ліза херэш
***
Думаю пра Еўдакію Лось, якая гуляе ў шахматы ля ракі, ладдзі качак, гамбіты, якім бы абараняць каханых. Пра біжутэрыю восаў, ад якіх дранцвеюць мочкі і звініць у павадку.
Чакаем снегу, як музычных шпуль.
І Еўдакія Лось, якая кажа пра сябе “анкалагічная раба”, і мая маладушнасць. Разбітая ў пух варона ля Свіслачы, яе трапяткая крынічка.
Усё, што мне не хапіла смеласці дараваць.
Закаханыя сінхраністы ў разбегу перад скокам, іх далоні, зграбныя, як дубовыя лісты.
Дні покатам з воўны, залозаў шчытападобных. Пра Еўдакію Лось, ейны касцявы мозг, лёгкае трубчастае рэчыва на прасціне.
Вераб’і, што ўратавалі Бараўляны ад начных радыётэрапій. Рымляне з вафельнымі рушнікамі, дзікая мята ў лузах на падваконні. Язвы зямлі, скамянелыя ад ёду.
Бульбяныя абіркі ў галінах, здрадніцы займаюць койкамесцы на дротах.
Пра распад плутонія і паштоўкі, што плывуць у рэдакцыю. Мірныя атамы, коткі, блізкія.
Досыць пра выхад да мора, час палюбіць буйкі прамяністых вязей – без акуляраў бачна. Гарызонт блізка, як край бляхі. Фольга цёплага снегу.
Пра пялёсканне белых мядзведзей, цяжкое і мокрае футра. Час узяцца за скверы вызваліцеляў, ставіць мішэні, блізкія, нібы маршы. Навучыцца пільнасці, быць маяком у радыёзмроку. Абыходзіцца з замшай і вапнай, як галькай і мохам.
Высалы, мікраўзмор’і апсід і сходаў.
Думаю пра тое, як ты пішаш у салёнай вадзе катэдральных сценаў, і пад нашымі кашулькамі лімфатычныя вузлы, падазорныя радзімыя знакі, новаўтварэнні.
Не выйшаўшы ў мора, мы абмякаем унутры кантынента, загорнутыя ў газеты.
пераклад з расейскай мацвей драгун
***
Думаю пра Еўдакію Лось, якая гуляе ў шахматы ля ракі, ладдзі качак, гамбіты, якім бы абараняць каханых. Пра біжутэрыю восаў, ад якіх дранцвеюць мочкі і звініць у павадку.
Чакаем снегу, як музычных шпуль.
І Еўдакія Лось, якая кажа пра сябе “анкалагічная раба”, і мая маладушнасць. Разбітая ў пух варона ля Свіслачы, яе трапяткая крынічка.
Усё, што мне не хапіла смеласці дараваць.
Закаханыя сінхраністы ў разбегу перад скокам, іх далоні, зграбныя, як дубовыя лісты.
Дні покатам з воўны, залозаў шчытападобных. Пра Еўдакію Лось, ейны касцявы мозг, лёгкае трубчастае рэчыва на прасціне.
Вераб’і, што ўратавалі Бараўляны ад начных радыётэрапій. Рымляне з вафельнымі рушнікамі, дзікая мята ў лузах на падваконні. Язвы зямлі, скамянелыя ад ёду.
Бульбяныя абіркі ў галінах, здрадніцы займаюць койкамесцы на дротах.
Пра распад плутонія і паштоўкі, што плывуць у рэдакцыю. Мірныя атамы, коткі, блізкія.
Досыць пра выхад да мора, час палюбіць буйкі прамяністых вязей – без акуляраў бачна. Гарызонт блізка, як край бляхі. Фольга цёплага снегу.
Пра пялёсканне белых мядзведзей, цяжкое і мокрае футра. Час узяцца за скверы вызваліцеляў, ставіць мішэні, блізкія, нібы маршы. Навучыцца пільнасці, быць маяком у радыёзмроку. Абыходзіцца з замшай і вапнай, як галькай і мохам.
Высалы, мікраўзмор’і апсід і сходаў.
Думаю пра тое, як ты пішаш у салёнай вадзе катэдральных сценаў, і пад нашымі кашулькамі лімфатычныя вузлы, падазорныя радзімыя знакі, новаўтварэнні.
Не выйшаўшы ў мора, мы абмякаем унутры кантынента, загорнутыя ў газеты.
пераклад з расейскай мацвей драгун
make peace make peace make peace
stop fighting gimme kiss
and if you’re gonna fight
then i am gonna bite
and if it’s not doing the trick
then i will fight ya with a brick
and if the brick is breaking
our friendship is in making
translated from russian by dani soboleva 🧱🌱
stop fighting gimme kiss
and if you’re gonna fight
then i am gonna bite
and if it’s not doing the trick
then i will fight ya with a brick
and if the brick is breaking
our friendship is in making
translated from russian by dani soboleva 🧱🌱
Энн Лаутербах
В ПУТИ
То, что внушала музыка и что
обрело вход, было поначалу
ограничено: изменения на отрезке
постепенности. Мы пока еще не могли определиться с именем.
И, не определившись с именем, мы отправились дальше,
с чувством, что страницы переворачиваются,
и музыка теряется по прибытии.
Дождь, неутихающий, подсказывал,
как если бы он был напоминанием, знаком своего осуществления,
позволением того, что мы знали все это время:
дождь прекратится, и мы поймем это.
Мы были на экскурсии,
это очевидно, но
мы не решались ничего брать с собой,
даже если останавливались время от времени,
чтобы предложить друг другу: «Вот, это тебе».
Это было нечто, что мы уже дарили прежде,
и потому оно содержало пустоту
или паузу в веществе, но мы не могли поступать
иначе, учитывая сколько всего кануло: формальная часть.
Включения были насыщены, но отделены.
Мы научились вслушиваться нота за нотой
и добираться, рискуя, но радуясь, к открытию.
(перевод Сергея Хана)
В ПУТИ
То, что внушала музыка и что
обрело вход, было поначалу
ограничено: изменения на отрезке
постепенности. Мы пока еще не могли определиться с именем.
И, не определившись с именем, мы отправились дальше,
с чувством, что страницы переворачиваются,
и музыка теряется по прибытии.
Дождь, неутихающий, подсказывал,
как если бы он был напоминанием, знаком своего осуществления,
позволением того, что мы знали все это время:
дождь прекратится, и мы поймем это.
Мы были на экскурсии,
это очевидно, но
мы не решались ничего брать с собой,
даже если останавливались время от времени,
чтобы предложить друг другу: «Вот, это тебе».
Это было нечто, что мы уже дарили прежде,
и потому оно содержало пустоту
или паузу в веществе, но мы не могли поступать
иначе, учитывая сколько всего кануло: формальная часть.
Включения были насыщены, но отделены.
Мы научились вслушиваться нота за нотой
и добираться, рискуя, но радуясь, к открытию.
(перевод Сергея Хана)
СТРАСТНОЙ ПСАЛОМ № 51
На Вальхусском холме
распинают мужчину.
Народ раскупает билеты
на автобусы,
чтобы на него посмотреть.
Солнечно и жарко,
море спокойное и синее.
Это красивый мужчина
с широким лбом
и светлыми волосами.
И девочка с глазами зелёного моря
говорит мне:
Не скучно ли этому человеку
быть распятым?
1946
Стейн Стейнар
пер с исл Виктя
На Вальхусском холме
распинают мужчину.
Народ раскупает билеты
на автобусы,
чтобы на него посмотреть.
Солнечно и жарко,
море спокойное и синее.
Это красивый мужчина
с широким лбом
и светлыми волосами.
И девочка с глазами зелёного моря
говорит мне:
Не скучно ли этому человеку
быть распятым?
1946
Стейн Стейнар
пер с исл Виктя
Свобода
он хлестал вино всю ночь
двадцать восьмого, думал о ней:
как ходила как болтала как любила
как говорила слова что похожи на правду
но не были ей, и он знал все цвета
её платьев
и туфель — он знал стопу и изгиб
каждого каблука
и размер её ноги.
и снова она ушла, а когда он
вернулся и
она притащила с собой эту особую вонь,
ну да
она припёрлась в 3 часа ночи
замызганная как хавронья поедающая дерьмо
и
он выхватил мясницкий нож
и она завизжала
вжимаясь в стену комнатушки
ещё почему-то прелестная
пусть и пропахла любовью
и он прикончил бокал вина.
то желтое платье
его любимое
и она завизжала снова.
он схватил нож
расстегнул ремень
разорвал ткань на глазах у неё
и отрезал себе яйца.
он нёс их в руках
абрикосами
и смыл их в
унитаз
а она всё визжала
комната побагровела
БОЖЕ О БОЖЕ!
ЧТО ТЫ НАТВОРИЛ?
и он сидел там зажав 3 полотенца
между ног
наплевав теперь ушла она или осталась
в жёлтом зеленом
да в чём угодно.
он держал их одной рукой а другой
приподнявшись плеснул
ещё вина.
Чарльз Буковски
перевод с английского Евгении Либерман
он хлестал вино всю ночь
двадцать восьмого, думал о ней:
как ходила как болтала как любила
как говорила слова что похожи на правду
но не были ей, и он знал все цвета
её платьев
и туфель — он знал стопу и изгиб
каждого каблука
и размер её ноги.
и снова она ушла, а когда он
вернулся и
она притащила с собой эту особую вонь,
ну да
она припёрлась в 3 часа ночи
замызганная как хавронья поедающая дерьмо
и
он выхватил мясницкий нож
и она завизжала
вжимаясь в стену комнатушки
ещё почему-то прелестная
пусть и пропахла любовью
и он прикончил бокал вина.
то желтое платье
его любимое
и она завизжала снова.
он схватил нож
расстегнул ремень
разорвал ткань на глазах у неё
и отрезал себе яйца.
он нёс их в руках
абрикосами
и смыл их в
унитаз
а она всё визжала
комната побагровела
БОЖЕ О БОЖЕ!
ЧТО ТЫ НАТВОРИЛ?
и он сидел там зажав 3 полотенца
между ног
наплевав теперь ушла она или осталась
в жёлтом зеленом
да в чём угодно.
он держал их одной рукой а другой
приподнявшись плеснул
ещё вина.
Чарльз Буковски
перевод с английского Евгении Либерман
Никки Джованни
ПОЭМА ЖЕНЩИНЫ
видишь ли, вся моя жизнь
связана
с несчастьем
отец готовит завтрак
а я толстею как свинья
или у нас совсем нет
еды и отец доказывает
свою некомпетентность
снова
мне хотелось бы знать каково
это быть свободной —
это иметь работу
на которой тебе не дадут работать
или не иметь вообще работы
кастрирование меня
(да с женщинами это тоже случается)
это быть сексуальным объектом если ты красивая
и без любви
или с любовью но без секса если ты толстая
вернись толстая черная женщина будь матерью
бабушкой сильной вещью но не женщиной
манипуляторкой романтичной женщиной нуждающейся в любви
ищущей мужчин пожирающей члены потеющей
похуй на жажду любви ищущая женщина
это дырка в твоем ботинке
но ты покупаешь маленькой сестренке платье
а она говорит не надо
и ты знаешь
прекрасно знаешь что действительно не надо
это улыбки что мы дарим только
хорошо одетым социальным работникам
а не друг другу
только улыбки типа «я знаю
что ты играешь сестренка»
и это не улыбка
на самом деле
радость — это найти беременного таракана
и раздавить его
а не в том чтобы найти кого-то кого можно удержать
отпусти слезь вернись не настраивай
меня против себя черная псина
как ты смеешь заботиться
обо мне
ты совсем без мозгов
потому что я хорошая ты видимо
ниже того чтобы об этом заботиться
это грязный дом
со вчерашним арбузом
и понедельничными слезами
потому что истинные леди не
знают как убираться
это интеллектуальное опустошение
всех
кто пытается избежать эмоциональных обязательств
“да, дорогая, я бы вышла
за него замуж, но у него нет диплома”
это кривоногая, в мини-юбке
в парике сдохшая (крашеная) блондинка со шрамом после родов
родившаяся мертвой мое презрение твоя шлюха
на грубых каблуках со сломанными ногтями напудренная
столкнись со мной лицом
вся жизнь которого связана
с несчастьем
потому что это единственное
что
я
знаю по-настоящему
(перевод Алеси Князевой)
ПОЭМА ЖЕНЩИНЫ
видишь ли, вся моя жизнь
связана
с несчастьем
отец готовит завтрак
а я толстею как свинья
или у нас совсем нет
еды и отец доказывает
свою некомпетентность
снова
мне хотелось бы знать каково
это быть свободной —
это иметь работу
на которой тебе не дадут работать
или не иметь вообще работы
кастрирование меня
(да с женщинами это тоже случается)
это быть сексуальным объектом если ты красивая
и без любви
или с любовью но без секса если ты толстая
вернись толстая черная женщина будь матерью
бабушкой сильной вещью но не женщиной
манипуляторкой романтичной женщиной нуждающейся в любви
ищущей мужчин пожирающей члены потеющей
похуй на жажду любви ищущая женщина
это дырка в твоем ботинке
но ты покупаешь маленькой сестренке платье
а она говорит не надо
и ты знаешь
прекрасно знаешь что действительно не надо
это улыбки что мы дарим только
хорошо одетым социальным работникам
а не друг другу
только улыбки типа «я знаю
что ты играешь сестренка»
и это не улыбка
на самом деле
радость — это найти беременного таракана
и раздавить его
а не в том чтобы найти кого-то кого можно удержать
отпусти слезь вернись не настраивай
меня против себя черная псина
как ты смеешь заботиться
обо мне
ты совсем без мозгов
потому что я хорошая ты видимо
ниже того чтобы об этом заботиться
это грязный дом
со вчерашним арбузом
и понедельничными слезами
потому что истинные леди не
знают как убираться
это интеллектуальное опустошение
всех
кто пытается избежать эмоциональных обязательств
“да, дорогая, я бы вышла
за него замуж, но у него нет диплома”
это кривоногая, в мини-юбке
в парике сдохшая (крашеная) блондинка со шрамом после родов
родившаяся мертвой мое презрение твоя шлюха
на грубых каблуках со сломанными ногтями напудренная
столкнись со мной лицом
вся жизнь которого связана
с несчастьем
потому что это единственное
что
я
знаю по-настоящему
(перевод Алеси Князевой)
Роберт Данкен
Зимняя песня Земли
1
Прекрасные юноши и девушки!
Их стойкость в борьбе с войной
сотворила зелень в сердце моём.
Во тьме безнадёжной зимы
девичье лицо — чистая луна,
сияющая любимой ей Истиной,
Благовещением, клятвой,
которую вера хранит.
Семя, в слепой Земле мёрзнущее,
духи нового Солнца ищут тебя!
Лицо Марии — Звезда лучащаяся
На груди дыханья её
"частица Солнца, Дитя,
"ваяющее себя из облаков
"с лучами Солнца в атмосфере
"льющимися сквозь них."
2
В буре ярости и жестокости
верховоды зла появляются и исчезают,
главы государства, владыки холодной войны,
старый дракон, чья чешуя из трупов людей,
чьё дыхание губит посевы и выжигает деревни,
снова требует истребления,
наши жизни и гнева, ведущего к власти
над нами. Нацепивший непроглядную маску Джонсона
с головой Хамфри, торчащей из задницы,
воет он и порождает над Азией и Америкой
бойню невинных и царство гнева.
Наши жизни устремляются вниз, внутрь, корнями вглубь.
Духи живых звёзд возвращаются к Солнцу,
под землёй творящему волшебство света,
воскрешая глубокие корни. Мы спускаемся
к сердцу нашей тоски, хранилищу,
где юность взойдёт новыми ростками
прилива весеннего. О зелёный весенний прилив
личного стремления к общему благу,
клятве Христовой о братстве, клятве
любовников о наполнении друг друга!
"Кровь внутренней Земли бурлит в середине Зимы"
Под Землёй:
священные Ясли — слабый свет лампы,
огромные тени — несколько
напуганных пастухов — трое
волхвов или магов видят в Дите
из сказаний младенца — Иосифа,
чья вера в отце, и деву,
чья девственность порождает — и нового
владыку истинной жизни, Любви
как мы помним, он всегда рождался,
как и сейчас, во времена отчаяния,
не нашедший места в Харчевне,
преследуемый по Законам Ирода,
ночью бежавший, в Египте скрывшийся.
Любовь в Его юной невинности,
сияющая Своей глубиной ночи и времени,
ждала, и теперь — это
весть о Рождестве — возвращается снова,
пронося Солнечный свет
на прекрасном лице Его.
(перевод с английского Дмитрий Сабиров)
Зимняя песня Земли
1
Прекрасные юноши и девушки!
Их стойкость в борьбе с войной
сотворила зелень в сердце моём.
Во тьме безнадёжной зимы
девичье лицо — чистая луна,
сияющая любимой ей Истиной,
Благовещением, клятвой,
которую вера хранит.
Семя, в слепой Земле мёрзнущее,
духи нового Солнца ищут тебя!
Лицо Марии — Звезда лучащаяся
На груди дыханья её
"частица Солнца, Дитя,
"ваяющее себя из облаков
"с лучами Солнца в атмосфере
"льющимися сквозь них."
2
В буре ярости и жестокости
верховоды зла появляются и исчезают,
главы государства, владыки холодной войны,
старый дракон, чья чешуя из трупов людей,
чьё дыхание губит посевы и выжигает деревни,
снова требует истребления,
наши жизни и гнева, ведущего к власти
над нами. Нацепивший непроглядную маску Джонсона
с головой Хамфри, торчащей из задницы,
воет он и порождает над Азией и Америкой
бойню невинных и царство гнева.
Наши жизни устремляются вниз, внутрь, корнями вглубь.
Духи живых звёзд возвращаются к Солнцу,
под землёй творящему волшебство света,
воскрешая глубокие корни. Мы спускаемся
к сердцу нашей тоски, хранилищу,
где юность взойдёт новыми ростками
прилива весеннего. О зелёный весенний прилив
личного стремления к общему благу,
клятве Христовой о братстве, клятве
любовников о наполнении друг друга!
"Кровь внутренней Земли бурлит в середине Зимы"
Под Землёй:
священные Ясли — слабый свет лампы,
огромные тени — несколько
напуганных пастухов — трое
волхвов или магов видят в Дите
из сказаний младенца — Иосифа,
чья вера в отце, и деву,
чья девственность порождает — и нового
владыку истинной жизни, Любви
как мы помним, он всегда рождался,
как и сейчас, во времена отчаяния,
не нашедший места в Харчевне,
преследуемый по Законам Ирода,
ночью бежавший, в Египте скрывшийся.
Любовь в Его юной невинности,
сияющая Своей глубиной ночи и времени,
ждала, и теперь — это
весть о Рождестве — возвращается снова,
пронося Солнечный свет
на прекрасном лице Его.
(перевод с английского Дмитрий Сабиров)
Ибн Даган из Андалусии
Ибн Даган из Андалусии,
последний еврейский поэт
на испанской земле,
в глубинах цветущих палисадов
желанное лицо целовал,
шепча, как молитву:
«цветы под шагом твоим распускаются,
прекрасен свет твой, как солнца луч,
как первый проблеск зари,
ты звезда моих очей»,
– и вот погнали
евреев до единого прочь из Кастилии
и Арагона.
что в песне оплакивал он,
Ибн Даган?
история здесь умолкает.
мы знаем лишь,
как тысячи пустились прочь в безвестность,
в чужой, незнакомый край.
тысячи гибли от голода,
тысячи – замерзали.
разбойники их стерегли, калечили
и обирали до нитки.
а те, что уцелели –
уселись по грязным обочинам
на голую нищую землю
и стали Машиаха ждать.
Он, говорили, явится
в тысяча пятьсот третьем году.
Рейзл Жихлински
перевод с идиша Евгении Либерман
Ибн Даган из Андалусии,
последний еврейский поэт
на испанской земле,
в глубинах цветущих палисадов
желанное лицо целовал,
шепча, как молитву:
«цветы под шагом твоим распускаются,
прекрасен свет твой, как солнца луч,
как первый проблеск зари,
ты звезда моих очей»,
– и вот погнали
евреев до единого прочь из Кастилии
и Арагона.
что в песне оплакивал он,
Ибн Даган?
история здесь умолкает.
мы знаем лишь,
как тысячи пустились прочь в безвестность,
в чужой, незнакомый край.
тысячи гибли от голода,
тысячи – замерзали.
разбойники их стерегли, калечили
и обирали до нитки.
а те, что уцелели –
уселись по грязным обочинам
на голую нищую землю
и стали Машиаха ждать.
Он, говорили, явится
в тысяча пятьсот третьем году.
Рейзл Жихлински
перевод с идиша Евгении Либерман
ОГНИ И ЗВУКИ
Сочельник — и я зажигаю
свечу так же, как прежде было —
маленькие свечки.
Она горит на моем столе,
довольная тогда своей жизнью,
куёт тишину из света.
И я жду, что услышу
как прежде было, что яркие звуки
ринутся с места
с низких башенок,
что услышу, как они носятся
над белой землей, вздымаясь
выше, выше,
как если бы они задумали осесть
на своих звёздах,
и так что огни и звуки
вместе бы начали
с неба сквозь воздух
свой освященный путь.
Ханнес Петурссон
1968
пер. с исл. Виктя
за помощь в переводе спасибо Алле
Сочельник — и я зажигаю
свечу так же, как прежде было —
маленькие свечки.
Она горит на моем столе,
довольная тогда своей жизнью,
куёт тишину из света.
И я жду, что услышу
как прежде было, что яркие звуки
ринутся с места
с низких башенок,
что услышу, как они носятся
над белой землей, вздымаясь
выше, выше,
как если бы они задумали осесть
на своих звёздах,
и так что огни и звуки
вместе бы начали
с неба сквозь воздух
свой освященный путь.
Ханнес Петурссон
1968
пер. с исл. Виктя
за помощь в переводе спасибо Алле
Чарльз Симик
Грядёт зима
Безумец и бездомный
Укрываются от холода
В склепе сказочно богатых,
Где кутаются в свои лохмотья,
Оберегая только друг друга,
Когда приезжает катафалк,
Волоча свежесть недавно срезанных роз
И толпы прислуги
Со снегом на их чёрных плечах,
Торопящихся опустить тяжёлый гроб,
Чтоб он отчалил в ад, Сатане на радость.
(пер. с английского Дмитрий Сабиров)
Грядёт зима
Безумец и бездомный
Укрываются от холода
В склепе сказочно богатых,
Где кутаются в свои лохмотья,
Оберегая только друг друга,
Когда приезжает катафалк,
Волоча свежесть недавно срезанных роз
И толпы прислуги
Со снегом на их чёрных плечах,
Торопящихся опустить тяжёлый гроб,
Чтоб он отчалил в ад, Сатане на радость.
(пер. с английского Дмитрий Сабиров)
Today the willows are anxious like small animals.
Turns out that hedgehogs can carry rabies, and squirrels too.
You shouldn't pick up a hedgehog sitting peacefully on a trail.
And a squirrel is compactly rabid in its own way, reckless in every crown.
Barthes knows: an obsession is black zen, and I've spend a whole morning
dreaming of a wrist with a dagger-shaped scar.
This formula, 'I want to look at the trees together with you', and another one
('I want to die') are equivalent and equally helpless,
as trite and helpless as everything said by a lover.
Александра Цибуля.
Перевод с русского Максима Дрёмова.
Turns out that hedgehogs can carry rabies, and squirrels too.
You shouldn't pick up a hedgehog sitting peacefully on a trail.
And a squirrel is compactly rabid in its own way, reckless in every crown.
Barthes knows: an obsession is black zen, and I've spend a whole morning
dreaming of a wrist with a dagger-shaped scar.
This formula, 'I want to look at the trees together with you', and another one
('I want to die') are equivalent and equally helpless,
as trite and helpless as everything said by a lover.
Александра Цибуля.
Перевод с русского Максима Дрёмова.
Джон Эшбери
Зимние грёзы
На бульваре прошел мимо огромного спрута.
Его мало волновал я
или обстановка вокруг, хотя одна из присосок
задумчиво ощупывала кольца шипов у бульварного дерева,
как монокль, который рассеяно опускают
к странице газеты, и слова,
как рабочие муравьи, быстро приходят в движение:
«Обвиняемому уже НЕ В ПЕРВЫЙ РАЗ предлагали.
По его СОБСТВЕННОМУ ПРИЗНАнию, шумиха четырежды поднималась в тот первый ГОд…»
Тогда я уже был у дома, спасибо моей смекалке и упорству.
Морж воет в кустарнике,
все манеры забыты или вытравлены.
Неудивительно, что дом — светлое место,
если жизнь — это твой конёк.
(пер. с английского Дмитрий Сабиров)
Зимние грёзы
На бульваре прошел мимо огромного спрута.
Его мало волновал я
или обстановка вокруг, хотя одна из присосок
задумчиво ощупывала кольца шипов у бульварного дерева,
как монокль, который рассеяно опускают
к странице газеты, и слова,
как рабочие муравьи, быстро приходят в движение:
«Обвиняемому уже НЕ В ПЕРВЫЙ РАЗ предлагали.
По его СОБСТВЕННОМУ ПРИЗНАнию, шумиха четырежды поднималась в тот первый ГОд…»
Тогда я уже был у дома, спасибо моей смекалке и упорству.
Морж воет в кустарнике,
все манеры забыты или вытравлены.
Неудивительно, что дом — светлое место,
если жизнь — это твой конёк.
(пер. с английского Дмитрий Сабиров)
Майкл Палмер
"Все те слова..."
Все те слова, что мы использовали для вещей, теперь отброшены, чтобы их познать. Там в горах я наткнулся на последнее дерево или букву А. Что оно мне сказало, звучало кратко, "Я окружено бесполезностью синего, рассыпающейся со всех сторон на поля горькой полыни, исцеление и век. Если ты пальцами разотрёшь одну из этих трав, запах прилипнет к твоей руке, но его частицы будут вполне невидимы. Это язык, который тебе не понять". Разбирая брёвна буквенного дерева, я нёс их одно за одним вниз по склону до дома и подкидывал в пламя. Потом мы жарили на углях красную кефаль с маслом, перцем, солью и дикой душицей.
(пер. с английского Дмитрий Сабиров)
"Все те слова..."
Все те слова, что мы использовали для вещей, теперь отброшены, чтобы их познать. Там в горах я наткнулся на последнее дерево или букву А. Что оно мне сказало, звучало кратко, "Я окружено бесполезностью синего, рассыпающейся со всех сторон на поля горькой полыни, исцеление и век. Если ты пальцами разотрёшь одну из этих трав, запах прилипнет к твоей руке, но его частицы будут вполне невидимы. Это язык, который тебе не понять". Разбирая брёвна буквенного дерева, я нёс их одно за одним вниз по склону до дома и подкидывал в пламя. Потом мы жарили на углях красную кефаль с маслом, перцем, солью и дикой душицей.
(пер. с английского Дмитрий Сабиров)
Сон словно свет месяца
свет месяца словно сон
словно свет месяца
сон что мне приснился наконец ночью
словно океан словно месяц словно кильватер
словно глаза глубоко в океане
словно ты забываешь меня
словно ты вспоминаешь меня вечером
словно плавание по океану, одному и серому
словно ты приходишь ко мне
словно ты приходишь наконец ночью
словно кильватер в свете месяца
словно месяц в кильватере и океан, громадный и один.
Сигфус Дадассон
1947–1951
пер. с исл. Виктя
свет месяца словно сон
словно свет месяца
сон что мне приснился наконец ночью
словно океан словно месяц словно кильватер
словно глаза глубоко в океане
словно ты забываешь меня
словно ты вспоминаешь меня вечером
словно плавание по океану, одному и серому
словно ты приходишь ко мне
словно ты приходишь наконец ночью
словно кильватер в свете месяца
словно месяц в кильватере и океан, громадный и один.
Сигфус Дадассон
1947–1951
пер. с исл. Виктя
surface transport needs its own poet
everything needs its own poet
the trolley quietude is floating
and you should say a silent goodbuy
to a sorrowful girl with a violin, to an unkind not yet old oldster:
what could be dearer than strangers, of all things?
such faces exist when you don't know it's your soul which hurts, or your spine
you exit and there's a moonshine
Василий Бородин.
Перевод с русского Максима Дрёмова.
everything needs its own poet
the trolley quietude is floating
and you should say a silent goodbuy
to a sorrowful girl with a violin, to an unkind not yet old oldster:
what could be dearer than strangers, of all things?
such faces exist when you don't know it's your soul which hurts, or your spine
you exit and there's a moonshine
Василий Бородин.
Перевод с русского Максима Дрёмова.
Марк Стрэнд.
Сохраняя целостность вещей.
В поле
я --
отсутствие поля
Так всегда и
бывает
Где бы я ни был,
я то -- чего не нет
Я иду,
рассекая воздух,
и он вновь
заполняет пространство
после меня.
У каждого --
своя причина для движения.
Я иду,
чтобы сохранить
целостность вещей.
(перевод Воронова Даниила)
Сохраняя целостность вещей.
В поле
я --
отсутствие поля
Так всегда и
бывает
Где бы я ни был,
я то -- чего не нет
Я иду,
рассекая воздух,
и он вновь
заполняет пространство
после меня.
У каждого --
своя причина для движения.
Я иду,
чтобы сохранить
целостность вещей.
(перевод Воронова Даниила)
Шёл, мама, снег под небом Украины:
Венок Спасителя из тысяч крошек скорби.
Здесь мои слёзы до тебя недостижимы.
От ранних жестов молчаливо, гордо.
Мы умерли уже, чего не спишь, барак мой?
Кружится ветер тоже будто бы с испуга
Они поэтому, спокойно мёрзнут в шлаке —
на сердце — флаги, свечи держат руки.
Я всё такой же посреди затмений:
Очищены ножи, освобождённы липы.
Здесь мои звёзды; рвутся дуновением
Натянутые струны слишком громкой лиры…
Навис час розы посреди заката
Померкли мы. Одни. Всегда одни мы
Что это, мама, было: взрослость или рана —
Тону и я со снегом Украины.
Пауль Целан
пер. с немецкого гриша степанов
Венок Спасителя из тысяч крошек скорби.
Здесь мои слёзы до тебя недостижимы.
От ранних жестов молчаливо, гордо.
Мы умерли уже, чего не спишь, барак мой?
Кружится ветер тоже будто бы с испуга
Они поэтому, спокойно мёрзнут в шлаке —
на сердце — флаги, свечи держат руки.
Я всё такой же посреди затмений:
Очищены ножи, освобождённы липы.
Здесь мои звёзды; рвутся дуновением
Натянутые струны слишком громкой лиры…
Навис час розы посреди заката
Померкли мы. Одни. Всегда одни мы
Что это, мама, было: взрослость или рана —
Тону и я со снегом Украины.
Пауль Целан
пер. с немецкого гриша степанов
Afternoon with circus and citadel
In Brest, where the whips were swinging,
In a tent, where a tiger sprang,
I heard you, finity, singing,
I saw you there, Mandelstam.
The sky hung over the roadstead,
The seagull hung over the crane;
You sang of the frail and the constant -
You, canonboat called "Baobab".
To greet a tricolour banner
I whispered a Russian word.
Forgotten was now remembered,
And heart in me - strong like a fort.
Пауль Целан
1961, сборник "Niemandsrose"
Пер. с немецкого на английский Михаил Навин
In Brest, where the whips were swinging,
In a tent, where a tiger sprang,
I heard you, finity, singing,
I saw you there, Mandelstam.
The sky hung over the roadstead,
The seagull hung over the crane;
You sang of the frail and the constant -
You, canonboat called "Baobab".
To greet a tricolour banner
I whispered a Russian word.
Forgotten was now remembered,
And heart in me - strong like a fort.
Пауль Целан
1961, сборник "Niemandsrose"
Пер. с немецкого на английский Михаил Навин
Мило Де Анжелис (р. 1951)
*
Способа прервать изящество
этих одежд, между танцами и вином
и прекрасными лицами:
не бывает. Туман вползает через окно,
мягкий, обёртывающий
любую жестокость, бархатящий. Уже тёплая зима,
в которой то, чего не хватает, объявляет о возвращении,
где агония зверей составляет строй
музыки.
Даже дырки от морфия
прячут кровь.
*
И среди ветхих кают —
страх, повсюду,
только кинешь взгляд на заброшенные буйки —
с утра вернёшься к мысли об окончании:
но эта пустыня, видишь, это только
пляж, замороженный бурей, секс,
которому мы отдаёмся, поскольку ты тут,
в халате, который снимаешь. Но прежде всего
жалость, слова, что нам помогают,
потому что есть страх – всё закончится,
а они об этом не скажут. Это не то чтобы
действие, но оно — сейчас, чтобы занять нас,
пока этот тёмный песок
не будет осмыслен.
Перевод с итальянского Лизы Хереш
*
Способа прервать изящество
этих одежд, между танцами и вином
и прекрасными лицами:
не бывает. Туман вползает через окно,
мягкий, обёртывающий
любую жестокость, бархатящий. Уже тёплая зима,
в которой то, чего не хватает, объявляет о возвращении,
где агония зверей составляет строй
музыки.
Даже дырки от морфия
прячут кровь.
*
И среди ветхих кают —
страх, повсюду,
только кинешь взгляд на заброшенные буйки —
с утра вернёшься к мысли об окончании:
но эта пустыня, видишь, это только
пляж, замороженный бурей, секс,
которому мы отдаёмся, поскольку ты тут,
в халате, который снимаешь. Но прежде всего
жалость, слова, что нам помогают,
потому что есть страх – всё закончится,
а они об этом не скажут. Это не то чтобы
действие, но оно — сейчас, чтобы занять нас,
пока этот тёмный песок
не будет осмыслен.
Перевод с итальянского Лизы Хереш
Марк Стрэнд. Семь стихотворений.
1
На краю
телесной ночи
проступают десять лун
2.
Шрам вспоминает о ране.
Рана — вспоминает боль.
И ты снова плачешь.
3.
Бредя под солнцем
наши тени походят
на баржи молчания
4.
Мое тело ложится
и я слышу свой
голос подле себя
5.
Твердь — наслажденье,
и оно раскрывается,
и мы входим в него
как в себя
еженочно
6.
Беседуя с окном,
я говорю: все является
всем
7.
Есть ключ
Открываю дверь и вхожу
Темно, и я вхожу
Темнее — и я вхожу.
Перевод с английского Воронова Даниила
1
На краю
телесной ночи
проступают десять лун
2.
Шрам вспоминает о ране.
Рана — вспоминает боль.
И ты снова плачешь.
3.
Бредя под солнцем
наши тени походят
на баржи молчания
4.
Мое тело ложится
и я слышу свой
голос подле себя
5.
Твердь — наслажденье,
и оно раскрывается,
и мы входим в него
как в себя
еженочно
6.
Беседуя с окном,
я говорю: все является
всем
7.
Есть ключ
Открываю дверь и вхожу
Темно, и я вхожу
Темнее — и я вхожу.
Перевод с английского Воронова Даниила