В русском политическом языке свирепствует острый синдром исключительной бинарности. Либо-либо, включить-выключить как единственная метафора связей двух субъектов, «кто платит, тот заказывает музыку», cui bono и вот это всё. Это не является адекватным языком для серьёзного описания связей между странами, в нашем случае Германией и США.
Связь ≠ зависимость ≠ вассалитет. Влияние ≠ контроль. Независимость ≠ отсутствие зависимостей, простите за каламбур.
Зависимость может быть добровольной, а отказ от конфликтной реализации своих интересов — проявлением суверенитета. Но могут быть и сферы взаимных связей, где зависимости выглядят и являются безальтернативными, как минимум в рамках приемлемых расходов и ущербов.
В теории complex interdependence (Keohane/Nye, эх, древние университетские времена, они тогда уже были устаревшими, но тем не менее) есть полезные для реалий глобализованных международных связей концепции чувствительности и уязвимости.
Чувствительность измеряет ущерб, вызванный внезапным и независимым от пострадавшей стороны изменением (например, Россия останавливает поставки газа, США вводят торговые санкции); уязвимость описывает, какова будет цена реструктуризации этой зависимости: поиск альтернатив, списание sunk cost и т. д.; (например, поиск новых источников энергии или перестройка конкурентоспособности своей экспортной экономики)
Достаток и успех современной Германии пришёл через активное, добровольное и инициативное вплетание самой себя в самые разные зависимости: в Европе (построение ЕС — это отказ от суверенитета как проявление независимости), с США, с Китаем, с Россией. Именно поэтому Германию так трясёт в начинающейся фазе частичной деглобализации. Вполне возможно, что немецкой модели процветания предстоит фундаментальное преобразование.
Но, естественно, есть принципиальная разница в типе и секторе зависимостей. Многое можно диверсифицировать: в энергетике есть рынок энергоресурсов. В торговых связях есть альтернативные направления и нереализованные потенциалы, как с Меркосуром. В миграционной политике есть разные инструменты с разным ценником и последствиями: отменить гуманитарные законы, закрыть границы, дать Турции миллиард, наладить контакт с режимами стран исхода.
Но какие „варианты“ у ФРГ в сфере безопасности? Разве у ядерного сдерживания есть рынок с альтернативными поставщиками?
Альтернатива, и она дискутируется уже много лет, — это развивать Европу не как дополняющий трансатлантизм, а как параллельный, пусть и дружественный ему проект. Берлину - брать на себя расходы за французское ядерное оружие. Координировать технологические стратегии. Вместе закупать редкоземельные элементы и другие критически важные ресурсы. Проводить свою промышленную политику. Понижать чувствительность и уязвимость зависимости от Вашингтона.
Отдельные шажки в этом направлении наблюдаются, но это, конечно, никоим образом не основная парадигма германской зависимости от „поставщиков безопасности“. Напротив, канцлер Шольц — один из наиболее трансатлантических канцлеров последних десятилетий. Он вкладывается в оборонные закупки у американского ВПК и синхронизацию внешней политики с Белым домом на еженедельной основе. Это тоже стратегия по минимизации „чувствительности“: Шольц думает, что таким образом можно понизить риски дисрупции немецко-американских отношений. В мире без Трампа..Из этого можно угадать и его диагноз по"уязвимости". И тут он вполне репрезентативен для немецких элит: стоимость настоящей замены США на собственные или европейские возможности настолько затмевает все эффекты от продолжения зависимости, что даже начинать этот процесс не имеет смысла. Именно поэтому предложения Макрона по политической реформе ЕС остались без ответа со стороны Меркель, именно поэтому его же предложения по более активной внешней и оборонной политике не вызвали реакции Шольца.
В русском политическом языке свирепствует острый синдром исключительной бинарности. Либо-либо, включить-выключить как единственная метафора связей двух субъектов, «кто платит, тот заказывает музыку», cui bono и вот это всё. Это не является адекватным языком для серьёзного описания связей между странами, в нашем случае Германией и США.
Связь ≠ зависимость ≠ вассалитет. Влияние ≠ контроль. Независимость ≠ отсутствие зависимостей, простите за каламбур.
Зависимость может быть добровольной, а отказ от конфликтной реализации своих интересов — проявлением суверенитета. Но могут быть и сферы взаимных связей, где зависимости выглядят и являются безальтернативными, как минимум в рамках приемлемых расходов и ущербов.
В теории complex interdependence (Keohane/Nye, эх, древние университетские времена, они тогда уже были устаревшими, но тем не менее) есть полезные для реалий глобализованных международных связей концепции чувствительности и уязвимости.
Чувствительность измеряет ущерб, вызванный внезапным и независимым от пострадавшей стороны изменением (например, Россия останавливает поставки газа, США вводят торговые санкции); уязвимость описывает, какова будет цена реструктуризации этой зависимости: поиск альтернатив, списание sunk cost и т. д.; (например, поиск новых источников энергии или перестройка конкурентоспособности своей экспортной экономики)
Достаток и успех современной Германии пришёл через активное, добровольное и инициативное вплетание самой себя в самые разные зависимости: в Европе (построение ЕС — это отказ от суверенитета как проявление независимости), с США, с Китаем, с Россией. Именно поэтому Германию так трясёт в начинающейся фазе частичной деглобализации. Вполне возможно, что немецкой модели процветания предстоит фундаментальное преобразование.
Но, естественно, есть принципиальная разница в типе и секторе зависимостей. Многое можно диверсифицировать: в энергетике есть рынок энергоресурсов. В торговых связях есть альтернативные направления и нереализованные потенциалы, как с Меркосуром. В миграционной политике есть разные инструменты с разным ценником и последствиями: отменить гуманитарные законы, закрыть границы, дать Турции миллиард, наладить контакт с режимами стран исхода.
Но какие „варианты“ у ФРГ в сфере безопасности? Разве у ядерного сдерживания есть рынок с альтернативными поставщиками?
Альтернатива, и она дискутируется уже много лет, — это развивать Европу не как дополняющий трансатлантизм, а как параллельный, пусть и дружественный ему проект. Берлину - брать на себя расходы за французское ядерное оружие. Координировать технологические стратегии. Вместе закупать редкоземельные элементы и другие критически важные ресурсы. Проводить свою промышленную политику. Понижать чувствительность и уязвимость зависимости от Вашингтона.
Отдельные шажки в этом направлении наблюдаются, но это, конечно, никоим образом не основная парадигма германской зависимости от „поставщиков безопасности“. Напротив, канцлер Шольц — один из наиболее трансатлантических канцлеров последних десятилетий. Он вкладывается в оборонные закупки у американского ВПК и синхронизацию внешней политики с Белым домом на еженедельной основе. Это тоже стратегия по минимизации „чувствительности“: Шольц думает, что таким образом можно понизить риски дисрупции немецко-американских отношений. В мире без Трампа..Из этого можно угадать и его диагноз по"уязвимости". И тут он вполне репрезентативен для немецких элит: стоимость настоящей замены США на собственные или европейские возможности настолько затмевает все эффекты от продолжения зависимости, что даже начинать этот процесс не имеет смысла. Именно поэтому предложения Макрона по политической реформе ЕС остались без ответа со стороны Меркель, именно поэтому его же предложения по более активной внешней и оборонной политике не вызвали реакции Шольца.
BY юсуповский
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
These administrators had built substantial positions in these scrips prior to the circulation of recommendations and offloaded their positions subsequent to rise in price of these scrips, making significant profits at the expense of unsuspecting investors, Sebi noted. Such instructions could actually endanger people — citizens receive air strike warnings via smartphone alerts. As a result, the pandemic saw many newcomers to Telegram, including prominent anti-vaccine activists who used the app's hands-off approach to share false information on shots, a study from the Institute for Strategic Dialogue shows. What distinguishes the app from competitors is its use of what's known as channels: Public or private feeds of photos and videos that can be set up by one person or an organization. The channels have become popular with on-the-ground journalists, aid workers and Ukrainian President Volodymyr Zelenskyy, who broadcasts on a Telegram channel. The channels can be followed by an unlimited number of people. Unlike Facebook, Twitter and other popular social networks, there is no advertising on Telegram and the flow of information is not driven by an algorithm. Ukrainian President Volodymyr Zelensky said in a video message on Tuesday that Ukrainian forces "destroy the invaders wherever we can."
from sa
