее, Телега — лучше всех их вместе взятых, поскольку не подавляет мясо коммуникаций — контент, и возможность делиться им с широкой аудиторией.
Кто хуже всех? Всех хуже Фейсбук. Помимо цензуры и алгоритмической фильтрации контента, позволяющей поддерживать идеологическую гегемонию, ФБ не просто сотрудничает со спецслужбами. В отличие от ТикТока, который обязан вынимать из твоего телефона информацию по запросу китайской Компартии, Фейсбук не ждёт никаких запросов, а сам всё собирает, упаковывает, и продаёт пакетами на своих маркетологических ивентах, где твою дату покупают, в том числе, представители РФ и Китая, чтобы затем таргетировать тебя своими нарративными торпедами.
Мы все уже давно живём в оруэллианской антиутопии. Поэтому удивляться словам ведущего "журналиста" Bellingcat Христо Грозева (который похвалил Дурова за то, что тот не сотрудничал с ФСБ, но заявил, что "это нейтрализуется несотрудничеством со всеми остальными спецслужбами") не приходится.
Как не приходится удивляться звукам, доносящимся из банановой мартышки — председателя Комитета по свободе слова, который со страстью сталинской доярки мечтает быть первым в деле "не совкового" запрета Телеграма — последнего островка свободы слова в океане "единого марафона".
@dadakinder – поддержать автора
Люди, потрясённые фактом, что Дуров был арестован в Париже, видимо, проспали историю Ассанжа, и по-прежнему живут в неоколониальной брошюре, написанной имперскими лакеями, которые сообщают чёрно-белый мультик о царстве свободы на Западе.
Царство есть. Свободы нет. Ни на Западе, ни на Востоке, нигде в мире вампира. Все крупнейшие платформы сотрудничают со спецслужбами, и не гарантируют твою приватность. Тем не менее, Телега — лучше всех их вместе взятых, поскольку не подавляет мясо коммуникаций — контент, и возможность делиться им с широкой аудиторией.
Кто хуже всех? Всех хуже Фейсбук. Помимо цензуры и алгоритмической фильтрации контента, позволяющей поддерживать идеологическую гегемонию, ФБ не просто сотрудничает со спецслужбами. В отличие от ТикТока, который обязан вынимать из твоего телефона информацию по запросу китайской Компартии, Фейсбук не ждёт никаких запросов, а сам всё собирает, упаковывает, и продаёт пакетами на своих маркетологических ивентах, где твою дату покупают, в том числе, представители РФ и Китая, чтобы затем таргетировать тебя своими нарративными торпедами.
Мы все уже давно живём в оруэллианской антиутопии. Поэтому удивляться словам ведущего "журналиста" Bellingcat Христо Грозева (который похвалил Дурова за то, что тот не сотрудничал с ФСБ, но заявил, что "это нейтрализуется несотрудничеством со всеми остальными спецслужбами") не приходится.
Как не приходится удивляться звукам, доносящимся из банановой мартышки — председателя Комитета по свободе слова, который со страстью сталинской доярки мечтает быть первым в деле "не совкового" запрета Телеграма — последнего островка свободы слова в океане "единого марафона".
@dadakinder – поддержать автора
Друзья!
Я поступил в аспирантуру Университета Калифорнии (UCLA), где работал этим летом на кафедрах истории, славянских, восточноевропейских и евразийских языков и культур.
Здесь я буду заниматься культурно-политическими исследованиями текстов, образов и практик на перекрёстке критической теории и постколониальных исследований, социальной семиотики и визуальной антропологии.
Развивая свой интерес к советскому и украинскому материалу, хочу погрузиться в диалектику власти и медиа, памяти и идентичности, идеологии и символа.
Университет Калифорнии привлёк меня не столько своим статусом главного государственного ВУЗа в США, сколько тем, что это — историческая матка прогрессивной мысли. В её паркетах лежит и позволяет поскользнутся на себе биологический материал Герберта Маркузе и Анджелы Дэвис, Джудит Батлер и Жака Деррида, Мишеля Фуко и Жиля Делёза...
Захожу в эту историю с рабочим интересом и открытостью к сотрудничеству с коллегами, которых вдохновляет производство эмансипаторных знаний.
@dadakinder – поддержать автора
Я поступил в аспирантуру Университета Калифорнии (UCLA), где работал этим летом на кафедрах истории, славянских, восточноевропейских и евразийских языков и культур.
Здесь я буду заниматься культурно-политическими исследованиями текстов, образов и практик на перекрёстке критической теории и постколониальных исследований, социальной семиотики и визуальной антропологии.
Развивая свой интерес к советскому и украинскому материалу, хочу погрузиться в диалектику власти и медиа, памяти и идентичности, идеологии и символа.
Университет Калифорнии привлёк меня не столько своим статусом главного государственного ВУЗа в США, сколько тем, что это — историческая матка прогрессивной мысли. В её паркетах лежит и позволяет поскользнутся на себе биологический материал Герберта Маркузе и Анджелы Дэвис, Джудит Батлер и Жака Деррида, Мишеля Фуко и Жиля Делёза...
Захожу в эту историю с рабочим интересом и открытостью к сотрудничеству с коллегами, которых вдохновляет производство эмансипаторных знаний.
@dadakinder – поддержать автора
Бывает, выходишь из недр метрополитена, и на тебя бросается бездомный. Ладно бездомный — куда хуже, когда на тебя бросается сектант. Чем истовей ты шлёшь его в известном направлении, тем более дотошным он становится. И вот уже целая орава семенит за тобой, желая осеменить своей верой.
Такими я и представляю себе языковых инспекторов — очередной великий замысел государства, не желающего оставлять своих граждан в покое. Оно расскажет тебе всё: какую музыку слушать, на каком языке говорить, где креститься, на ком жениться... Get a life, прилипала!
1
"Представляете, приехала в Одессу, а там поют на русском языке!", жалуется наседка. Рядом с ней преет боров, только что разломавший лбом очередной монумент из эпохи космодрома.
"Ищу инструктора по теннису, и один из кандидатов признался, что не владеет украинским. Я, конечно, всё понимаю, меня тоже обрусили, но всё же — стоит ли мне обратиться к языковому омбудсмену?".
Всё это очень интересно — например, тем, как поиск инструктора превращается в желание сообщить "куда следует"...
Идеология вторична. Первичен — квартирный вопрос. Он же — шкура и возможность согреть её в лучах партийного солнца. Меняется партия. Не меняется принцип обогрева предприимчивых седалищ.
Впрочем, в экономике доноса участвуют не только те, кому платят за то, чтобы ходить, подслушивать, высматривать, и срывать кинопоказы за ереси в духе: "твой враг — человек". Вступая в реакцию с игровыми техниками социальных сетей, персона вахтёра готова работать и на гражданских началах — за лайки таких же и чувство власти.
2
Рагуль — это новый совок. Уверен, его гимны ждёт та же судьба, которая досталась марксизму-ленинизму в регионе. Со временем, любая слишком навязчивая "линия партии" перестаёт восприниматься, безотносительно своей субстанции, и становится уделом душных комсомольцев — людей, с которыми не хочется якшаться в кустах малины. Хочется воскликнуть: "вас ждут заводы, бездельники!", да только никакие заводы уже никого не ждут.
Буллинг прихода превращается в его запрет, а запрет — в разбитые лица и сожжённые хаты попов. Так им! Попам туда, вате сюда, гею — вот в это место зарядим, а журналистов — в стойло Правды. И извиняйтесь на камеру!
К обычным гражданам вопросов нет. Они в плену войны и государства. Все их шевеления — про выживание в своём безвластии. Другое дело те, кто создаёт дискурс, и издаёт громкие звуки про свободу и борьбу за неё.
3
Риторическая расправа над совком стала ритуалом, и, на пару с отсылками к российскому контексту, позволяет закрыть словами срам собственной жизни; современность и трагедию национального проекта, который не предлагает человеку ничего, кроме той или иной формы дискомфорта и унижения.
Как у них это получается, друзья? Рассуждать о деколонизации и брать в долг у империи? Называться патриотами и разбазаривать национальные богатства? Провозглашать ценность человека, и нарушать его права? А жонглировать термином "тюрьма народов" в стране закрытых границ? А задвигать про исход из тоталитаризма в мире единого марафона?
По телевизору, меж тем, шутит Квартал:
"Та припиняйте маячню,
про припинення вогню...
Ось такий простий формат
— автомат наш дипломат."
4
Гуманно ли отнимать у гибнущего народа право на опиумные грёзы? Возможно, утешать его фантазиями — человечнее, чем ставить перед фактом военной диктатуры — кадрами отлова и избиения граждан?
Нет, не гуманнее. Молчать, значит, позволить невеждам переписать историю, выдать ложь за правду, вычеркнуть иные голоса, и обречь всех нас на смертельные объятия государства, которое не достойно своих людей.
Спасать нужно не корабль. Спасать нужно пассажиров. Включая свой голос в реальность — без оглядки на очередной выпуск "Правды", — сопротивляясь вытеснению, мы остаёмся политическими акторами, и оставляем документ того, что в нашем времени не всё мычало в унисон.
@dadakinder – поддержать автора
Такими я и представляю себе языковых инспекторов — очередной великий замысел государства, не желающего оставлять своих граждан в покое. Оно расскажет тебе всё: какую музыку слушать, на каком языке говорить, где креститься, на ком жениться... Get a life, прилипала!
1
"Представляете, приехала в Одессу, а там поют на русском языке!", жалуется наседка. Рядом с ней преет боров, только что разломавший лбом очередной монумент из эпохи космодрома.
"Ищу инструктора по теннису, и один из кандидатов признался, что не владеет украинским. Я, конечно, всё понимаю, меня тоже обрусили, но всё же — стоит ли мне обратиться к языковому омбудсмену?".
Всё это очень интересно — например, тем, как поиск инструктора превращается в желание сообщить "куда следует"...
Идеология вторична. Первичен — квартирный вопрос. Он же — шкура и возможность согреть её в лучах партийного солнца. Меняется партия. Не меняется принцип обогрева предприимчивых седалищ.
Впрочем, в экономике доноса участвуют не только те, кому платят за то, чтобы ходить, подслушивать, высматривать, и срывать кинопоказы за ереси в духе: "твой враг — человек". Вступая в реакцию с игровыми техниками социальных сетей, персона вахтёра готова работать и на гражданских началах — за лайки таких же и чувство власти.
2
Рагуль — это новый совок. Уверен, его гимны ждёт та же судьба, которая досталась марксизму-ленинизму в регионе. Со временем, любая слишком навязчивая "линия партии" перестаёт восприниматься, безотносительно своей субстанции, и становится уделом душных комсомольцев — людей, с которыми не хочется якшаться в кустах малины. Хочется воскликнуть: "вас ждут заводы, бездельники!", да только никакие заводы уже никого не ждут.
Буллинг прихода превращается в его запрет, а запрет — в разбитые лица и сожжённые хаты попов. Так им! Попам туда, вате сюда, гею — вот в это место зарядим, а журналистов — в стойло Правды. И извиняйтесь на камеру!
К обычным гражданам вопросов нет. Они в плену войны и государства. Все их шевеления — про выживание в своём безвластии. Другое дело те, кто создаёт дискурс, и издаёт громкие звуки про свободу и борьбу за неё.
3
Риторическая расправа над совком стала ритуалом, и, на пару с отсылками к российскому контексту, позволяет закрыть словами срам собственной жизни; современность и трагедию национального проекта, который не предлагает человеку ничего, кроме той или иной формы дискомфорта и унижения.
Как у них это получается, друзья? Рассуждать о деколонизации и брать в долг у империи? Называться патриотами и разбазаривать национальные богатства? Провозглашать ценность человека, и нарушать его права? А жонглировать термином "тюрьма народов" в стране закрытых границ? А задвигать про исход из тоталитаризма в мире единого марафона?
По телевизору, меж тем, шутит Квартал:
"Та припиняйте маячню,
про припинення вогню...
Ось такий простий формат
— автомат наш дипломат."
4
Гуманно ли отнимать у гибнущего народа право на опиумные грёзы? Возможно, утешать его фантазиями — человечнее, чем ставить перед фактом военной диктатуры — кадрами отлова и избиения граждан?
Нет, не гуманнее. Молчать, значит, позволить невеждам переписать историю, выдать ложь за правду, вычеркнуть иные голоса, и обречь всех нас на смертельные объятия государства, которое не достойно своих людей.
Спасать нужно не корабль. Спасать нужно пассажиров. Включая свой голос в реальность — без оглядки на очередной выпуск "Правды", — сопротивляясь вытеснению, мы остаёмся политическими акторами, и оставляем документ того, что в нашем времени не всё мычало в унисон.
@dadakinder – поддержать автора
Кажется, было лето. Солнце не торопилось уходить, и одаривало теплом черепа и конечности. Сидя на берегу водоёма, тела смотрели на его искрящуюся гладь, впитывали тепло, и каждому казалось, что солнце светит именно для него.
Продолжительность летнего дня создаёт впечатление бесконечности, а в особенно жаркие дни и бессмертия. Разжиженные этими иллюзиями, тела теряют бдительность, и становятся уязвимыми для таких поворотов событий, как закат. Его неизбежность даёт повод подумать о времени и памяти.
Если с разбегу врезаться в дерево, пиком чувства будет момент удара. Ну или мгновение после. Со временем, однако, боль притупится. Это жестоко, потому что угасание чувства лишает мир блеска. Время оказывается конокрадом. И, в то же время, оно милосердно, поскольку похищение лошади спасает тела от бесконечности боли.
Побочным эффектом удара является шишка, чьи кафедры учат тела осторожности. Ещё шишка учит вгрызаться в моменты, и ничего не откладывать, ведь воздух тикает, и облака летят.
Итак, время — заботливый вор. Кем же является память? Память — это подельница времени: заботливая лгунья. Проглатывая реальность, она возвращает её в форме облизанной конфеты: сладкое подслащено, а горечь вытесняется. Или наоборот.
Бывает, боль не просто угасает, но и забывается, теряя свою учебную пользу. От события удара остаётся свет, ласкающий листву, и сверкающие на стволе корпусы муравьёв.
Шишка на лбу становится еловой. Но это позже. Что же творится на закате?
Прежде, чем застыть в янтарных осколках, раскалённые капли солнца оставляют на теле траншеи. Сердце отплясывает. Желает выплюнуть само себя. А солнце катится, уходит на изнанку, прочь.
Что ценно в янтаре? Залитый жук, переживающий наплыв смолы, и что-то там жужжащий из её объятий:
Кажется, было лето
Кажется, было тепло
Кажется, песенка спета
Кажется, всем всё равно
Не знаю, как всё это связано со смертью, но подозреваю, что каким-то непосредственным образом.
Так или иначе, время невыносимо, память обманчива, и только в боли удара есть правда чувства, и реальность, о которой можно уверенно сказать: есть, была.
@dadakinder – поддержать автора
Продолжительность летнего дня создаёт впечатление бесконечности, а в особенно жаркие дни и бессмертия. Разжиженные этими иллюзиями, тела теряют бдительность, и становятся уязвимыми для таких поворотов событий, как закат. Его неизбежность даёт повод подумать о времени и памяти.
Если с разбегу врезаться в дерево, пиком чувства будет момент удара. Ну или мгновение после. Со временем, однако, боль притупится. Это жестоко, потому что угасание чувства лишает мир блеска. Время оказывается конокрадом. И, в то же время, оно милосердно, поскольку похищение лошади спасает тела от бесконечности боли.
Побочным эффектом удара является шишка, чьи кафедры учат тела осторожности. Ещё шишка учит вгрызаться в моменты, и ничего не откладывать, ведь воздух тикает, и облака летят.
Итак, время — заботливый вор. Кем же является память? Память — это подельница времени: заботливая лгунья. Проглатывая реальность, она возвращает её в форме облизанной конфеты: сладкое подслащено, а горечь вытесняется. Или наоборот.
Бывает, боль не просто угасает, но и забывается, теряя свою учебную пользу. От события удара остаётся свет, ласкающий листву, и сверкающие на стволе корпусы муравьёв.
Шишка на лбу становится еловой. Но это позже. Что же творится на закате?
Прежде, чем застыть в янтарных осколках, раскалённые капли солнца оставляют на теле траншеи. Сердце отплясывает. Желает выплюнуть само себя. А солнце катится, уходит на изнанку, прочь.
Что ценно в янтаре? Залитый жук, переживающий наплыв смолы, и что-то там жужжащий из её объятий:
Кажется, было лето
Кажется, было тепло
Кажется, песенка спета
Кажется, всем всё равно
Не знаю, как всё это связано со смертью, но подозреваю, что каким-то непосредственным образом.
Так или иначе, время невыносимо, память обманчива, и только в боли удара есть правда чувства, и реальность, о которой можно уверенно сказать: есть, была.
@dadakinder – поддержать автора
