В анафоре к своей космической литургии Тейяр пишет: “Все вещи вокруг меня, сохраняя свои индивидуальные очертания, свои особые ароматы, тем не менее кажутся мне одушевленными единым тайным духом”. Для меня это не просто красивые слова, я вижу в них подлинное выражение столкновения с божественным через опыт взаимодействия с природным миром. Такой опыт действительно можно получить в экспедициях – научных, исследовательских или даже спортивных, например, при восхождении на гору. Хотя и простая работа в саду тоже способна дать его.
В 2003–2006 годах я провёл в поле суммарно почти год. Иногда, буквально, прыгал из одной экспедиции в другую с остановкой дома на один день. Летом на Кавказе (на фото), зимой на Белом море. Возможно, опыт, который я там приобрел, в каком-то смысле предопределил мою склонность к не-антропоцентрическим подходам, как и тот тип религиозности, который я практикую: приоритет созерцания над активизмом.
В отличие от туризма впечатлений с его галопом и калейдоскопом видов, экспедиция предполагает медленную рутинную работу, во время которой ты полностью погружаешься в окружающую тебя среду. Потрясающие виды снежных вершин или горных долин перестают тебя удивлять. Ты привыкаешь к ним, замедляешься и начинаешь обращать внимание на детали, обнаруживая в них ту самую жизнь тайного духа. Этот опыт можно назвать метафизическим. Но это не идеалистическая метафизика, а реалистическая. Она говорит не о мнимой гармонии природы, а о хаосе взаимодействующих объектов.
В экспедиции ты страдаешь и терпишь неудобства, постоянно испытываешь себя на прочность. Тейяр в своей анафоре тоже постоянно говорит о страдании. Взамен ты получаешь способность чувствовать окружающий мир как живой. Ступая по снегу на леднике, ты подмечаешь, как он “дышит”. Этого не чувствует обычный турист, гонящийся за впечатлениями. В эйфории от красоты он бежит и не замечает эту тайную жизнь природных объектов. И тогда они дают сдачи – он проваливается в трещину или попадает под лавину (доставали таких не раз). Такой турист ведёт себя в прямом смысле слова бездуховно – приходит без уважения.
Но иногда тебя выбрасывает из рутины, и ты попадаешь в экстремальные ситуации, которые иначе как чудом объяснить сложно. Ты испытываешь вмешательство какой-то неведомой живой силы, которая лично для тебя укрощает видимый хаос происходящих вокруг процессов. Как правило, это происходит в ситуации предельной опасности. В моменте эта сила обращена именно к тебе. Ты чувствуешь вспышку как интуицию, шестое чувство, или паучье чутьё. В хаосе вдруг возникает чёткая траектория упорядоченных событий, но ты осознаёшь это лишь постфактум: ещё бы пару сантиметров или секунд и – конец.
Дважды я мог погибнуть, ещё с десяток раз сильно покалечиться. Падал в трещину на леднике, находился под камнепадом, уезжал от лавины на лыжах, попадал в грозовое облако. Но в последний момент чудом спасался. В прошлом году на Эльбрусе нашу палатку чуть не раздавило огромным камнем, мы, естественно, были внутри. В последний момент камень резко изменил направление, правда, мы успели выпрыгнуть, почувствовав угрозу за секунду до грохота и криков об опасности со стороны.
К чему я всё это? Кажется, ещё Лакан говорил о травме как способе доступа к реальности. Иногда это – травма, связанная с рутинным страданием. А иногда летящий на тебя камень, перенаправленный в сторону неведомой силой, даёт тебе опыт глубокого прорыва в реальность.
Мне всегда было интересно, что в данном случае травмировало меня больше – камень или спасительная сила? Наверное, то, что ощущалось более реальным. И в моём случае это был явно не камень. Его я помню как во сне.
В 2003–2006 годах я провёл в поле суммарно почти год. Иногда, буквально, прыгал из одной экспедиции в другую с остановкой дома на один день. Летом на Кавказе (на фото), зимой на Белом море. Возможно, опыт, который я там приобрел, в каком-то смысле предопределил мою склонность к не-антропоцентрическим подходам, как и тот тип религиозности, который я практикую: приоритет созерцания над активизмом.
В отличие от туризма впечатлений с его галопом и калейдоскопом видов, экспедиция предполагает медленную рутинную работу, во время которой ты полностью погружаешься в окружающую тебя среду. Потрясающие виды снежных вершин или горных долин перестают тебя удивлять. Ты привыкаешь к ним, замедляешься и начинаешь обращать внимание на детали, обнаруживая в них ту самую жизнь тайного духа. Этот опыт можно назвать метафизическим. Но это не идеалистическая метафизика, а реалистическая. Она говорит не о мнимой гармонии природы, а о хаосе взаимодействующих объектов.
В экспедиции ты страдаешь и терпишь неудобства, постоянно испытываешь себя на прочность. Тейяр в своей анафоре тоже постоянно говорит о страдании. Взамен ты получаешь способность чувствовать окружающий мир как живой. Ступая по снегу на леднике, ты подмечаешь, как он “дышит”. Этого не чувствует обычный турист, гонящийся за впечатлениями. В эйфории от красоты он бежит и не замечает эту тайную жизнь природных объектов. И тогда они дают сдачи – он проваливается в трещину или попадает под лавину (доставали таких не раз). Такой турист ведёт себя в прямом смысле слова бездуховно – приходит без уважения.
Но иногда тебя выбрасывает из рутины, и ты попадаешь в экстремальные ситуации, которые иначе как чудом объяснить сложно. Ты испытываешь вмешательство какой-то неведомой живой силы, которая лично для тебя укрощает видимый хаос происходящих вокруг процессов. Как правило, это происходит в ситуации предельной опасности. В моменте эта сила обращена именно к тебе. Ты чувствуешь вспышку как интуицию, шестое чувство, или паучье чутьё. В хаосе вдруг возникает чёткая траектория упорядоченных событий, но ты осознаёшь это лишь постфактум: ещё бы пару сантиметров или секунд и – конец.
Дважды я мог погибнуть, ещё с десяток раз сильно покалечиться. Падал в трещину на леднике, находился под камнепадом, уезжал от лавины на лыжах, попадал в грозовое облако. Но в последний момент чудом спасался. В прошлом году на Эльбрусе нашу палатку чуть не раздавило огромным камнем, мы, естественно, были внутри. В последний момент камень резко изменил направление, правда, мы успели выпрыгнуть, почувствовав угрозу за секунду до грохота и криков об опасности со стороны.
К чему я всё это? Кажется, ещё Лакан говорил о травме как способе доступа к реальности. Иногда это – травма, связанная с рутинным страданием. А иногда летящий на тебя камень, перенаправленный в сторону неведомой силой, даёт тебе опыт глубокого прорыва в реальность.
Мне всегда было интересно, что в данном случае травмировало меня больше – камень или спасительная сила? Наверное, то, что ощущалось более реальным. И в моём случае это был явно не камень. Его я помню как во сне.
group-telegram.com/darktheology/516
Create:
Last Update:
Last Update:
В анафоре к своей космической литургии Тейяр пишет: “Все вещи вокруг меня, сохраняя свои индивидуальные очертания, свои особые ароматы, тем не менее кажутся мне одушевленными единым тайным духом”. Для меня это не просто красивые слова, я вижу в них подлинное выражение столкновения с божественным через опыт взаимодействия с природным миром. Такой опыт действительно можно получить в экспедициях – научных, исследовательских или даже спортивных, например, при восхождении на гору. Хотя и простая работа в саду тоже способна дать его.
В 2003–2006 годах я провёл в поле суммарно почти год. Иногда, буквально, прыгал из одной экспедиции в другую с остановкой дома на один день. Летом на Кавказе (на фото), зимой на Белом море. Возможно, опыт, который я там приобрел, в каком-то смысле предопределил мою склонность к не-антропоцентрическим подходам, как и тот тип религиозности, который я практикую: приоритет созерцания над активизмом.
В отличие от туризма впечатлений с его галопом и калейдоскопом видов, экспедиция предполагает медленную рутинную работу, во время которой ты полностью погружаешься в окружающую тебя среду. Потрясающие виды снежных вершин или горных долин перестают тебя удивлять. Ты привыкаешь к ним, замедляешься и начинаешь обращать внимание на детали, обнаруживая в них ту самую жизнь тайного духа. Этот опыт можно назвать метафизическим. Но это не идеалистическая метафизика, а реалистическая. Она говорит не о мнимой гармонии природы, а о хаосе взаимодействующих объектов.
В экспедиции ты страдаешь и терпишь неудобства, постоянно испытываешь себя на прочность. Тейяр в своей анафоре тоже постоянно говорит о страдании. Взамен ты получаешь способность чувствовать окружающий мир как живой. Ступая по снегу на леднике, ты подмечаешь, как он “дышит”. Этого не чувствует обычный турист, гонящийся за впечатлениями. В эйфории от красоты он бежит и не замечает эту тайную жизнь природных объектов. И тогда они дают сдачи – он проваливается в трещину или попадает под лавину (доставали таких не раз). Такой турист ведёт себя в прямом смысле слова бездуховно – приходит без уважения.
Но иногда тебя выбрасывает из рутины, и ты попадаешь в экстремальные ситуации, которые иначе как чудом объяснить сложно. Ты испытываешь вмешательство какой-то неведомой живой силы, которая лично для тебя укрощает видимый хаос происходящих вокруг процессов. Как правило, это происходит в ситуации предельной опасности. В моменте эта сила обращена именно к тебе. Ты чувствуешь вспышку как интуицию, шестое чувство, или паучье чутьё. В хаосе вдруг возникает чёткая траектория упорядоченных событий, но ты осознаёшь это лишь постфактум: ещё бы пару сантиметров или секунд и – конец.
Дважды я мог погибнуть, ещё с десяток раз сильно покалечиться. Падал в трещину на леднике, находился под камнепадом, уезжал от лавины на лыжах, попадал в грозовое облако. Но в последний момент чудом спасался. В прошлом году на Эльбрусе нашу палатку чуть не раздавило огромным камнем, мы, естественно, были внутри. В последний момент камень резко изменил направление, правда, мы успели выпрыгнуть, почувствовав угрозу за секунду до грохота и криков об опасности со стороны.
К чему я всё это? Кажется, ещё Лакан говорил о травме как способе доступа к реальности. Иногда это – травма, связанная с рутинным страданием. А иногда летящий на тебя камень, перенаправленный в сторону неведомой силой, даёт тебе опыт глубокого прорыва в реальность.
Мне всегда было интересно, что в данном случае травмировало меня больше – камень или спасительная сила? Наверное, то, что ощущалось более реальным. И в моём случае это был явно не камень. Его я помню как во сне.
В 2003–2006 годах я провёл в поле суммарно почти год. Иногда, буквально, прыгал из одной экспедиции в другую с остановкой дома на один день. Летом на Кавказе (на фото), зимой на Белом море. Возможно, опыт, который я там приобрел, в каком-то смысле предопределил мою склонность к не-антропоцентрическим подходам, как и тот тип религиозности, который я практикую: приоритет созерцания над активизмом.
В отличие от туризма впечатлений с его галопом и калейдоскопом видов, экспедиция предполагает медленную рутинную работу, во время которой ты полностью погружаешься в окружающую тебя среду. Потрясающие виды снежных вершин или горных долин перестают тебя удивлять. Ты привыкаешь к ним, замедляешься и начинаешь обращать внимание на детали, обнаруживая в них ту самую жизнь тайного духа. Этот опыт можно назвать метафизическим. Но это не идеалистическая метафизика, а реалистическая. Она говорит не о мнимой гармонии природы, а о хаосе взаимодействующих объектов.
В экспедиции ты страдаешь и терпишь неудобства, постоянно испытываешь себя на прочность. Тейяр в своей анафоре тоже постоянно говорит о страдании. Взамен ты получаешь способность чувствовать окружающий мир как живой. Ступая по снегу на леднике, ты подмечаешь, как он “дышит”. Этого не чувствует обычный турист, гонящийся за впечатлениями. В эйфории от красоты он бежит и не замечает эту тайную жизнь природных объектов. И тогда они дают сдачи – он проваливается в трещину или попадает под лавину (доставали таких не раз). Такой турист ведёт себя в прямом смысле слова бездуховно – приходит без уважения.
Но иногда тебя выбрасывает из рутины, и ты попадаешь в экстремальные ситуации, которые иначе как чудом объяснить сложно. Ты испытываешь вмешательство какой-то неведомой живой силы, которая лично для тебя укрощает видимый хаос происходящих вокруг процессов. Как правило, это происходит в ситуации предельной опасности. В моменте эта сила обращена именно к тебе. Ты чувствуешь вспышку как интуицию, шестое чувство, или паучье чутьё. В хаосе вдруг возникает чёткая траектория упорядоченных событий, но ты осознаёшь это лишь постфактум: ещё бы пару сантиметров или секунд и – конец.
Дважды я мог погибнуть, ещё с десяток раз сильно покалечиться. Падал в трещину на леднике, находился под камнепадом, уезжал от лавины на лыжах, попадал в грозовое облако. Но в последний момент чудом спасался. В прошлом году на Эльбрусе нашу палатку чуть не раздавило огромным камнем, мы, естественно, были внутри. В последний момент камень резко изменил направление, правда, мы успели выпрыгнуть, почувствовав угрозу за секунду до грохота и криков об опасности со стороны.
К чему я всё это? Кажется, ещё Лакан говорил о травме как способе доступа к реальности. Иногда это – травма, связанная с рутинным страданием. А иногда летящий на тебя камень, перенаправленный в сторону неведомой силой, даёт тебе опыт глубокого прорыва в реальность.
Мне всегда было интересно, что в данном случае травмировало меня больше – камень или спасительная сила? Наверное, то, что ощущалось более реальным. И в моём случае это был явно не камень. Его я помню как во сне.
BY Тёмная теология
Share with your friend now:
group-telegram.com/darktheology/516