«Итак, если я хочу быть услышанным и, главное, понятым, я должен писать иначе, чем он [Макс Хавелаар]. Но как мне писать? Пойми, читатель, я ищу ответа на это “как”, и поэтому-то моя книга так пестра. Она представляет коллекцию образчиков. Выбирайте, — я дам вам жёлтое, или голубое, или красное, — по вашему желанию».
Перед нами любопытный по форме метароман.
Сначала мы знакомимся с кофейным маклером Батавусом Дрогстоппелем, который выражает благопристойное общественное мнение. Скажем, что бедность безнравственна, так как проистекает из неверия. В конце первой главы Дрогстоппель оставляет нам визитку:
Ласт и Кᵒ КОФЕЙНЫЕ МАКЛЕРЫ Лавровая набережная, № 37
В один прекрасный (нет) день он сталкивается с давним знакомым. Нищий, тот разыскивает издателя для своих рукописей и в надежде на помощь передаёт их Дрогстоппелю. Мы читаем перечень этих рукописей — он занимает 6 страниц. Среди них попадаются вещи, имеющие отношение к кофейному делу. Они и вынуждают Дрогстоппеля взяться за перо:
«Мне стало ясно из бумаг Шальмана, что надвигается опасность, грозящая погубить весь кофейный рынок, и что эту опасность можно устранить только объединёнными силами всех маклеров».
Но вот беда: Дрогстоппель слишком любит правду, чтобы считать сочинительство достойным занятием. В итоге писать книгу, которая должна предотвратить опасность, берётся его помощник — молодой и сентиментальный немец Эрнст Штерн.
Штерн полностью меняет стиль и посыл повествования. Он с явной симпатией рассказывает историю Макса Хавелаара, которая близко повторяет историю Мультатули. В тексте Штерна много вставок — стихотворений, писем, разъяснений по поводу колониального управления; новелла. Время от времени Дрогстоппель его недовольно перебивает.
А на последних трёх страницах его перебивает уже сам Мультатули:
«Довольно, мой добрый Штерн! Я, Мультатули, перенимаю у тебя перо. Ты не призван писать биографию Хавелаара. Я вызвал тебя к жизни; ты послушно явился из Гамбурга, в очень короткое время я научил тебя недурно писать по-голландски, ты поцеловал Луизу Роземейер (что торгует сахаром), — довольно, Штерн! Я тебя отпускаю».
То, что следует дальше, по духу напоминает статью Эмиля Золя «Я обвиняю». В заключительных строках Мультатули напрямую обращается к Вильгельму III и спрашивает, действительно ли король Нидерландов хочет, чтобы от его имени более 30 миллионов человек подвергались насилию.
Этот роман обыкновенно прочитывается как антиколониальный и встраивается в традицию критики нидерландских властей. Чем он отличается от аналогичных текстов? Точно не знаю; возможно, именно своей необычной формой и афористичностью, которую легко взять на вооружение. А ещё языковым новаторством — Мультатули сближал книжный и разговорный нидерландский, — которое мы не можем оценить в переводе.
Как антиколониальный выпад «Макса Хавелаара» прочитывали даже индонезийские авторы: сказалась запущенная им цепочка событий. Прамудья Ананта Тур, например, утверждал, что этот роман убил колониализм. Правда, Мультатули не выступал в нём против колониализма как такового. Да, Макса Хавелаара возмущали административные злоупотребления. И всё-таки освободить Индонезию он не призывал — только управлять ею честно.
Кто боролся против колониализма как такового, так это праплемянник Мультатули, Эрнест Даувес Деккер: на четверть яванец, он стал одним из лидеров индонезийского национально-освободительного движения.
«Итак, если я хочу быть услышанным и, главное, понятым, я должен писать иначе, чем он [Макс Хавелаар]. Но как мне писать? Пойми, читатель, я ищу ответа на это “как”, и поэтому-то моя книга так пестра. Она представляет коллекцию образчиков. Выбирайте, — я дам вам жёлтое, или голубое, или красное, — по вашему желанию».
Перед нами любопытный по форме метароман.
Сначала мы знакомимся с кофейным маклером Батавусом Дрогстоппелем, который выражает благопристойное общественное мнение. Скажем, что бедность безнравственна, так как проистекает из неверия. В конце первой главы Дрогстоппель оставляет нам визитку:
Ласт и Кᵒ КОФЕЙНЫЕ МАКЛЕРЫ Лавровая набережная, № 37
В один прекрасный (нет) день он сталкивается с давним знакомым. Нищий, тот разыскивает издателя для своих рукописей и в надежде на помощь передаёт их Дрогстоппелю. Мы читаем перечень этих рукописей — он занимает 6 страниц. Среди них попадаются вещи, имеющие отношение к кофейному делу. Они и вынуждают Дрогстоппеля взяться за перо:
«Мне стало ясно из бумаг Шальмана, что надвигается опасность, грозящая погубить весь кофейный рынок, и что эту опасность можно устранить только объединёнными силами всех маклеров».
Но вот беда: Дрогстоппель слишком любит правду, чтобы считать сочинительство достойным занятием. В итоге писать книгу, которая должна предотвратить опасность, берётся его помощник — молодой и сентиментальный немец Эрнст Штерн.
Штерн полностью меняет стиль и посыл повествования. Он с явной симпатией рассказывает историю Макса Хавелаара, которая близко повторяет историю Мультатули. В тексте Штерна много вставок — стихотворений, писем, разъяснений по поводу колониального управления; новелла. Время от времени Дрогстоппель его недовольно перебивает.
А на последних трёх страницах его перебивает уже сам Мультатули:
«Довольно, мой добрый Штерн! Я, Мультатули, перенимаю у тебя перо. Ты не призван писать биографию Хавелаара. Я вызвал тебя к жизни; ты послушно явился из Гамбурга, в очень короткое время я научил тебя недурно писать по-голландски, ты поцеловал Луизу Роземейер (что торгует сахаром), — довольно, Штерн! Я тебя отпускаю».
То, что следует дальше, по духу напоминает статью Эмиля Золя «Я обвиняю». В заключительных строках Мультатули напрямую обращается к Вильгельму III и спрашивает, действительно ли король Нидерландов хочет, чтобы от его имени более 30 миллионов человек подвергались насилию.
Этот роман обыкновенно прочитывается как антиколониальный и встраивается в традицию критики нидерландских властей. Чем он отличается от аналогичных текстов? Точно не знаю; возможно, именно своей необычной формой и афористичностью, которую легко взять на вооружение. А ещё языковым новаторством — Мультатули сближал книжный и разговорный нидерландский, — которое мы не можем оценить в переводе.
Как антиколониальный выпад «Макса Хавелаара» прочитывали даже индонезийские авторы: сказалась запущенная им цепочка событий. Прамудья Ананта Тур, например, утверждал, что этот роман убил колониализм. Правда, Мультатули не выступал в нём против колониализма как такового. Да, Макса Хавелаара возмущали административные злоупотребления. И всё-таки освободить Индонезию он не призывал — только управлять ею честно.
Кто боролся против колониализма как такового, так это праплемянник Мультатули, Эрнест Даувес Деккер: на четверть яванец, он стал одним из лидеров индонезийского национально-освободительного движения.
BY Lukupäiväkirja
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Telegram boasts 500 million users, who share information individually and in groups in relative security. But Telegram's use as a one-way broadcast channel — which followers can join but not reply to — means content from inauthentic accounts can easily reach large, captive and eager audiences. Telegram, which does little policing of its content, has also became a hub for Russian propaganda and misinformation. Many pro-Kremlin channels have become popular, alongside accounts of journalists and other independent observers. The message was not authentic, with the real Zelenskiy soon denying the claim on his official Telegram channel, but the incident highlighted a major problem: disinformation quickly spreads unchecked on the encrypted app. Individual messages can be fully encrypted. But the user has to turn on that function. It's not automatic, as it is on Signal and WhatsApp. And while money initially moved into stocks in the morning, capital moved out of safe-haven assets. The price of the 10-year Treasury note fell Friday, sending its yield up to 2% from a March closing low of 1.73%.
from sa
