Нас часто призывают не мерить искусство, созданное в другие эпохи, современными этическими рулетками, что, в целом, конечно, верно. И вот, например, бестселлер “Манюня” волшебной Наринэ Абгарян, известный как фееричная остроумная хроника счастливого детства в колорите провинциальной Армении позднего совка. Появилась-то эта книга через 30 лет, то есть вполне себе недавно, но описанная в ней жизнь заполнена насилием также плотно, как трехлитровая банка - абрикосовым джемом, который варят в середине лета, закатывая туда “лучики летнего солнца”.

За любой лишний вопрос при варке этого джема дети получают ложкой по голове, но это нюансы. Еще их порют, так, что они “воют от боли”, таскают за уши “до победного хруста”, будят ночью, чтобы отвесить подзатыльник, избивают шнуром от электробритвы и мн.др. Или, например, могут запереть девочек в темном подвале, где они плачут от унижения, вынужденные писать там же, где сидят. Не удивительно, что героини придумывают опасные развлечения, много дерутся, то и дело впадают в панику, а если влюбляются, то принимаются “сживать объект своего почитания со света”. Словом, “веселые приключения и много-много смеха” - как обещает продающий текст на Лабиринте.

Разумеется, насилие взрослые чинят не только над детьми, но и друг над другом - кидают сковородками в голову слишком назойливым цыганкам; дерутся в магазинах за одежду; а еще, допустим, муж может столкнуть жену с пирса, чтоб та научилась плавать, и всякая такая прочая милота. Время, конечно, было суровое, дефицитное, но есть же и вневременное, вечное. Так, бабушка главной героини сначала разрушила брак своего сына, а потом “сделала все возможное, чтобы внучка осталась с ней. Я не знаю, на какие ухищрения она пошла, может пригрозила судье пытками или взяла в заложники всю семью, но суд принял сторону дяди Миши и Ба получила Манечку в безвозмездное пользование”. И не то что бы мы хоть сколько-нибудь порицали Ба или узнали что-либо о чувствах Манюни, разлученной с матерью, все больше веселые приключения, дружба и жвачка, то есть гудрон, который они вместо жвачки жуют. Во всяком случае, в первой части трилогии больше ничего про маму Манюни нет, если вы вторую и третью читали - расскажите, а то я, пожалуй, воздержусь. Написано, не спорю, занятно, увлекательно, но как-то грустно стало. Ощущение, будто прочла не детскую повесть, а очередной пост Александры Архиповой о юморе висельников. Этическая рулетка выпала из рук, закатилась под холодильник ЗиЛ.

Сделала подборочку книг про учителей - в большой степени для того, чтобы порекламировать "Дислексию", хоть и вот так обтекаемо и аккуратно. Попутно открыла для себя удивительный текст "Вверх по лестнице ведущей вниз", который, оказывается, недавно переиздан в новой редакции.

Все, что нужно знать о том, как пятилетки познают мир, по-моему, заключено в этом диалоге, произошедшем по просмотру мультов:

- Мам, а единороги на самом деле существуют?
- Нет, зайчик, это просто сказки..
- Блять.

Картинка - не древний детлит про волшебных пони, а лошадиный врачебник Xlll века из музея рукописей Матенадаран в Ереване.

Сделали со скиллбоксом к дню рождения Туве Янссон подборку фактов о том, где и как и чему она училась, о чем писала домой родителям, как нервничала во время интервью, вспоминая себя на экзаменах и почему в Мумидоле нет школ.

Побывала в поселке армянских молокан в тех краях, которые где-то в конце 70-х проезжают героини “Манюни”. Абгарян вспоминает красивые домики, девочку-аленушку в платье и ощущение сказки, которая, впрочем, немного пугает. (весь отрывок тут)

От нарядов остались только косыночки, от сказки - разве что нечто аленушковое в лицах. Телевизор уже не в опале - молоканка 38-ми лет рассказала, что впервые посмотрела мультики с собственными детьми. Взрослые со смартфонами, молодежь знакомится с молоканами из других регионов в интернете. При этом жизнь выглядит очень бесцветной, никаких тебе резных ставен - все непритязательно и невыразительно. На фото с праздников женщины в бледном и длинном, в повседневности носят вообще что попало, лишь бы в юбке и с платком. Люди приятные, доброжелательные, но мысли формулируют с трудом, похоже, не хватает словарного запаса. Детлит соответствует – куцые полки с подзатертыми советскими изданиями: Пушкин и Барто, Андерсон и братья Гримм, повести Гоголя и сборничек фольклора.

А помните, не было войны (как будто) и мы спорили о феминитивах? А потом началась война и мы стали спорить, стоило ли спорить о феминитивах. А теперь вот феминитивы как бы запретили, но можно выпустить книжку с названием “Поэтка” в качестве модного маркетингового хода.

Берешь такая ее радостно, а это история о девочке, которая хочет встретить принца (и встретит - доброго, надежного, с сильным руками) и пишет стихи (ужасно наивные, конечно). А название объясняется хрестоматийным пассажем: “Ну, какой она в самом деле поэт… Столь высокое звание надо заслужить! И она заслужит. Но и сейчас она уж точно не поэтесса. Поэтка? А почему бы и нет! “Так и представлюсь в поэтическом клубе, - решила Дашка…”. Эта мысль героине приходит уже в преддверии финала, как бы катарсически она, наконец, осознает и принимает себя - еще, увы, не поэт, но уже, слава богу, не поэтесса.

Ноу комментс, одна печаль. Добавлю только, что не надо иллюзий - слово “поэтка” тоже появилось и употреблялось как оскорбительное еще в XIX веке.

Если есть на свете вещь ради которой я (может быть!) согласилась бы еще раз пройти через ужасы взросления, то это поэтическая студия для подростков Родионова и Троепольской. Но поскольку, увы, такой опции нет, я изо всех сил рекомендую студию всем, кому 18-.

Катерина Троепольская и Андрей Родионов - поэты, драматурги и просто классные и бесстрашные люди, с которыми будет легче прожить юность в современной Москве. Студия поможет понять, что такое вообще поэтический текст, каким он может быть разным и любым, а еще, думаю, станет отличным противоядием унылым урокам литературы и идеологическому давлению школы. Катя и Андрей организуют для своих студийцев постоянное общение с уже подросшими поэтами, а еще, поскольку сами они - люди театральные, да еще и организаторы московского слэма, важную часть занятий составлют перформативные поэтические практики, студийцы много выступают по разным площадкам и городам.

Все это бесплатно! Встречи проходят на Ордынке каждый вторник с 18:00 до 21:00. Записаться можно до 12 сентября здесь docs.google.com/forms/d/e/1FAIpQLScB0uMZRrPENn0VLU1_r7_RrUXhu7i5jXRlqLL304LlwWZYug/viewform?fbclid=IwY2xjawE_rw9leHRuA2FlbQIxMAABHakNIts4WhtaTDCNrACJj_Fgc_DF3o649QAeModHLj8jg8BS5UtfKoVO9g_aem_kAmfjQOKgueHSg3QsMnquA&pli=1

В честь начала нового учебного года, который обещает быть особенно стремным для учителей литературы, хочу поцитировать немного “Дислексию” и пожелать всем легких и изящных выходов из сложных образовательно-этических ситуаций. Для вдохновения вот немножко из главы “Вечер Некрасова” - про подготовку к мероприятию, которое вынуждают провести главную героиню - учительницу литературы в провинциальном городе Многоярославец. Смешно, точно, а в конце - немного оригинального методического материала:

“И все же почему Некрасов? — спрашивает Саня.
Нинель Иосифовна снимает очки.
А вы кого хотите?
Хочу современную поэзию.
Вы ей говорили об этом, предлагали другое?
Саня ей говорила. Вера Павловна тогда и сказала про неожиданную любовную лирику Некрасова.
А современную поэзию оставим на следующий раз, улыбнулась она, я тоже ее люблю.
А что именно вы любите, спросила Саня, каких авторов?
Да весь Серебряный век, махнула рукой Вера Павловна, что и говорить, рифмы они отточили на славу…

…Я не люблю Некрасова, говорит Светлана Владимировна, он был гадом на самом деле.
Почему? — удивляется Саня.
Как, вы не знали? Он отвратительно относился к людям и играл в карты на деньги.
Я не люблю Некрасова, сообщает Наталья Власовна, в своем журнале он печатал себя, это некрасиво.
Хоть Некрасов, хоть Пушкин, пожимает плечами Ада Викторовна, вы мне все надоели.
Я из лесу вышел, был сильный мороз, вспоминает Анна Николаевна, хорошее было время…

…Саня ничего не понимает про себя через Некрасова. Но, может, ей нужен более запутанный способ. Она поймет про себя через других, которые поняли себя через Некрасова.
Она выбирает несколько писателей и поэтов и делает коллаж из их голов с баблами. Получается что-то вроде комикса.
Анна Ахматова в профиль, рука касается шеи: «Я думаю, любовь к народу была единственным источником его творчества».
Иван Бунин строг и печален, усы и бородка: «Как хороши в нем картины русской природы, как пленительны образы русской женщины».
Максим Горький в грустном пальто и грустной шляпе: «Он рифмовал: „лесок — легок“, „Петрополь — соболь“».
Литературовед Лев Аннинский задумчив, рука у виска: «Несчастен. По определению. Как и Россия. Страдалец».
Дмитрий Воденников демонстрирует красивые ключицы в вороте рубашки: «Некрасов теперь у нас находится на подкорке».
Елена Фанайлова прищуривается за очками: «Некрасов — это стиль Театра.doc, я люблю этот стиль документа и часто его использую».
Роман Сенчин просто сидит и говорит нам: «Мое открытие Некрасова продолжается».

“Мы обсуждали в чате с бывшими учениками появление в программе книги митрополита Тихона и одна ученица рассказала, что ей приснился кошмар про ЕГЭ - ей нужно писать итоговое сочинение и использовать какое-то количество новояза - она пытается, но не может вспомнить достаточно таких слов…” Это я беседую с учителями литературы о том, на что влияют изменения в кодификаторе.

Предварительные выводы таковы - на реальность не так уж и сильно пока влияют (много ли вы знаете школ, где и раньше читали Шаламова или Пригова?), а вот на сны - очень даже.

Иллюстрация - работа особого художника Николая Бондаренко "Первый сон Веры Павловны", которую можно лицезреть на выставке в инклюзивном кафе "Разные зерна", которое я горячо рекомендую как оазис всего хорошего посреди всего вот этого.

Ярмарка молодого современного искусства Blazar, прошедшая в сентябре, была конечно и грустная и беззубая, но висела там и например вот такая работа про детство, датированная 2022 годом. Называется "Подружки", нарисовала Алëн Савельева. Никто не купил.

Блестящий стилист, сексист, эйджист и лукист Владимир наш Набоков оставил в романе “Пнин” забавное описание взаимоотношений эмигрантов со своими эмигрантскими детьми, мимо которого теперь так просто не проскочишь, поэтому вот, делюсь.

Дело происходит в гостеприимном загородном доме, где уже в послевоенные годы собрались “либералы и интеллигенты, покинувшие Россию в 1920-е”. Представители первой волны обсуждают “эмигрантских писателей — Бунина, Алданова, Сирина”, валяются в гамаках “накрывши лицо воскресным номером эмигрантской газеты (традиционная защита от мух)”, гоняют чаи с вареньем и гадают, “съедобны ли местные сыроежки”.

“Некоторые родители привезли с собой своих отпрысков — здоровых, высоких, равнодушных, трудных американских детей студенческого возраста, без всякого чувства природы, не знающих по-русски и совершенно безразличных к тонкостям происхождения и прошлого своих родителей. Казалось, они живут в Сосновом в совсем иной физической и духовной плоскости, чем родители: время от времени они переходили из своего мира в наш сквозь мерцание каких-то промежуточных измерений; отрывисто отвечали на добродушную русскую шутку или заботливый совет, и потом снова испарялись; держались всегда безучастно (вызывая у родителей чувство, что они произвели на свет каких-то эльфов), и предпочитали любой товар из Онкведской лавки, любую снедь в жестянках, великолепным русским блюдам, подававшимся у Кукольниковых за шумными, долгими обедами на закрытой сетками веранде. Порошин с горечью говорил о своих детях (Игоре и Ольге, студентах второго курса): “Мои близнецы несносны. Когда я вижу их дома, за брекфастом или обедом, и пытаюсь рассказать им что-нибудь исключительно интересное и захватывающее — например, о местном выборном самоуправлении на Крайнем Севере России в семнадцатом веке или, скажем, что-нибудь из истории первых русских медицинских школ — кстати, об этом предмете имеется превосходная монография Чистовича 1883 года — они просто уходят и запускают в своих комнатах радио”.

Оказывается “КомпасГид” переиздал “А дедушка в костюме?” - одну из первых книжек на тему смерти, вышедшую у нас. До нее была “Самые добрые в мире”, там герои решили поиграть в похороны с мертвыми бабочками и кротами - она произвела даже некоторый переполох в 2008 году, книжники помнят его до сих пор. А через пару лет как раз вышла “А дедушка в костюме?” - это был следующий шаг - настоящие похороны, настоящее горевание. Помню, всего год назад держала ее в руках как раритет, который уже нигде не достать, даже в редакции. Не слишком полагайтесь на мимимишные продающие описания, мол, дедушка ушел, а свет остался. Там это тоже, безусловно, есть и это важная часть. Но еще книжка брутально честная и стильная. Такой прям немножко немецкий экспрессионизм - искаженные силуэты, поминальные свечи и малыш, задумавшийся над концептом умирания. А еще - смешной и точный разбор всех стереотипов и эвфемизмов по теме, что особенно круто.

А вот такой керамический школьно-тетрадный листочек от Оксаны Афанасьевой можно было купить в прошлые выходные на маркете современного искусства WIN-WIN