Теперь я думаю, тексты — похожи на снегопад: они просто случаются, вдруг, когда долго ждёшь, а потом не ждёшь, и «как всегда неожиданно», и все такси — в-три-дорога, и до тридевятого царства дорогу заметает быстрее, чем успеваешь по ней проехать…
Теперь я думаю, всё случается в срок. Вот и мудрость, пожалуй, милый признак старения.
Я столько видела снега – разного, И жданного, и нежданного, Раннего, белого, грязного. У снега сотни оттенков, у льда сто тысяч названий — Одно из них — моё имя. Другое название — твоё неизвестное имя. Первого декабря — день твоего нерождения, Через десять дней после дня рождения деда, Меня тогда и привезли прямо с праздника, Скорая ехала через снег. «Как всегда неожиданно», у меня даже не было при себе документов. А в приёмной доктор ругалась, А после смеялась — Я никогда не помню, какую в детстве ломала ногу. Я сломала ногу, неудачно прыгнула, и меня повезли на санках. Тогда в Москве было много снега, и санки ехали так легко и нарядно. Двадцать лет спустя, не было такого белого снега, И радости катания на санках, Но я почему-то всё ещё это помню.
Тексты случаются. Идут себе, падают, кружатся потихоньку. Кто-то ловит их языком, Кто-то подставляет ладони.
Наешься грязного текста, Червяки в животе заведутся! Нельзя же писать обо всём, кое о чём лучше просто тихонько плакать. Столько снега выпало и никак его не остановишь.
Теперь я думаю, всё случается в срок. Мальчики вырастают, хочется гладить их по макушкам. Глупые, что вы тогда понимали, Что вы сейчас понимаете. Смешные снеговики, Мы-то знаем всё, — те, кто пришёл в костюмах снежинок.
Я сломала ногу и утренник прошёл без меня. Я дышала носом и не замёрзла, и вышла под снег живая. Я спускалась в подземные переходы, Ждала автобусы и трамваи, Ездила под землёй за три девять и ещё дальше, Я не снежная королева, я молодой специалист, Замотанный в три девять шарфов, Замотанный, Никем не посаженный на горячую печку. Никакого горячего шоколада, никакого рахат-лукума.
Текст идёт с утра и не собирается прекращаться. Но я не боюсь больше снега, пустоты и длинных ранящих текстов. Теперь я знаю — всему свой срок, И этому знанию нельзя научиться, Можно только смотреть на снег, Выходить под снег, И становиться снежною девой, Снежною бабой, «Как всегда неожиданно» немолодым уже неспециалистом. Поправлять не корону, а пуховый платок Брать лопату И расчищать дорогу. Даже если текстом снова всё заметёт к утру.
Теперь я думаю, тексты — похожи на снегопад: они просто случаются, вдруг, когда долго ждёшь, а потом не ждёшь, и «как всегда неожиданно», и все такси — в-три-дорога, и до тридевятого царства дорогу заметает быстрее, чем успеваешь по ней проехать…
Теперь я думаю, всё случается в срок. Вот и мудрость, пожалуй, милый признак старения.
Я столько видела снега – разного, И жданного, и нежданного, Раннего, белого, грязного. У снега сотни оттенков, у льда сто тысяч названий — Одно из них — моё имя. Другое название — твоё неизвестное имя. Первого декабря — день твоего нерождения, Через десять дней после дня рождения деда, Меня тогда и привезли прямо с праздника, Скорая ехала через снег. «Как всегда неожиданно», у меня даже не было при себе документов. А в приёмной доктор ругалась, А после смеялась — Я никогда не помню, какую в детстве ломала ногу. Я сломала ногу, неудачно прыгнула, и меня повезли на санках. Тогда в Москве было много снега, и санки ехали так легко и нарядно. Двадцать лет спустя, не было такого белого снега, И радости катания на санках, Но я почему-то всё ещё это помню.
Тексты случаются. Идут себе, падают, кружатся потихоньку. Кто-то ловит их языком, Кто-то подставляет ладони.
Наешься грязного текста, Червяки в животе заведутся! Нельзя же писать обо всём, кое о чём лучше просто тихонько плакать. Столько снега выпало и никак его не остановишь.
Теперь я думаю, всё случается в срок. Мальчики вырастают, хочется гладить их по макушкам. Глупые, что вы тогда понимали, Что вы сейчас понимаете. Смешные снеговики, Мы-то знаем всё, — те, кто пришёл в костюмах снежинок.
Я сломала ногу и утренник прошёл без меня. Я дышала носом и не замёрзла, и вышла под снег живая. Я спускалась в подземные переходы, Ждала автобусы и трамваи, Ездила под землёй за три девять и ещё дальше, Я не снежная королева, я молодой специалист, Замотанный в три девять шарфов, Замотанный, Никем не посаженный на горячую печку. Никакого горячего шоколада, никакого рахат-лукума.
Текст идёт с утра и не собирается прекращаться. Но я не боюсь больше снега, пустоты и длинных ранящих текстов. Теперь я знаю — всему свой срок, И этому знанию нельзя научиться, Можно только смотреть на снег, Выходить под снег, И становиться снежною девой, Снежною бабой, «Как всегда неожиданно» немолодым уже неспециалистом. Поправлять не корону, а пуховый платок Брать лопату И расчищать дорогу. Даже если текстом снова всё заметёт к утру.
#o_lishina_стихи
BY Туман этот я сама | Ольга Лишина
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Telegram, which does little policing of its content, has also became a hub for Russian propaganda and misinformation. Many pro-Kremlin channels have become popular, alongside accounts of journalists and other independent observers. As the war in Ukraine rages, the messaging app Telegram has emerged as the go-to place for unfiltered live war updates for both Ukrainian refugees and increasingly isolated Russians alike. Additionally, investors are often instructed to deposit monies into personal bank accounts of individuals who claim to represent a legitimate entity, and/or into an unrelated corporate account. To lend credence and to lure unsuspecting victims, perpetrators usually claim that their entity and/or the investment schemes are approved by financial authorities. Pavel Durov, Telegram's CEO, is known as "the Russian Mark Zuckerberg," for co-founding VKontakte, which is Russian for "in touch," a Facebook imitator that became the country's most popular social networking site. On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations.
from sa
