Если ученый напишет, что люди рождаются из капусты, то будь он трижды Набоков — литературная виртуозность никого из коллег не заинтересует, потому что содержание неистинно. То есть в науке содержание важнее формы — великие научные открытия чаще всего описывались птичьим языком абстракций, но ученое сообщество — это не жюри по гимнастике, здесь оценивается не артистизм. И, напротив, псевдонаучная галиматья может быть подана великолепно — ну и что? «Зато как написал! Сколько веселости в этой его капустной теории, сколько Духа Юности! Ученый должен не просто познавать, но творить!». Вот пускай уходит в литературу и там творит сколько влезет.
К слову о литературе и о творчестве вообще. Если почитать манифесты всяких модернистов вековой давности, то об эстетике там будет два слова, а о настроении художника — двести два. Возьмем «Дадаистский манифест» Хюльзенбека (1918):
«Жизни, которая посредством отрицания стремится стать возвышенней, говорят — да! Говорить "да" значит говорить "нет": потрясающий фокусник бытия окрыляет нервы истинного дадаиста — так он лежит, так он мчится, так он едет на велосипеде — Полупантагрюэль, Полуфранциск, и хохочет, хохочет».
Понятно, что это — недорогой эпатаж, менее всего озабоченный содержательной стороной, но все же отметим, что о дадаисте мы отсюда узнаем, что он хохочет, но не узнаем, какое искусство он создает. В этом проблема всех литературных течений — творцы более озабочены тем, чтобы сказать, кто они, чем показать, что они делают. Мол, мы такие творческие, дерзкие, свободные — а то, что мы ни хрена не умеем писать ни полотна, ни тексты — так на это вы не обращайте внимание: подлинное творчество — внутри, в «Духе Юности»!
Нет. Искусство, как и наука (пусть и менее строго, чем наука), иерархично. Считаешь себя забубенным творцом — покажи результат. Результат — а не себя самого. «Эта картина написана не красной краской! она написана менструальной кровью — я не знала, как лучше выразить то отчаянье, которое ежедневно испытываю при мысли о женских страданиях при патриархате!». Мошенничество? Да, конечно — потому что результат творчества подменяется процедурой его достижения и сопутствующими переживаниями.
Эта подмена, вольная или невольная, видна и у Свасьяна. Результат творчества (научного или художественного) становится из цели средством. Результат творчества, созданного страстями, лишь удостоверяет факт страстей, но уводит взгляды публики от главного критерия оценки — качества. «Не смотрите, хорошо ли получилось — смотрите на меня, чувствуйте вместе со мной». Но чувства и страсти есть у всех — однако вклад в науки и искусства определяется не интенсивностью переживаний. Иначе бы каждого страдальца пришлось вводить в учебники по истории наук и искусств.
Плохие стихи не перестают быть плохими, даже если являются предсмертной запиской, равно как и хорошие не становятся хуже оттого, что написаны на заказ. Качество творчества — в нем самом, величие творца — в умении стабильно достигать высокого качества, а все остальное (веселье либо серьезность, сухость либо музыкальность) — это техники, успешность которых определяется результатом.
У Свасьяна (с Гёте) получается иначе: — Давайте создадим другую науку! — А с нынешней что не так? Методы не те? Результаты спорные? — Нет, это все неважно! Нынешней не хватает вольности духа, остроты переживания, музыкальности! — Што? — Халкионически-провансальское веселье — вот что должно прийти на смену затхлости старой науки! — Поговорим в другой раз — у меня кровь из ушей пошла, извините.
В заключении книги Свасьян пишет: «Первый опыт узнания [гетевской мысли] — атмосферичен; Гёте надо не изучать, им надо дышать; несравненный климат его должен быть предписан каждой мысли, угасающей в чаду абстракций».
Не надо дышать Гете. Надо дышать воздухом. Заботу о «несравненном климате» оставим Грете Тумберг — а лучше отберем и у нее. Ученый должен искать объективную истину, а художник — создавать качественную эстетику. Что у них внутри — чад абстракций или Дух Юности — не должно интересовать никого, кроме биографов, ежели таковые сыщутся.
Если ученый напишет, что люди рождаются из капусты, то будь он трижды Набоков — литературная виртуозность никого из коллег не заинтересует, потому что содержание неистинно. То есть в науке содержание важнее формы — великие научные открытия чаще всего описывались птичьим языком абстракций, но ученое сообщество — это не жюри по гимнастике, здесь оценивается не артистизм. И, напротив, псевдонаучная галиматья может быть подана великолепно — ну и что? «Зато как написал! Сколько веселости в этой его капустной теории, сколько Духа Юности! Ученый должен не просто познавать, но творить!». Вот пускай уходит в литературу и там творит сколько влезет.
К слову о литературе и о творчестве вообще. Если почитать манифесты всяких модернистов вековой давности, то об эстетике там будет два слова, а о настроении художника — двести два. Возьмем «Дадаистский манифест» Хюльзенбека (1918):
«Жизни, которая посредством отрицания стремится стать возвышенней, говорят — да! Говорить "да" значит говорить "нет": потрясающий фокусник бытия окрыляет нервы истинного дадаиста — так он лежит, так он мчится, так он едет на велосипеде — Полупантагрюэль, Полуфранциск, и хохочет, хохочет».
Понятно, что это — недорогой эпатаж, менее всего озабоченный содержательной стороной, но все же отметим, что о дадаисте мы отсюда узнаем, что он хохочет, но не узнаем, какое искусство он создает. В этом проблема всех литературных течений — творцы более озабочены тем, чтобы сказать, кто они, чем показать, что они делают. Мол, мы такие творческие, дерзкие, свободные — а то, что мы ни хрена не умеем писать ни полотна, ни тексты — так на это вы не обращайте внимание: подлинное творчество — внутри, в «Духе Юности»!
Нет. Искусство, как и наука (пусть и менее строго, чем наука), иерархично. Считаешь себя забубенным творцом — покажи результат. Результат — а не себя самого. «Эта картина написана не красной краской! она написана менструальной кровью — я не знала, как лучше выразить то отчаянье, которое ежедневно испытываю при мысли о женских страданиях при патриархате!». Мошенничество? Да, конечно — потому что результат творчества подменяется процедурой его достижения и сопутствующими переживаниями.
Эта подмена, вольная или невольная, видна и у Свасьяна. Результат творчества (научного или художественного) становится из цели средством. Результат творчества, созданного страстями, лишь удостоверяет факт страстей, но уводит взгляды публики от главного критерия оценки — качества. «Не смотрите, хорошо ли получилось — смотрите на меня, чувствуйте вместе со мной». Но чувства и страсти есть у всех — однако вклад в науки и искусства определяется не интенсивностью переживаний. Иначе бы каждого страдальца пришлось вводить в учебники по истории наук и искусств.
Плохие стихи не перестают быть плохими, даже если являются предсмертной запиской, равно как и хорошие не становятся хуже оттого, что написаны на заказ. Качество творчества — в нем самом, величие творца — в умении стабильно достигать высокого качества, а все остальное (веселье либо серьезность, сухость либо музыкальность) — это техники, успешность которых определяется результатом.
У Свасьяна (с Гёте) получается иначе: — Давайте создадим другую науку! — А с нынешней что не так? Методы не те? Результаты спорные? — Нет, это все неважно! Нынешней не хватает вольности духа, остроты переживания, музыкальности! — Што? — Халкионически-провансальское веселье — вот что должно прийти на смену затхлости старой науки! — Поговорим в другой раз — у меня кровь из ушей пошла, извините.
В заключении книги Свасьян пишет: «Первый опыт узнания [гетевской мысли] — атмосферичен; Гёте надо не изучать, им надо дышать; несравненный климат его должен быть предписан каждой мысли, угасающей в чаду абстракций».
Не надо дышать Гете. Надо дышать воздухом. Заботу о «несравненном климате» оставим Грете Тумберг — а лучше отберем и у нее. Ученый должен искать объективную истину, а художник — создавать качественную эстетику. Что у них внутри — чад абстракций или Дух Юности — не должно интересовать никого, кроме биографов, ежели таковые сыщутся.
BY Велецкие тетради
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Individual messages can be fully encrypted. But the user has to turn on that function. It's not automatic, as it is on Signal and WhatsApp. For tech stocks, “the main thing is yields,” Essaye said. Lastly, the web previews of t.me links have been given a new look, adding chat backgrounds and design elements from the fully-features Telegram Web client. On Telegram’s website, it says that Pavel Durov “supports Telegram financially and ideologically while Nikolai (Duvov)’s input is technological.” Currently, the Telegram team is based in Dubai, having moved around from Berlin, London and Singapore after departing Russia. Meanwhile, the company which owns Telegram is registered in the British Virgin Islands. In a message on his Telegram channel recently recounting the episode, Durov wrote: "I lost my company and my home, but would do it again – without hesitation."
from sa
