Сборник задач по теологии

Моя позиция включает всё это как ценности, но она более обща и, пожалуй, более идеологична. Что не значит, что она не формировалась и не формируется в том числе в диалоге с конкретными людьми, и сейчас, когда я формулирую эти заметки, не имею некоторых из этих людей в качестве мысленных собеседников. Меня заботит рациональность веры в принципе. А тема соотношения веры и разума возникает не только в ситуации личного кризиса ожидания «человеческого лица» от православия или другой исторической системы. Она возникает в достаточно разных коммуникативных ситуациях, в столкновениях разных позиций, связанных с религией и религиозной верой. Наработанный опыт этих столкновений позволяет сформулировать важное о вере и разуме: вера, если это состояние созидательно для человека, не рациональна и не иррациональна по отдельности или по преимуществу: она интегральна. Она, будучи состоянием человека, вовлекает и иррациональное, и рациональное в нём. И если то, что человек называет своей верой, что-то в нём подавляет – например, рациональное за счёт иррационального – это не созидательное, а, наоборот, деструктивное состояние. Но только созидательную веру есть смысл иметь и есть смысл отстаивать.
Примечательно, что ценность разумности как свойства человека подразумевают (за некоторыми исключениями вне нашего рассмотрения) все участники. Так, именно к рациональности апеллирует такой критик ре-ортодоксии от ортодоксии, как С. Худиев. Хотя это рациональность определённого рода, она неплохо характеризуется утверждением одного из критиков Манифеста: «если Бог реален… то некоторые утверждения о Нем истинны, а некоторые – ложны». В рамках этой рациональности tertium non datur, она не подразумевает ситуаций в мышлении за пределами бинарной оппозиции «истина – ложь»; она вообще, похоже, не чувствует границу применения таких оппозиций. Соответственно понимается и вера: «Верить — значит, по меньшей мере, признавать за истину ряд утверждений о реальном мире: Бог существует, Он является Творцом мира, Христос воскрес из мертвых, Он вернется во славе, и т.д.». Итак, согласно такому пониманию, верим мы прежде всего в утверждения. Такую позицию совсем не обязательно принимать за норму мышления о вере и мышления в принципе. Но факт налицо: автор апеллирует к разумности, как бы он ее ни понимал.
И с другой, атеистической стороны оппоненты также апеллируют к разумности. Вера для них это, так сказать, замещение разума в ситуации, когда этого разума не хватает. Соответственно, Бог – «затычка для дыр в знании», причина необъяснённых явлений или следствие ментальной инерции, то, что тащат за собой из прошлого. Наука как проявление человеческого познающего разума постепенно вытесняет Бога, заставляет его отступать, а верующих – сдавать один за другим бастионы веры. Между наукой и религией, таким образом, идёт конкуренция, безнадёжная для второй из них. И здесь вера понимается как признание за истинное утверждений, истинность которых не проверена или не может быть проверена.
Обе позиции следует принять всерьёз как исходящие из ценности разума. Человек это разумное самосознающее существо, нам естественно ценить наш разум. Однако и ортодоксы, и атеисты, как мне (и не только мне) кажется, смешивают веру в глубоком и расхожем смысле смысле слова, можно сказать, веру и верования. Это то, от чего предостерегал Тиллих как от «интеллектуалистского искажения веры». Парадоксально, но этот «интеллектуализм», сводящий религиозную веру в Бога к вере в идеи о Боге, оказывается редукцией мышления о вере, «жертвой интеллектом». В споре такого теизма с атеизма победит скорее второй: высказывания о Боге, взятые как буквальные характеристики Бога, ни в каком удостоверяемом опыте не укоренены.

www.group-telegram.com/sa/sbornikzadachpoteologii.com/98

230 viewsedited  Dec 14 at 14:11

Моя позиция включает всё это как ценности, но она более обща и, пожалуй, более идеологична. Что не значит, что она не формировалась и не формируется в том числе в диалоге с конкретными людьми, и сейчас, когда я формулирую эти заметки, не имею некоторых из этих людей в качестве мысленных собеседников. Меня заботит рациональность веры в принципе. А тема соотношения веры и разума возникает не только в ситуации личного кризиса ожидания «человеческого лица» от православия или другой исторической системы. Она возникает в достаточно разных коммуникативных ситуациях, в столкновениях разных позиций, связанных с религией и религиозной верой. Наработанный опыт этих столкновений позволяет сформулировать важное о вере и разуме: вера, если это состояние созидательно для человека, не рациональна и не иррациональна по отдельности или по преимуществу: она интегральна. Она, будучи состоянием человека, вовлекает и иррациональное, и рациональное в нём. И если то, что человек называет своей верой, что-то в нём подавляет – например, рациональное за счёт иррационального – это не созидательное, а, наоборот, деструктивное состояние. Но только созидательную веру есть смысл иметь и есть смысл отстаивать.
Примечательно, что ценность разумности как свойства человека подразумевают (за некоторыми исключениями вне нашего рассмотрения) все участники. Так, именно к рациональности апеллирует такой критик ре-ортодоксии от ортодоксии, как С. Худиев. Хотя это рациональность определённого рода, она неплохо характеризуется утверждением одного из критиков Манифеста: «если Бог реален… то некоторые утверждения о Нем истинны, а некоторые – ложны». В рамках этой рациональности tertium non datur, она не подразумевает ситуаций в мышлении за пределами бинарной оппозиции «истина – ложь»; она вообще, похоже, не чувствует границу применения таких оппозиций. Соответственно понимается и вера: «Верить — значит, по меньшей мере, признавать за истину ряд утверждений о реальном мире: Бог существует, Он является Творцом мира, Христос воскрес из мертвых, Он вернется во славе, и т.д.». Итак, согласно такому пониманию, верим мы прежде всего в утверждения. Такую позицию совсем не обязательно принимать за норму мышления о вере и мышления в принципе. Но факт налицо: автор апеллирует к разумности, как бы он ее ни понимал.
И с другой, атеистической стороны оппоненты также апеллируют к разумности. Вера для них это, так сказать, замещение разума в ситуации, когда этого разума не хватает. Соответственно, Бог – «затычка для дыр в знании», причина необъяснённых явлений или следствие ментальной инерции, то, что тащат за собой из прошлого. Наука как проявление человеческого познающего разума постепенно вытесняет Бога, заставляет его отступать, а верующих – сдавать один за другим бастионы веры. Между наукой и религией, таким образом, идёт конкуренция, безнадёжная для второй из них. И здесь вера понимается как признание за истинное утверждений, истинность которых не проверена или не может быть проверена.
Обе позиции следует принять всерьёз как исходящие из ценности разума. Человек это разумное самосознающее существо, нам естественно ценить наш разум. Однако и ортодоксы, и атеисты, как мне (и не только мне) кажется, смешивают веру в глубоком и расхожем смысле смысле слова, можно сказать, веру и верования. Это то, от чего предостерегал Тиллих как от «интеллектуалистского искажения веры». Парадоксально, но этот «интеллектуализм», сводящий религиозную веру в Бога к вере в идеи о Боге, оказывается редукцией мышления о вере, «жертвой интеллектом». В споре такого теизма с атеизма победит скорее второй: высказывания о Боге, взятые как буквальные характеристики Бога, ни в каком удостоверяемом опыте не укоренены.

BY Сборник задач по теологии