Эллиниcтика

Вот и И.Е. Суриков ведёт себя вполне конформистски, ничтоже сумняшеся соглашаясь с мнением выше, не сомневаясь, что «в работе древнегреческих ученых крайне малое место занимал эксперимент», а «методами ... были наблюдение и логическое умозаключение», что, «наряду с оторванностью от прикладных целей, является важнейшим отличием античной науки от современной», утверждает, будто бы эллины считали природу «вместилищем божественного», и потому якобы не могли следовать завету Ф. Бэкона «пытать» её, чтобы вырвать знания, ибо якобы «относились к ней со священным трепетом».

Он уверен, что «для грека природа была именно храмом, а не мастерской», не сомневается, что эллин «уж не стал бы», например, «резать лягушек … просто чтобы узнать, как они устроены». Последняя дилетантская ремарка особенно позорно выглядит написанной в книге про Пифагора, ученики которого Алкмеон и Гиппий, по Халкидию, как раз и известны тем, что проводили первые вскрытия, причём на людях. Широко вскрытия практиковали и александрийцы III в. Герофил и Эрасистрат.

Как пишет Жмудь, «читая трактаты Аристотеля о животных, легко убедиться в том, что этот человек, постоянно защищавший идеал βίος θεωρετικός, взрезал своими руками десятки животных, не видя в этом, вероятно, никакого противоречия с провозглашаемым образом жизни». В общем и целом, это был скорее некий идеал, который никогда не мог воплотиться в реальности, да к этому и не стремились.

Мифологему «мракобесной Античности» Л.Я. вообще называет «крайне уязвимой для критики». Действительно, масштаб греческого βάναυσος, презрения к практической имплементации, раздут совершенно неприлично, несуразно. Подобное болезненное, доведённое до абсурда проявление схолэ, просто не могло существовать, поскольку общество, его практикующее, протянуло бы очень недолго.

Есть множество примеров стремления к применимости знания даже среди интеллектуального сословия; до как минимум V в., по Жмудю, «господствующей установкой было ... ожидание полезности знания», так, Эсхил, к примеру, утверждал, что «умён тот, кто знает полезное, а не тот, кто знает многое». Просто применимость не была там самоцелью и уж тем боле обязательным условием, как в других местах, однако знание так или иначе оставалось связанным с объективной реальностью.

Л.Я. пишет, что «использование их [учёных] знаний в утилитарных целях» было высоко, и тому «cвидетельств ... вполне достаточно, чтобы отказаться от взгляда на античную науку как на чистое умозрение, никак не связанное с жизнью общества. Наиболее дальновидные из греческих правителей понимали, чего стоят научные знания, и умели их использовать в своих интересах».

Совсем уже вымученно звучат размышлизмы о каких-то там ограничениях, будто бы продуцируемых религией греков вследствие «анимизма»: по этим явно понимается безнадёжно устаревшая концепция XIX в. упоминавшегося уже Тейлора; актуальная наука, однако, ни одну религию не характеризует такими отсталыми, бессмысленными терминами.

Рассел, как уже упоминалось, совсем напротив, считал возможным, что как раз из греческой мифологии наука извлекла веру в естественный закон. В любом случае, если бы что-то мешающее, сковывающее познание и следовало из верований древних (а это не так), то, как уже было доказано, образованные слои греческого общества были экстремально секуляризированы, и их мышление и ментальность лишь минимально зависело от установок, диктуемых верованиями.

#scientia
⬅️⬆️ «Правда ли, что научный метод родился из древнегреческой мифологии?», 22/29 ⤴️➡️

www.group-telegram.com/sa/hellenistics.com/155

2.3K viewsedited  Apr 5, 2022 at 16:10

Вот и И.Е. Суриков ведёт себя вполне конформистски, ничтоже сумняшеся соглашаясь с мнением выше, не сомневаясь, что «в работе древнегреческих ученых крайне малое место занимал эксперимент», а «методами ... были наблюдение и логическое умозаключение», что, «наряду с оторванностью от прикладных целей, является важнейшим отличием античной науки от современной», утверждает, будто бы эллины считали природу «вместилищем божественного», и потому якобы не могли следовать завету Ф. Бэкона «пытать» её, чтобы вырвать знания, ибо якобы «относились к ней со священным трепетом».

Он уверен, что «для грека природа была именно храмом, а не мастерской», не сомневается, что эллин «уж не стал бы», например, «резать лягушек … просто чтобы узнать, как они устроены». Последняя дилетантская ремарка особенно позорно выглядит написанной в книге про Пифагора, ученики которого Алкмеон и Гиппий, по Халкидию, как раз и известны тем, что проводили первые вскрытия, причём на людях. Широко вскрытия практиковали и александрийцы III в. Герофил и Эрасистрат.

Как пишет Жмудь, «читая трактаты Аристотеля о животных, легко убедиться в том, что этот человек, постоянно защищавший идеал βίος θεωρετικός, взрезал своими руками десятки животных, не видя в этом, вероятно, никакого противоречия с провозглашаемым образом жизни». В общем и целом, это был скорее некий идеал, который никогда не мог воплотиться в реальности, да к этому и не стремились.

Мифологему «мракобесной Античности» Л.Я. вообще называет «крайне уязвимой для критики». Действительно, масштаб греческого βάναυσος, презрения к практической имплементации, раздут совершенно неприлично, несуразно. Подобное болезненное, доведённое до абсурда проявление схолэ, просто не могло существовать, поскольку общество, его практикующее, протянуло бы очень недолго.

Есть множество примеров стремления к применимости знания даже среди интеллектуального сословия; до как минимум V в., по Жмудю, «господствующей установкой было ... ожидание полезности знания», так, Эсхил, к примеру, утверждал, что «умён тот, кто знает полезное, а не тот, кто знает многое». Просто применимость не была там самоцелью и уж тем боле обязательным условием, как в других местах, однако знание так или иначе оставалось связанным с объективной реальностью.

Л.Я. пишет, что «использование их [учёных] знаний в утилитарных целях» было высоко, и тому «cвидетельств ... вполне достаточно, чтобы отказаться от взгляда на античную науку как на чистое умозрение, никак не связанное с жизнью общества. Наиболее дальновидные из греческих правителей понимали, чего стоят научные знания, и умели их использовать в своих интересах».

Совсем уже вымученно звучат размышлизмы о каких-то там ограничениях, будто бы продуцируемых религией греков вследствие «анимизма»: по этим явно понимается безнадёжно устаревшая концепция XIX в. упоминавшегося уже Тейлора; актуальная наука, однако, ни одну религию не характеризует такими отсталыми, бессмысленными терминами.

Рассел, как уже упоминалось, совсем напротив, считал возможным, что как раз из греческой мифологии наука извлекла веру в естественный закон. В любом случае, если бы что-то мешающее, сковывающее познание и следовало из верований древних (а это не так), то, как уже было доказано, образованные слои греческого общества были экстремально секуляризированы, и их мышление и ментальность лишь минимально зависело от установок, диктуемых верованиями.

#scientia
⬅️⬆️ «Правда ли, что научный метод родился из древнегреческой мифологии?», 22/29 ⤴️➡️

BY Эллиниcтика