Есть такое понятие в политическое науке как смена режима (regime change). Означает ли оно, что обязательно происходит переход из одного качественного состояния в другое, то есть из автократии в демократию или наоборот? Вовсе нет.
Режим, как его определяет Барбара Геддес — а именно это определение сейчас принято многими политическими учеными — это совокупность формальных и неформальных правил, согласно которым принимаются решения, кем и в чьих интересах.
Соответственно, говорить о смене режима можно не только в случае его радикальной трансформации из одного качественного состояние в другое, а и тогда, когда претерпевает трансформацию в рамках существующего политического дизайна государства.
Например, когда никарагуанский диктатор Анастасио Сомоса потерял власть и уступил её Сандинистскому фронту национального освобождения (СФНО) в 1979 году, в стране сохранилась авторитарная система правления, но сам режим — сменился, так как изменилась структура и баланс власти внутри государства. Однако, если мы будем говорить, например, о чередовании генеральных секретарей КПК в Китае, то тут никакой смены режима не происходит.
Если следовать методологии Геддес, то можно увидеть, что со времени окончания Второй мировой войны, большинство смен режимов произошли внутри автократий и не закончились демократизацией, хотя с 90-х годов количество случаев демократизаций в авторитарных государствах численно превосходило кейсы сохранения автократий. Geddes, B., Wright, J., & Frantz, E. (2014). Autocratic breakdown and regime transitions: A new data set. Perspectives on politics, 12(2), 313-331.
Есть такое понятие в политическое науке как смена режима (regime change). Означает ли оно, что обязательно происходит переход из одного качественного состояния в другое, то есть из автократии в демократию или наоборот? Вовсе нет.
Режим, как его определяет Барбара Геддес — а именно это определение сейчас принято многими политическими учеными — это совокупность формальных и неформальных правил, согласно которым принимаются решения, кем и в чьих интересах.
Соответственно, говорить о смене режима можно не только в случае его радикальной трансформации из одного качественного состояние в другое, а и тогда, когда претерпевает трансформацию в рамках существующего политического дизайна государства.
Например, когда никарагуанский диктатор Анастасио Сомоса потерял власть и уступил её Сандинистскому фронту национального освобождения (СФНО) в 1979 году, в стране сохранилась авторитарная система правления, но сам режим — сменился, так как изменилась структура и баланс власти внутри государства. Однако, если мы будем говорить, например, о чередовании генеральных секретарей КПК в Китае, то тут никакой смены режима не происходит.
Если следовать методологии Геддес, то можно увидеть, что со времени окончания Второй мировой войны, большинство смен режимов произошли внутри автократий и не закончились демократизацией, хотя с 90-х годов количество случаев демократизаций в авторитарных государствах численно превосходило кейсы сохранения автократий. Geddes, B., Wright, J., & Frantz, E. (2014). Autocratic breakdown and regime transitions: A new data set. Perspectives on politics, 12(2), 313-331.
Telegram has gained a reputation as the “secure” communications app in the post-Soviet states, but whenever you make choices about your digital security, it’s important to start by asking yourself, “What exactly am I securing? And who am I securing it from?” These questions should inform your decisions about whether you are using the right tool or platform for your digital security needs. Telegram is certainly not the most secure messaging app on the market right now. Its security model requires users to place a great deal of trust in Telegram’s ability to protect user data. For some users, this may be good enough for now. For others, it may be wiser to move to a different platform for certain kinds of high-risk communications. Such instructions could actually endanger people — citizens receive air strike warnings via smartphone alerts. Telegram was co-founded by Pavel and Nikolai Durov, the brothers who had previously created VKontakte. VK is Russia’s equivalent of Facebook, a social network used for public and private messaging, audio and video sharing as well as online gaming. In January, SimpleWeb reported that VK was Russia’s fourth most-visited website, after Yandex, YouTube and Google’s Russian-language homepage. In 2016, Forbes’ Michael Solomon described Pavel Durov (pictured, below) as the “Mark Zuckerberg of Russia.” The message was not authentic, with the real Zelenskiy soon denying the claim on his official Telegram channel, but the incident highlighted a major problem: disinformation quickly spreads unchecked on the encrypted app. This ability to mix the public and the private, as well as the ability to use bots to engage with users has proved to be problematic. In early 2021, a database selling phone numbers pulled from Facebook was selling numbers for $20 per lookup. Similarly, security researchers found a network of deepfake bots on the platform that were generating images of people submitted by users to create non-consensual imagery, some of which involved children.
from sa
