Telegram Group Search
В очередной раз открыла для дела "Последних Каролингов" Александра Говорова - и в очередной же раз не могу прийти в себя от того, как же это прекрасно и непостижимо. Как, ну как в "глухую пору листопада", в конце 1970-х годов вообще мог появиться текст такой сияющей жанровой свободы, такой кровавой жестокости, такого, прости господи, напряженного эротизма, такого яростного феминистического накала, да еще и рассчитанный на подростковую аудиторию?

И, конечно, "Каролинги" уже давно неотделимы от великих иллюстраций великого Геннадия Калиновского. Все же советская эпоха в целом и советская литература в частности (уж не говоря о советской книжной иллюстрации) куда шире и многогранней наших узких и однобоких о ней представлений.
Век жила, ни про каких квадроберов знать не знала, а теперь всюду мерещатся, тьфу, нечисть.

Вот совсем скоро уже выйдет наша с Екатериной Михайловной "Закладка", в которой обсудим, в частности, "Локиса" Проспера Мериме. Ну чем не повесть об опасностях квадробинга - юноша, идентифицирующий себя как медведь, в брачную ночь... Ладно, дальше спойлеры, но вы примерно поняли.

Или, допустим, новелла Амброза Бирса "Глаза пантеры". О том, как беременная женщина вступила в неосмотрительно долгий визуальный контакт с пантерой, и в результате дочь ее приобрела сложную анималистическую самоидентификацию. Ну, а дальше все примерно как в "Локисе"...

Смела ли я мечтать, что буду сидеть и размышлять над темой квадробинга в литературе. Или это уже, прости господи, терианы, не квадроберы?.. Или у кого-то из начальства просто дофига свободного времени и проблем других нет?..

Не дает ответа.
С удивлением обнаружила, что а) завтра вручают Нобелевку по литературе, б) я не помню, кому ее вручали в прошлом году. Да и в позапрошлом не очень помню. И в позапозапрошлом.

В целом, после того, как премия умерла в 2018 году (аккурат после Исигуро), а потом заново воскресла, это была какая-то уже совсем другая премия - примерно как в романе "Кладбище домашних животных" Стивена Кинга или в "Блаженны мертвые" Йона Айвиде Линдквиста. Обсуждать общую тенденцию и ее связь с акутальными реалиями по-своему интересно, конкретных лауреатов - нет.

Впрочем, если дадут Джоан Роулинг, или Стивену Кингу, или Джулиану Барнсу, или Сергею Жадану, или Владимиру Сорокину, или Алану Муру, будет о чем поговорить. Да даже если Нгуги Ва Тхионго или Адонису - чемпионам мира по пребыванию в списке претендентов - будет любопытно.

Но что-то я не жду хорошего.
Подумала, какой ещё ход Нобелевской премии по литературе мог бы меня взбодрить. Если бы награду присудили, ну, например сервису SudoWrite (специальная нейросеточка для писателей, предпочитающих называть себя assisted writers) или, не знаю - DipL. Вот это конечно будет да, Боб Дилан скучноватым решением покажется (если что, я бы все премии отдала Дилану), а все букмекеры, наконец, закроются от стыда и несостоятельности. Это, безусловно, случится, но а) надеюсь, мы не доживем, б) не в эту Нобелевскую смену - предыдущий призыв академиков тяготел к безобразиям, но знал толк в хорошей шутке. У нынешних же всё время какой-то сплошной Абдулразак Гурна получается.
Ну, что ж, новую Нобелевскую лауреатку кореянку Хан Ган я даже читала и даже по-русски (один роман). Давайте скажу вежливо: будем надеяться, что "Вегетарианка" не вершина ее творчества.
Коллега Наталья Ломыкина написала очень важный текст про новый извод книжного пиратства в России. Теперь то, что мы хотели бы читать по-русски, но не можем в силу решения правообладателей, мы все равно можем читать, но в нелегальных (спойлер: ужасных) переводах, причем не в интернете - о, где вы, милые времена самопальных сетевых переводов Гарри Поттера! - а вполне себе на бумаге. Книги издаются на, прости господи, новых и разного рода непризнанных территориях издательствами-невидимками, а распространяются через маркетплейсы (спойлер: по безумным ценам). Те, кто говорили, что "как в 90-е не будет", были, как выясняется, правы не во всем - подобная практика определенно копирует 90-е. В общем, почитайте - это какая-то такая реалия, которую нужно рефлексировать и иметь в виду.

(Если что, проговорю битым словом: я считаю большой ошибкой и бессмысленной жестокостью уход книжных правообладателей с российского книжного рынка - лучше бы вырученные деньги на помощь беженцам направили, если уж они так жгут им руки, но и к пиратству не питаю никаких теплых чувств).
В одном из давних интервью (читаю сейчас примерно все подряд - благо не так их и много) Донна Тартт рассказывает о своем любимом мопсе по имени Понго. Для тех, кто подзабыл, напомню, что Понго зовут главного героя книги Доди Смит "101 далматинец", бесстрашного и предприимчивого папу-далматинца, за своих (и чужих) щенят готового в огонь и воду. Не знаю, можно ли на этом основании утверждать, что Тартт такая уж поклонница Смит, но мне приятно думать, что да. Тем более, что о любви к этой писательнице неоднократно говорила и Джоан Роулинг - правда, называя не совсем уж малышовых "Далматинцев", а нежнейший подростковый роман Доди Смит "Я захватываю замок" (мой младший сын любил эту книгу до такой степени, что в честь главной героини нарек своего паука-птицееда Кассандрой).

Конечно, банан - это по большей части просто банан, но иногда перекинешь такой мостик от одного любимого автора к другому, пробежишься по нему из конца в конец - и как-то, вроде, повеселее.
А вот и сам герой
У меня сегодня какой-то colleagues' appreciation day, но я просто не могу не поделиться совершенно выдающимся интервью Лизы Биргер с Аллой Горбуновой. Если бы мне было нужно назвать современного писателя, ближе всех подошедшего к опасному порогу гениальности, я бы без колебаний назвала Горбунову. И вот из Лизиного текста этой гениальностью (а заодно и опасностью, и пороговостью) отчетливо веет.

Кстати, на обложке книги, которую Лиза с Аллой обсуждают (сборник рассказов "Нет никакой Москвы") мой блерб. Так давно его писала, что практически забыла, а меж тем книга наконец в продаже и она опять, как и все у Горбуновой, такая, что у меня искры из глаз и слов не хватает.
О, прозевала, а оказывается, Нобелевку по химии в том числе дали Демису Хассабису за (боюсь наврать) предсказание структуры белка или что-то в этом духе.

Долго вспоминала, откуда знаю это имя и вспомнила! Это же герой книги Бехамина Лабатута "MANIAC"! Хассабис там фигурирует в последней, третьей, части - той, где рассказывается об эпическом поединке в го между человеком и сконструированной Хассабисом машиной (спойлер: машина выиграла, и это, в общем, конец многовековой истории го).

Там он выведен как фигура в значительной степени апокалиптическая - безупречное и смертоносное орудие бога, явно решившего, что с человеческой цивилизацией пора сворачиваться. "MANIAC", конечно, книга скорее художественная, чем нет, и Хассабис у Лабатута не столько настоящий Хассабис, сколько зловещий символ неизбежно надвигающегося на нас будущего без нас.

Но, в общем, если кому не хватило северного сияния на Средиземном море, то вот вам еще - так сказать, в копилочку. Последние времена приходят, как и было предсказано.
И немного красоты с утра
Первый, по-моему, случай в моей жизни, когда я могу сказать: а вот эту Нобелевскую премию по экономике я давно ждала и даже предвидела! К сожалению, не знаю третьего участника списка - Саймона Джонсона, но Джеймс Робинсон и Дарон Асемоглу мне буквально как родные, потому что их бестселлер "Почему одни страны богатые, а другие бедные" (или "Why nations fail") я пересказывала, рекомендовала и использовала в качестве учебного пособия много лет. Очень поучительная книга, рассказывающая, что бывает с непослушными мальчиками со странами, в которых институты и элиты не инклюзивные, а экстрактивные, то есть такие, в которые снаружи не проберешься.

В общем, если вы еще нет, то обязательно почитайте - книга Робинсона и Асемоглу очень дружелюбна к обычному читателю и изобилует увлекательными историями и примерами (увы, слишком легко приложимыми и к отечеству нашему в его актуальном состоянии). А если возьметесь за русское издание, то обратите внимание на отличное предисловие Анатолия Чубайса, не утратившее актуальности несмотря на все горестные пертурбации последних лет.
А вот и Дмитрий Горшенин пишет про "Нет никакой Москвы" Аллы Горбуновой. Обратите внимание, как все мы - даже те, кто вообще-то не сколнен к избыточным поэтизмам в письменной речи - воспаряем, когда речь идет о ее прозе.

(Но мне все же "Жестянка" понравилась чуть больше, пожалуй)
Когда я прочла "Рассказ служанки" Маргарет Этвуд лет, например, шесть назад, мне он показался абсолютно фантастичным. Ну, то есть ладно бы глобальное потепление, тотальная и тоталитарная цифровизация, возвращение репрессивных режимов - это все понимаю, это нормальные, практические, так сказать, страхи, достойные лечь в основу антиутопии. Но такой регресс в отношении прав женщины - в том числе, прав на репродуктивную свободу?.. Уж чего-чего, а этого - казалось мне - бояться не стоит.

Ну, и вот мы там, где мы есть, и Этвуд, писавшая обо всем этом всем в глухие 1980-е, выходит, молодец. В окошко щерится Трамп с его запретом абортов, а в дверь вообще ломятся депутат Зайцев (или как его там) с налогом на бездетность и коллективная Лантратова с пропагандой чайлд-фри.

Но, если честно, предельная ситуация, описанная в "Рассказе служанки", все же выглядит несколько гипертрофированно даже сегодня. Поэтому я вам расскажу о другой книге, посвященной теме репродуктивного насилия - "Красным часам" Лени Зумас, вышедшей в издательстве "Дом историй" в отличном переводе Дарьи Кальницкой. Вот этот роман с его почти незаметным поначалу сдвигом относительно наблюдаемой нами реальности кажется мне куда более правдоподобным - и от этого особенно жутким.

В маленьком городке где-то на ветренном американском взморье одна женщина, домохозяйка с двумя шумными детьми, тихо (на самом деле, не очень-то и тихо) сходит с ума от одиночества и бессмысленности своей жизни. Другая женщина - школьная учительница средних лет - отчаянно мечтает о ребенке. Талантливая школьница беременнеет от случайного дружка. И, наконец, местная знахарка, дитя природы и нерефлексивная поборница женских свобод, ищет способы помочь им всем - и в результате становится объектом современной охоты на ведьм.

До поры мы не понимаем, что мир, который описывает Зумас, это не наш сегодняшний мир. В этом мире правительство США уравняло в правах людей и эмбрионов, поэтому теперь равно невозможны ни аборты (по новым правилам неотличимые от убийства), ни ЭКО (потому что эмбрион не давал согласия на зачатие).

Все остальное - школы, машины, дома, улицы, разговоры, покупки, деньги - все остается неизменным. И читателю так легко выпестовать в себе комфортную мысль: ну а что, в сущности, такого - люди живут как раньше, небо на землю не упало, выборы не отменили, о массовых репрессиях речи нет, девочки учатся наравне с мальчиками. Нормально же все, нет?

Нет. Проворот крошечной, вроде бы, социальной шестеренки меняет все. Понятный, даже по-своему уютный мир романа разворачивается к нам своей страшной изнанкой в тот момент, когда мы понимаем, насколько узок коридор, по которому отныне обречена идти каждая женщина. Насколько темен выход из него.

Как все гендерные антиутопии, "Красные часы" не лишены наивности и некоторого пафоса. Однако то, что Лени Зумас намеренно отказывается сгущать краски, не впихивает читателя в репродуктивный ад прямо на старте, а оставляет ему возможность осмотреться и самому, без дидактического авторского нажима, понять, что же, черт возьми, происходит, делает ее роман по-настоящему мощным высказыванием. Ну, а еще он красивый, грустный и поэтичный, в нем много излишеств и воздуха (не характерные для антиутопии вещи), и все это делает достигаемый Зумас эффект еще сильнее.

Порекомендовала бы этот роман нашим депутатам, но ведь не будут читать. Не их это - книжки.
От постоянного чтения глаза, фигурально выражаясь, перефокусируются и начинают видеть что-то странное - как в чешской сказке о лесовичках, которые воровали у людей глаза, а потом предлагали выбрать себе новые из общей кучи. И вот если ты выберешь неправильно, то тебе достанутся рыбьи глаза, и ими ты будешь видеть только рыб и водоросли. А если, например, кошачьи, то только кошек и мышей.

В общем, мне лесовички подсунули что-то такое, что бесконечно видит, как разные тексты между собой разговаривают. И выключить этот оптический белый шум невозможно.

Вот, например, у Хорхе Луиса Борхеса есть такой рассказ - "Человек на пороге", стилизованный под британскую колониальную прозу. Начинается он с того, что автор заявляет о своем категорическом нежелании уподобляться Киплингу - поэтому, дескать, все, далее им рассказанное, будет голой правдой, без всех этих киплинговских штучек и украшательств.

А потом, уже, в середине рассказа, упоминается некий сумасшедший (ему доверяют вынести приговор на суде над неоправданно жестоким английским чиновником в Индии). И что же мы читаем про этого сумасшедшего? Что он, не поверите, ходит по улицам, пересчитывая свои пальцы и дразня деревья.

Нормальное, вроде бы, поведение для сумасшедшего, правда? Но тут в моих лесовичкиных глазах вспыхивает искра - я знаю, знаю откуда это! Вот же оно:

Затем, что волей бога капля крови
На волос уклонилась от пути
И горячила мозг его, Еварра,
Изодранный, бродил среди скота,
Шутя с деревьями, считая пальцы,
Дразня туман, пока не вызвал бог
Его на труд.

И знаете, что это? Это не самая, мягко скажем, известная "масонская" баллада Редьярда Киплинга "Еварра и его боги" в переводе Ады Оношкович-Яцыны. Не хочет Борхес уподобляться Киплингу, ну-ну.

И вот зачем я все это все время вижу, господи.
Написала, меж тем, про роман Дэйва Эггерса "Вместе" - продолжение его же знаменитой "Сферы" (возможно, вы ее употребляли в виде одноименного фильма), которое мне понравилось существенно больше, чем собственно первая часть.

"Сеттинг, поначалу так прозрачно намекающий на предстоящую интерактивную экскурсию по цифровому ГУЛАГу, почти сразу оборачивается обманкой. Главный вопрос, который занимает Эггерса, не в том, как именно будет организован мир технологического принуждения, а в том, где пролегает та естественная граница, за которой человек готов перестать разменивать свободу на безопасность. И существует ли такая граница в принципе".
2024/10/17 07:37:51
Back to Top
HTML Embed Code: