Миф об Иллуянке
Приход весны — ключевой момент в хеттском сельскохозяйственном календаре. Весной праздновался новый год, а первые плоды подносились богам, чтобы испросить обильные дожди, необходимые для получения урожая. Одним из праздников, в ходе которых совершались такие ритуалы, был весенний праздник purulli. Он восходит к хаттской традиции, известно о нем мало. При царях XIII в. до н.э. праздник справлялся в различных формах и в разных местах гоcударства «за жизнь», «за жизнь царя», «за стрáны». Согласно свидетельствам некоего Келлы, вероятно, жреца Бога Грозы города Нерик, существовал миф, легший в основу праздника purulli, так называемые «слова purulli», и Келла излагает этот миф в двух версиях.
Сюжет у обеих версий один и тот же. Дракон-змея (по-хеттски, illuyanka-) побеждает в битве Бога Грозы и наносит ему увечья, делающие его недееспособным. Далее, однако, благодаря внешней помощи и хитрым уловкам Бог Грозы берет верх и убивает змея. Согласно первой версии, дочь Бога Грозы по имени Инар приходит к нему на помощь. Она соблазняет смертного человека Хупасию, делает своим подручным, а потом вызывает змея и его выводок из их норы на пир. Когда выпитое обездвиживает змей, Хупасия связывает их, а Бог Грозы убивает в присутствии других богов. Затем Инар возводит дом для себя и Хупасии. Нарушив запрет божественной госпожи, Хупасия выглядывает из окна, видит свою земную семью и просит Инар отпустить его домой. Далее текст разрушен, но, как бы то ни было, финал должен был иллюстрировать принципиальное неравенство, пропасть между богами и людьми даже в мифологическое время.
Во второй версии спасение для Бога Грозы также приходит от союза божества и человека. Победив Бога Грозы, змей отобрал у него сердце и глаза. Бог Грозы женится на дочери бедного человека, и у него рождается сын. Далее он устраивает брак между дочерью змея и своим, выросшим к тому времени, сыном. Он в качестве бедного жениха вступает в дом невесты, что дает ему право на свадебный выкуп. Бог Грозы наставляет сына, что тот должен попросить в качестве такового глаза и сердце отца. Змей, не догадываясь о происхождении своего будущего зятя, соглашается, и Бог Грозы возвращает себе утраченные органы. Обретя былую мощь, Бог Грозы вступает в битву со змеем, которая происходит у моря или в самом море, и побеждает его. Сын Бога Грозы просит убить его вместе с его новой семьей и умирает от рук своего отца (Д. Швемер).
Приход весны — ключевой момент в хеттском сельскохозяйственном календаре. Весной праздновался новый год, а первые плоды подносились богам, чтобы испросить обильные дожди, необходимые для получения урожая. Одним из праздников, в ходе которых совершались такие ритуалы, был весенний праздник purulli. Он восходит к хаттской традиции, известно о нем мало. При царях XIII в. до н.э. праздник справлялся в различных формах и в разных местах гоcударства «за жизнь», «за жизнь царя», «за стрáны». Согласно свидетельствам некоего Келлы, вероятно, жреца Бога Грозы города Нерик, существовал миф, легший в основу праздника purulli, так называемые «слова purulli», и Келла излагает этот миф в двух версиях.
Сюжет у обеих версий один и тот же. Дракон-змея (по-хеттски, illuyanka-) побеждает в битве Бога Грозы и наносит ему увечья, делающие его недееспособным. Далее, однако, благодаря внешней помощи и хитрым уловкам Бог Грозы берет верх и убивает змея. Согласно первой версии, дочь Бога Грозы по имени Инар приходит к нему на помощь. Она соблазняет смертного человека Хупасию, делает своим подручным, а потом вызывает змея и его выводок из их норы на пир. Когда выпитое обездвиживает змей, Хупасия связывает их, а Бог Грозы убивает в присутствии других богов. Затем Инар возводит дом для себя и Хупасии. Нарушив запрет божественной госпожи, Хупасия выглядывает из окна, видит свою земную семью и просит Инар отпустить его домой. Далее текст разрушен, но, как бы то ни было, финал должен был иллюстрировать принципиальное неравенство, пропасть между богами и людьми даже в мифологическое время.
Во второй версии спасение для Бога Грозы также приходит от союза божества и человека. Победив Бога Грозы, змей отобрал у него сердце и глаза. Бог Грозы женится на дочери бедного человека, и у него рождается сын. Далее он устраивает брак между дочерью змея и своим, выросшим к тому времени, сыном. Он в качестве бедного жениха вступает в дом невесты, что дает ему право на свадебный выкуп. Бог Грозы наставляет сына, что тот должен попросить в качестве такового глаза и сердце отца. Змей, не догадываясь о происхождении своего будущего зятя, соглашается, и Бог Грозы возвращает себе утраченные органы. Обретя былую мощь, Бог Грозы вступает в битву со змеем, которая происходит у моря или в самом море, и побеждает его. Сын Бога Грозы просит убить его вместе с его новой семьей и умирает от рук своего отца (Д. Швемер).
Аккадские термины для арифметических действий
«Наиболее своеобразен термин kú (аккадское akâlu), буквально «кушать» (например, «a и b съели друг друга»). Какая могла быть ассоциация между процессом еды и умножением, неясно».
Вайман А.А. Шумеро-вавилонская математика. М., 1961. С. 83.
«Наиболее своеобразен термин kú (аккадское akâlu), буквально «кушать» (например, «a и b съели друг друга»). Какая могла быть ассоциация между процессом еды и умножением, неясно».
Вайман А.А. Шумеро-вавилонская математика. М., 1961. С. 83.
Происхождение хозяйственной отчетности
«[Второе] существенное различие между храмовой и общинной организацией — это ведение отчетности (accountability). Отчетность означает обязанность вести записи, касающиеся собственности, которая не принадлежит составителю отчетных документов» (Б. Фостер).
Это важнейшая идея, по Фостеру, высказана в трудах отечественных востоковедов, прежде всего, А.И. Тюменева и И.М. Дьяконова. Обычно возникновение контрольно-учетных процедур и записей в древнейшей Месопотамии связывается с усложнением хозяйства: когда в храмах или дворцах становится так много персонала и так много продукции, что память администраторов оказывается уже неспособна вместить всю информацию о них, начинается письменная фиксация этой информации. Но это лишь частичное объяснение феномена, оставляющее за кадром его социальный контекст. Письменно фиксировать информацию о ресурсах становится необходимо, когда эти ресурсы не твои, когда ты всего лишь распорядитель, а не собственник и с тебя могут строго спросить, если с этими ресурсами произойдет что-то не то. В общинно-частном же секторе, с его особой структурой собственности, когда каждый член общины так или иначе участвует в распоряжении всей совокупностью земельных фондов коллектива (через периодические переделы), когда индивидуальный общинник сам собственник и над ним никто не стоит, такой ситуации не возникает, смысла вести детальную письменную отчетность нет.
«[Второе] существенное различие между храмовой и общинной организацией — это ведение отчетности (accountability). Отчетность означает обязанность вести записи, касающиеся собственности, которая не принадлежит составителю отчетных документов» (Б. Фостер).
Это важнейшая идея, по Фостеру, высказана в трудах отечественных востоковедов, прежде всего, А.И. Тюменева и И.М. Дьяконова. Обычно возникновение контрольно-учетных процедур и записей в древнейшей Месопотамии связывается с усложнением хозяйства: когда в храмах или дворцах становится так много персонала и так много продукции, что память администраторов оказывается уже неспособна вместить всю информацию о них, начинается письменная фиксация этой информации. Но это лишь частичное объяснение феномена, оставляющее за кадром его социальный контекст. Письменно фиксировать информацию о ресурсах становится необходимо, когда эти ресурсы не твои, когда ты всего лишь распорядитель, а не собственник и с тебя могут строго спросить, если с этими ресурсами произойдет что-то не то. В общинно-частном же секторе, с его особой структурой собственности, когда каждый член общины так или иначе участвует в распоряжении всей совокупностью земельных фондов коллектива (через периодические переделы), когда индивидуальный общинник сам собственник и над ним никто не стоит, такой ситуации не возникает, смысла вести детальную письменную отчетность нет.
Хеттский ритуализм
«В рамках хеттского мировоззрения любое отклонение от состояния нормальности, будь то на индивидуальном уровне, в социальной группе, или в природе, рассматривается как угроза, и отразить ее можно только с помощью ритуального акта. Подобные угрозы —это различные нарушения, в первую очередь, физического плана и, что более важно, ментального. В этом же ряду стоят неблагоприятные знамения, преступления, семейные неурядицы, хозяйственные, военные и природные катастрофы, например, засухи или сильные бури. С ритуальной точки зрения, все эти разрушительные события похожи в том смысле, что представляют собой серьезное нарушение нормального порядка вещей. Задачей ритуала в связи с этим является восстановление нормальности» (Ф. Хас).
«В рамках хеттского мировоззрения любое отклонение от состояния нормальности, будь то на индивидуальном уровне, в социальной группе, или в природе, рассматривается как угроза, и отразить ее можно только с помощью ритуального акта. Подобные угрозы —это различные нарушения, в первую очередь, физического плана и, что более важно, ментального. В этом же ряду стоят неблагоприятные знамения, преступления, семейные неурядицы, хозяйственные, военные и природные катастрофы, например, засухи или сильные бури. С ритуальной точки зрения, все эти разрушительные события похожи в том смысле, что представляют собой серьезное нарушение нормального порядка вещей. Задачей ритуала в связи с этим является восстановление нормальности» (Ф. Хас).
«Ползать на четвереньках» по-аккадски
ina pānīya eli erbe rittīšunu iptaššilū kīma kalbī (RINAP 2 65: 58)
«Они ползали передо мной на четвереньках, как собаки»
(из письма Саргона II богу Ашшуру о походе 714 года, о царе маннеев Уллусуну и его сановниках).
ina pānīya eli erbe rittīšunu iptaššilū kīma kalbī (RINAP 2 65: 58)
«Они ползали передо мной на четвереньках, как собаки»
(из письма Саргона II богу Ашшуру о походе 714 года, о царе маннеев Уллусуну и его сановниках).
Тушратта, нарушитель Декалога
Хурритские глаголы ar- ‘давать’ и šar- ‘желать, просить’ отличаются лишь одной буквой. Сегодня на хурритском в результате проникшей в задания опечатки царю Тушратте, как верно заметили студенты, было приписано нарушение библейской заповеди:
šen(a)=iffu=ve=n(na) ašti šar=ož=av (Мит. III 11)
«Я возжелал жену моего брата»
брат=мой=GEN=3SG жена=ABS желать=PRT=ERG.1SG
вместо
šen(a)=iffu=ve=n(na) ašti ar=ož=av (Мит. III 11)
«Я дал жену моему брату»
брат=мой=GEN=3SG жена=ABS давать=PRT=ERG.1SG
Предложение происходит из Письма из Митанни, ЕА 24, нашего главного источника знаний о хурритском языке (ок. 1365 г. до н.э.).
Хурритские глаголы ar- ‘давать’ и šar- ‘желать, просить’ отличаются лишь одной буквой. Сегодня на хурритском в результате проникшей в задания опечатки царю Тушратте, как верно заметили студенты, было приписано нарушение библейской заповеди:
šen(a)=iffu=ve=n(na) ašti šar=ož=av (Мит. III 11)
«Я возжелал жену моего брата»
брат=мой=GEN=3SG жена=ABS желать=PRT=ERG.1SG
вместо
šen(a)=iffu=ve=n(na) ašti ar=ož=av (Мит. III 11)
«Я дал жену моему брату»
брат=мой=GEN=3SG жена=ABS давать=PRT=ERG.1SG
Предложение происходит из Письма из Митанни, ЕА 24, нашего главного источника знаний о хурритском языке (ок. 1365 г. до н.э.).
О стеле с законами Хаммурапи
▲ Найдена зимой 1901/02 гг. французской экспедицией под руководством Жака де Моргана в Сузах.
▲ Фрагменты стелы были обнаружены Гюставом Жекье, не одномоментно, а за два раза, отсюда датировка, которая может вызвать недоумение: в декабре 1901 г. были открыты два фрагмента нижней части памятника, в январе 1902 г. — верхняя часть, с рельефом.
▲ Место обнаружения — цитадель, рядом с храмом бога Иншушинака, среди строительного мусора.
▲ Известный сейчас (благодаря как стеле, так и фрагментам на глине) текст законов содержит ок. 7000 слов.
▲ Традиционное объяснение того, как стела оказалась в Сузах, столице древнего Элама, сводится к следующему. Текст законов на нижних семи столбцах лицевой стороны стелы стерт. Предположительно это было сделано эламским царем Шутрук-наххунте I (ок. 1185–1155). Он захватил стелу в Вавилонии, привез как трофей к себе на родину и собирался нанести на нее свою победную надпись. Для этой надписи и была освобождена часть места на стеле. Таким же образом Шутрук-наххунте поступал с другими своими трофеями из Вавилонии. В надписях, которые он наносил на увезенные месопотамские памятники, сообщалось, откуда они происходили и кому принадлежали. Например, стела Нарам-Сина из Сиппара, стела Мели-Шипака из страны Каринташ, статуя Маништушу из Эшнунны (König 1965, nos. 22–24). Все эти надписи Шутрук-наххунте до нас дошли, они происходят также из Суз. Однако в случае со стелой Хаммурапи эламский царь, вероятно, не довел своего намерения до конца: часть старовавилонского текста была стерта, а эламская надпись на этом месте не появилась. Поэтому мы точно не знаем, из какого месопотамского города происходила стела: возможно, из Сиппара (как стела Нарам-Сина), но, возможно, из самого Вавилона.
▲ Кто разбил стелу с законами? Традиционная точка зрения, восходящая к Ж. де Моргану, — солдаты ассирийского царя Ашшурбанипала, захватившие и подвергшие Сузы разгрому в 646 г. до н.э. Не все согласны с этим мнением. Например, Д. Шарпен, ссылаясь на колофон в поздней копии текста пролога законов, происходящей из Сиппара, предполагает, что стела в целом состоянии находилась в Сузах и была доступна для копирования еще в раннеахеменидское время. Дело, однако, осложняется тем, что сама эта поздняя копия из Сиппара могла быть снята с таблички более раннего времени (до VII в. до н.э.), а значит, может быть нерелеванта в хронологической дискуссии… В общем, вопрос о разрушителе стелы не имеет однозначного решения на данный момент.
Литература:
Oelsner J. Der Kodex Ḫammu-rāpi. Textkritische Ausgabe und Übersetzung. (Dubsar, 4). Münster, 2022.
Charpin D. Les soldats d’Assurbanipal ont-ils détruit le Code de Hammu-rabi lors du sac de Suse? // N.A.B.U. 2003. No. 4. P. 87–88 (no. 77).
König F.W. Die elamischen Königsinschriften. (AfO Beih., 16). Graz, 1965.
▲ Найдена зимой 1901/02 гг. французской экспедицией под руководством Жака де Моргана в Сузах.
▲ Фрагменты стелы были обнаружены Гюставом Жекье, не одномоментно, а за два раза, отсюда датировка, которая может вызвать недоумение: в декабре 1901 г. были открыты два фрагмента нижней части памятника, в январе 1902 г. — верхняя часть, с рельефом.
▲ Место обнаружения — цитадель, рядом с храмом бога Иншушинака, среди строительного мусора.
▲ Известный сейчас (благодаря как стеле, так и фрагментам на глине) текст законов содержит ок. 7000 слов.
▲ Традиционное объяснение того, как стела оказалась в Сузах, столице древнего Элама, сводится к следующему. Текст законов на нижних семи столбцах лицевой стороны стелы стерт. Предположительно это было сделано эламским царем Шутрук-наххунте I (ок. 1185–1155). Он захватил стелу в Вавилонии, привез как трофей к себе на родину и собирался нанести на нее свою победную надпись. Для этой надписи и была освобождена часть места на стеле. Таким же образом Шутрук-наххунте поступал с другими своими трофеями из Вавилонии. В надписях, которые он наносил на увезенные месопотамские памятники, сообщалось, откуда они происходили и кому принадлежали. Например, стела Нарам-Сина из Сиппара, стела Мели-Шипака из страны Каринташ, статуя Маништушу из Эшнунны (König 1965, nos. 22–24). Все эти надписи Шутрук-наххунте до нас дошли, они происходят также из Суз. Однако в случае со стелой Хаммурапи эламский царь, вероятно, не довел своего намерения до конца: часть старовавилонского текста была стерта, а эламская надпись на этом месте не появилась. Поэтому мы точно не знаем, из какого месопотамского города происходила стела: возможно, из Сиппара (как стела Нарам-Сина), но, возможно, из самого Вавилона.
▲ Кто разбил стелу с законами? Традиционная точка зрения, восходящая к Ж. де Моргану, — солдаты ассирийского царя Ашшурбанипала, захватившие и подвергшие Сузы разгрому в 646 г. до н.э. Не все согласны с этим мнением. Например, Д. Шарпен, ссылаясь на колофон в поздней копии текста пролога законов, происходящей из Сиппара, предполагает, что стела в целом состоянии находилась в Сузах и была доступна для копирования еще в раннеахеменидское время. Дело, однако, осложняется тем, что сама эта поздняя копия из Сиппара могла быть снята с таблички более раннего времени (до VII в. до н.э.), а значит, может быть нерелеванта в хронологической дискуссии… В общем, вопрос о разрушителе стелы не имеет однозначного решения на данный момент.
Литература:
Oelsner J. Der Kodex Ḫammu-rāpi. Textkritische Ausgabe und Übersetzung. (Dubsar, 4). Münster, 2022.
Charpin D. Les soldats d’Assurbanipal ont-ils détruit le Code de Hammu-rabi lors du sac de Suse? // N.A.B.U. 2003. No. 4. P. 87–88 (no. 77).
König F.W. Die elamischen Königsinschriften. (AfO Beih., 16). Graz, 1965.
Законы Хаммурапи — кодекс? (1)
Конспект-пересказ статьи Рэймонда Вестбрука «Кодификация и канонизация» (2000).
У кодекса, свода законов два условия: он должен быть законом, и он должен быть кодексом.
Это значит, что такой текст должен быть источником закона, которому обязаны подчиняться суды. Не просто источником информации о законе, каким бы мудрым он ни был.
Второе требование: это должен быть исключительный источник права, по крайней в той области, которую он регулирует (гражданский кодекс, уголовный кодекс).
Текст должен быть всеохватным изложением соответствующей отрасли права, то есть если что-то опущено в тексте, то этого нет и в праве.
Древнейшие письменно засвидетельствованные законы – месопотамские. Судебник Хаммурапи – наиболее известный пример. В эпилоге к судебнику Хаммурапи заявляет претензию на универсальность своих законов: любой человек может найти среди них свой случай.
Законы Хаммурапи сформулированы как серия условных предложений. Другие месопотамские законы оформлены так же, это определяет их принадлежность к более широкому кругу текстов, жанру, который можно условно назвать «ученой литературой, наукой».
Уже к III тыс. до н.э. месопотамцы изобрели эту форму организации информации в виде списков: были простые списки-перечни каких-то объектов, явлений, и более сложные, например, списки медицинских симптомов и сделанных на их основе диагнозов, оменов и их значений, судебных дел и их решений. Они излагались в гипотетической форме: «Если X сделает Y, то его наказанием будет Z». Это яркая черта месопотамского научного метода.
Месопотамская культура мысли безусловно являла собой прогресс по сравнению с предыдущей системой, какой бы та ни была. Она доминировала внутри месопотамской цивилизации, подчинила и охватила ряд сопредельных культурных ареалов, в том числе в средиземноморском бассейне. Местные правовые традиции в Средиземноморье обнаруживают очевидную зависимость от месопотамской, восходящей к Шумеру III тыс. до н.э.
Но месопотамский метод организации знания был примитивен по сравнению с таковым в античности и тем более в современном мире. Это была протонаука.
Главный ее недостаток — неспособность формулировать обобщения, выделять общие принципы или абстрактные категории. Месопотамцы не умели мыслить вертикально. Они могли лишь двигаться мыслью горизонтально, переходя от одного случая к другому, аккумулируя их. Соответственно, ни кодекс Хаммурапи, ни другие клинописные кодексы не могли претендовать на всеохватность даже теоретически: их перечни казуистических примеров могли стать всеохватными, только если бы стали бесконечными.
Но что же тогда подразумевал Хаммурапи, говоря, что его законы дадут ответ на любой запрос озадаченного истца?
Со своей точки зрения, с точки зрения своей культуры, Хаммурапи чувствовал, что его претензия абсолютно оправданна. Месопотамская наука выработала определенные методы, которые компенсировали ее недостатки. Благодаря их применению, по крайней мере в глазах носителя традиции, возникало впечатление о всеохватности тех или иных списков. Например, материал группировали по темам. Так, в оригинальном месопотамском издании законов Хаммурапи присутствовали такие разделы, как: «законы о доме, поле и саде», «законы о воине и рыбаке».
Заметим, что названия этих разделов не строго аналитические, они сами представляют собой мини-списки.
Внутри разделов расставлялись своего рода маркеры, метки, которые выделяли середину раздела или, чаще, его границы.
Это можно увидеть на примере блока статей про судопроизводство в самом начале кодекса (§§1–5). Основной предмет рассмотрения в этих статьях – это судебные процедуры. Рассматриваются они в хронологической последовательности: выдвижение иска, разбирательство в суде, вынесение решения. Каждая из этих стадий иллюстрируется примером какого-то нарушения. Несмотря на то, что в этих статьях разобран лишь малый набор возможных нарушений и исков, они задают основные параметры всей темы и описывают в общих чертах принципы, на основе которых будут решаться случаи из той же сферы.
Конспект-пересказ статьи Рэймонда Вестбрука «Кодификация и канонизация» (2000).
У кодекса, свода законов два условия: он должен быть законом, и он должен быть кодексом.
Это значит, что такой текст должен быть источником закона, которому обязаны подчиняться суды. Не просто источником информации о законе, каким бы мудрым он ни был.
Второе требование: это должен быть исключительный источник права, по крайней в той области, которую он регулирует (гражданский кодекс, уголовный кодекс).
Текст должен быть всеохватным изложением соответствующей отрасли права, то есть если что-то опущено в тексте, то этого нет и в праве.
Древнейшие письменно засвидетельствованные законы – месопотамские. Судебник Хаммурапи – наиболее известный пример. В эпилоге к судебнику Хаммурапи заявляет претензию на универсальность своих законов: любой человек может найти среди них свой случай.
Законы Хаммурапи сформулированы как серия условных предложений. Другие месопотамские законы оформлены так же, это определяет их принадлежность к более широкому кругу текстов, жанру, который можно условно назвать «ученой литературой, наукой».
Уже к III тыс. до н.э. месопотамцы изобрели эту форму организации информации в виде списков: были простые списки-перечни каких-то объектов, явлений, и более сложные, например, списки медицинских симптомов и сделанных на их основе диагнозов, оменов и их значений, судебных дел и их решений. Они излагались в гипотетической форме: «Если X сделает Y, то его наказанием будет Z». Это яркая черта месопотамского научного метода.
Месопотамская культура мысли безусловно являла собой прогресс по сравнению с предыдущей системой, какой бы та ни была. Она доминировала внутри месопотамской цивилизации, подчинила и охватила ряд сопредельных культурных ареалов, в том числе в средиземноморском бассейне. Местные правовые традиции в Средиземноморье обнаруживают очевидную зависимость от месопотамской, восходящей к Шумеру III тыс. до н.э.
Но месопотамский метод организации знания был примитивен по сравнению с таковым в античности и тем более в современном мире. Это была протонаука.
Главный ее недостаток — неспособность формулировать обобщения, выделять общие принципы или абстрактные категории. Месопотамцы не умели мыслить вертикально. Они могли лишь двигаться мыслью горизонтально, переходя от одного случая к другому, аккумулируя их. Соответственно, ни кодекс Хаммурапи, ни другие клинописные кодексы не могли претендовать на всеохватность даже теоретически: их перечни казуистических примеров могли стать всеохватными, только если бы стали бесконечными.
Но что же тогда подразумевал Хаммурапи, говоря, что его законы дадут ответ на любой запрос озадаченного истца?
Со своей точки зрения, с точки зрения своей культуры, Хаммурапи чувствовал, что его претензия абсолютно оправданна. Месопотамская наука выработала определенные методы, которые компенсировали ее недостатки. Благодаря их применению, по крайней мере в глазах носителя традиции, возникало впечатление о всеохватности тех или иных списков. Например, материал группировали по темам. Так, в оригинальном месопотамском издании законов Хаммурапи присутствовали такие разделы, как: «законы о доме, поле и саде», «законы о воине и рыбаке».
Заметим, что названия этих разделов не строго аналитические, они сами представляют собой мини-списки.
Внутри разделов расставлялись своего рода маркеры, метки, которые выделяли середину раздела или, чаще, его границы.
Это можно увидеть на примере блока статей про судопроизводство в самом начале кодекса (§§1–5). Основной предмет рассмотрения в этих статьях – это судебные процедуры. Рассматриваются они в хронологической последовательности: выдвижение иска, разбирательство в суде, вынесение решения. Каждая из этих стадий иллюстрируется примером какого-то нарушения. Несмотря на то, что в этих статьях разобран лишь малый набор возможных нарушений и исков, они задают основные параметры всей темы и описывают в общих чертах принципы, на основе которых будут решаться случаи из той же сферы.
Таким образом, есть очевидный зазор между восприятием древними своих законов как всеохватных и исчерпывающих и нашими сегодняшними их оценками, вынесенными на основе современных критериев. Претензии Хаммурапи на исключительный характер своего судебника надо рассматривать в этой перспективе.
Источник: Westbrook R. Codification and Canonization // La codification des lois dans l’antiquité: Actes du Colloque de Strasbourg, 27–29 Novembre 1997 / éd. E. Lévy. (Travaux du Centre de Recherche sur le Proche-Orient et la Grèce antiques, 16). Paris, 2000. P. 33–47.
Источник: Westbrook R. Codification and Canonization // La codification des lois dans l’antiquité: Actes du Colloque de Strasbourg, 27–29 Novembre 1997 / éd. E. Lévy. (Travaux du Centre de Recherche sur le Proche-Orient et la Grèce antiques, 16). Paris, 2000. P. 33–47.
Законы Хаммурапи — кодекс? (2)
Востоковеды долго спорили, являлись ли вообще своды законов на древнем Ближнем Востоке нормативным законодательством.
Один из аргументов в этом споре: на эти своды нет ссылок в других правовых источниках, подобных ссылкам на современные законы в наших правовых актах («согласно статье такой-то закона такого-то, суд постановил»). Этот довод был отведен как argumentum ex silentio.
Еще один аргумент связан с так называемым «научным» характером месопотамских сводов законов. Научный труд – это справочный труд: к нему можно обратиться, чтобы получить информацию, но он не является нормативным, предписывающим. Контраргумент: да, своды законов — это прежде ученый текст в месопотамском понимании, но их публикация от имени царя превращало их в законодательство.
Третий аргумент против законодательного характера месопотамских судебников выдвигает сам Р. Вестбрук. Этот аргумент основывается не на том, как были написаны тексты законов, а как они, а также все другие правовые документы, читались. Месопотамские юристы читали правовые тексты не так, как мы. Они не рассматривали их как автономный источник.
Важнейшая характеристика современного законодательства в том, что оно является единственным источником интерпретации своего значения. Конечно, законодатель может уточнить свои интенции с помощью каких-то подготовительных трудов или иным способом. Но после того как закон вступил в силу, нельзя заявить, что он неверно отражает волю и замысел законодателя, а потому им можно пренебречь. Вступив в силу, закон сам по себе становится законодателем, источником нормы, это уже не только послание, но и посланник. Следовательно, возникает потребность в обученных специалистах, которые смогут правильно «прочесть» и понять установления закона.
На древнем Ближнем Востоке еще не существовало правоведов как особой профессиональной группы. Еще отсутствовал концептуальный базис этой профессии. А это было следствием тех ограничений месопотамской науки, о которых говорилось выше и которые предопределили невозможность придать месопотамским сводам законов характер всеобщности и всеохватности.
Особенно значимой была неспособность определять концепты, строить определения. Один из ключевых элементов правового толкования текстов — определение — был недоступен месопотамцам.
Но более важным являлся статус правовых текстов самих по себе внутри конституционного устройства древних государств: они не приобрели достаточной автономии, чтобы стать предметом особой дисциплины, нацеленной на их интерпретацию.
Характерный пример — статус частноправовых актов в Месопотамии, например, контрактов и завещаний. Письменные документы, фиксировавшие подобные транзакции, играли подчиненную, вспомогательную роль, они выступали лишь их протоколом, а сами транзакции осуществлялись устно и включали церемониальные жесты и формулы. Даже такие сложные договорные документы как межгосударственные соглашения были не более, чем письменной фиксацией церемонии принесения клятвы. Эта церемония была ядром такого соглашения, без нее ничего не имело силы и смысла. А подготовка проекта международного договора была триумфом искусства писца, а не правоведа.
Источник: Westbrook R. Codification and Canonization // La codification des lois dans l’antiquité: Actes du Colloque de Strasbourg, 27–29 Novembre 1997 / éd. E. Lévy. (Travaux du Centre de Recherche sur le Proche-Orient et la Grèce antiques, 16). Paris, 2000. P. 33–47.
Востоковеды долго спорили, являлись ли вообще своды законов на древнем Ближнем Востоке нормативным законодательством.
Один из аргументов в этом споре: на эти своды нет ссылок в других правовых источниках, подобных ссылкам на современные законы в наших правовых актах («согласно статье такой-то закона такого-то, суд постановил»). Этот довод был отведен как argumentum ex silentio.
Еще один аргумент связан с так называемым «научным» характером месопотамских сводов законов. Научный труд – это справочный труд: к нему можно обратиться, чтобы получить информацию, но он не является нормативным, предписывающим. Контраргумент: да, своды законов — это прежде ученый текст в месопотамском понимании, но их публикация от имени царя превращало их в законодательство.
Третий аргумент против законодательного характера месопотамских судебников выдвигает сам Р. Вестбрук. Этот аргумент основывается не на том, как были написаны тексты законов, а как они, а также все другие правовые документы, читались. Месопотамские юристы читали правовые тексты не так, как мы. Они не рассматривали их как автономный источник.
Важнейшая характеристика современного законодательства в том, что оно является единственным источником интерпретации своего значения. Конечно, законодатель может уточнить свои интенции с помощью каких-то подготовительных трудов или иным способом. Но после того как закон вступил в силу, нельзя заявить, что он неверно отражает волю и замысел законодателя, а потому им можно пренебречь. Вступив в силу, закон сам по себе становится законодателем, источником нормы, это уже не только послание, но и посланник. Следовательно, возникает потребность в обученных специалистах, которые смогут правильно «прочесть» и понять установления закона.
На древнем Ближнем Востоке еще не существовало правоведов как особой профессиональной группы. Еще отсутствовал концептуальный базис этой профессии. А это было следствием тех ограничений месопотамской науки, о которых говорилось выше и которые предопределили невозможность придать месопотамским сводам законов характер всеобщности и всеохватности.
Особенно значимой была неспособность определять концепты, строить определения. Один из ключевых элементов правового толкования текстов — определение — был недоступен месопотамцам.
Но более важным являлся статус правовых текстов самих по себе внутри конституционного устройства древних государств: они не приобрели достаточной автономии, чтобы стать предметом особой дисциплины, нацеленной на их интерпретацию.
Характерный пример — статус частноправовых актов в Месопотамии, например, контрактов и завещаний. Письменные документы, фиксировавшие подобные транзакции, играли подчиненную, вспомогательную роль, они выступали лишь их протоколом, а сами транзакции осуществлялись устно и включали церемониальные жесты и формулы. Даже такие сложные договорные документы как межгосударственные соглашения были не более, чем письменной фиксацией церемонии принесения клятвы. Эта церемония была ядром такого соглашения, без нее ничего не имело силы и смысла. А подготовка проекта международного договора была триумфом искусства писца, а не правоведа.
Источник: Westbrook R. Codification and Canonization // La codification des lois dans l’antiquité: Actes du Colloque de Strasbourg, 27–29 Novembre 1997 / éd. E. Lévy. (Travaux du Centre de Recherche sur le Proche-Orient et la Grèce antiques, 16). Paris, 2000. P. 33–47.
Законы Хаммурапи — кодекс? (3)
Но ситуация аналогична и с некоторыми текстами, чей статус законодательного акта неоспорим. Речь идет о царских указах. На них много ссылок в повседневных письмах и контрактах. Однако эти указы не создавали общих правил постоянного действия для населения, а именно такого рода правила устанавливают законы. Действие царских указов ограничивалось временем жизни царя. Они не превращались в самодостаточный постоянный источник права.
Интересен пример царских указов о прощении долгов, указов о справедливости (mīšarum). Это самый разработанный и сложный вид этой категории правовых текстов. Действие указов справедливости распространялось на всё население страны. Но это действие было ретроспективным: прощались уже сделанные некоммерческие долги и возвращались в свое исходное состояние ранее оказавшиеся в долговом рабстве лица. На будущие сделки такого рода эти меры не распространялись. Не было никакой гарантии, что будущий царь не решит по-своему и не отменит указов своего предшественника. В этих условиях указы о справедливости оказывались не более, чем письменным свидетельством принятого царского распоряжения. Они никогда не обретали независимость от этого распоряжения, т.е. не становились источником права сами по себе.
Месопотамские «кодексы законов» занимают промежуточное место между двумя рассмотренными видами правовых источников: между частноправовыми документами и царскими указами. По своей структуре они не претендуют на что-то большее, чем статус «ученого трактата». С точки зрения контекста, внешних условий их создания, «кодексы законов» — это апологии, апологии царской власти и особы царя. В архивных текстах нет свидетельств, что «кодексы законов» реально применялись. Поэтому, заключает Вестбрук, маловероятно, что их текст превращался в самостоятельный источник права.
Но как же быть с заявленными в эпилоге законов Хаммурапи претензиями на их непреходящее значение? По мнению Вестбрука, их нужно рассматривать в контексте месопотамского менталитета: будущие поколения должны подчиняться законам не потому, что с момента их опубликования они превратились в самодостаточный источник права, а потому что эти законы свидетельствуют о мудрости издавшего их царя. И проклятия падут на того, кто всего лишь сотрет имя Хаммурапи и заменит его своим. Т.е. покусится на славу Хаммурапи как мудрого судьи и на память о нем среди потомков.
Далее Вестбрук развивает идею о том, что в Месопотамии отсутствовал легализм, установка на соблюдение письменных правовых норм, приобретших автономный характер. Имеющиеся данные о следовании письменно зафиксированным нормам крайне отрывочны (например, упоминания о решениях, принятых «в соответствии со словами стелы»). Гадательная литература, имеющая похожую на законы структуру, также не дает свидетельств о легалистском подходе. Казалось бы, если боги дали однажды какие-то знамения, то в силу вечности богов эти знамения должны также носить вечный характер, означать всегда одно и то же. Месопотамцы составляли списки таких знамений, и в I тыс. до н.э. гадатели на службе царя специально изучали эти списки, чтобы предсказать для него будущее. Но сделанные на такой основе предсказания были всегда в пользу ассирийского царя. При этом предсказатели советовали царю дополнительно прибегнуть к магическим защитным средствам, как если бы бог и данное им знамение на самом деле не заслуживали полного доверия.
Но ситуация аналогична и с некоторыми текстами, чей статус законодательного акта неоспорим. Речь идет о царских указах. На них много ссылок в повседневных письмах и контрактах. Однако эти указы не создавали общих правил постоянного действия для населения, а именно такого рода правила устанавливают законы. Действие царских указов ограничивалось временем жизни царя. Они не превращались в самодостаточный постоянный источник права.
Интересен пример царских указов о прощении долгов, указов о справедливости (mīšarum). Это самый разработанный и сложный вид этой категории правовых текстов. Действие указов справедливости распространялось на всё население страны. Но это действие было ретроспективным: прощались уже сделанные некоммерческие долги и возвращались в свое исходное состояние ранее оказавшиеся в долговом рабстве лица. На будущие сделки такого рода эти меры не распространялись. Не было никакой гарантии, что будущий царь не решит по-своему и не отменит указов своего предшественника. В этих условиях указы о справедливости оказывались не более, чем письменным свидетельством принятого царского распоряжения. Они никогда не обретали независимость от этого распоряжения, т.е. не становились источником права сами по себе.
Месопотамские «кодексы законов» занимают промежуточное место между двумя рассмотренными видами правовых источников: между частноправовыми документами и царскими указами. По своей структуре они не претендуют на что-то большее, чем статус «ученого трактата». С точки зрения контекста, внешних условий их создания, «кодексы законов» — это апологии, апологии царской власти и особы царя. В архивных текстах нет свидетельств, что «кодексы законов» реально применялись. Поэтому, заключает Вестбрук, маловероятно, что их текст превращался в самостоятельный источник права.
Но как же быть с заявленными в эпилоге законов Хаммурапи претензиями на их непреходящее значение? По мнению Вестбрука, их нужно рассматривать в контексте месопотамского менталитета: будущие поколения должны подчиняться законам не потому, что с момента их опубликования они превратились в самодостаточный источник права, а потому что эти законы свидетельствуют о мудрости издавшего их царя. И проклятия падут на того, кто всего лишь сотрет имя Хаммурапи и заменит его своим. Т.е. покусится на славу Хаммурапи как мудрого судьи и на память о нем среди потомков.
Далее Вестбрук развивает идею о том, что в Месопотамии отсутствовал легализм, установка на соблюдение письменных правовых норм, приобретших автономный характер. Имеющиеся данные о следовании письменно зафиксированным нормам крайне отрывочны (например, упоминания о решениях, принятых «в соответствии со словами стелы»). Гадательная литература, имеющая похожую на законы структуру, также не дает свидетельств о легалистском подходе. Казалось бы, если боги дали однажды какие-то знамения, то в силу вечности богов эти знамения должны также носить вечный характер, означать всегда одно и то же. Месопотамцы составляли списки таких знамений, и в I тыс. до н.э. гадатели на службе царя специально изучали эти списки, чтобы предсказать для него будущее. Но сделанные на такой основе предсказания были всегда в пользу ассирийского царя. При этом предсказатели советовали царю дополнительно прибегнуть к магическим защитным средствам, как если бы бог и данное им знамение на самом деле не заслуживали полного доверия.
Единственным примером могущества письменного слова Вестбрук считает историю с восстановлением Вавилона при царе Асархаддоне (680–669). После разрушения вавилонской столицы Синаххерибом, отцом Асархаддона, город был приговорен разгневанными богами к оставлению на 70 лет. Но затем при Асархаддоне сердце Мардука смягчилось, и он изменил срок с 70 на 11 лет (в надписи сказано «перевернул сверху вниз, вверх ногами», eliš ana šapliš ušbalkit-ma, RINAP 4 104 i 6–7): это получилось, видимо, за счет того, что Асархаддон перевернул табличку с проклятием и прочитал цифры в обратном порядке. Дело в том, что последовательность «вертикальный клин» + «угловой клин» читается в клинописи как 70 (60+10), а обратная последовательность — как 11 (10+1). Если действительно имеется в виду это, то данный случай показывает, что текст рассматривался в качестве выразителя не подлежащей изменению воли божества и истолковать ее иначе можно было, только прибегнув к такой грубой и механической уловке.
Источник: Westbrook R. Codification and Canonization // La codification des lois dans l’antiquité: Actes du Colloque de Strasbourg, 27–29 Novembre 1997 / éd. E. Lévy. (Travaux du Centre de Recherche sur le Proche-Orient et la Grèce antiques, 16). Paris, 2000. P. 33–47.
Источник: Westbrook R. Codification and Canonization // La codification des lois dans l’antiquité: Actes du Colloque de Strasbourg, 27–29 Novembre 1997 / éd. E. Lévy. (Travaux du Centre de Recherche sur le Proche-Orient et la Grèce antiques, 16). Paris, 2000. P. 33–47.
Фрустратив
Последняя шумерская грамматическая категория, которую осваивают учащиеся по учебнику Заллабергера (2023), FRUSTRATIVE (вообще-то неисполнимое желание), как нельзя точнее отражает состояние шока, в который их повергает грамматика этого языка)
Последняя шумерская грамматическая категория, которую осваивают учащиеся по учебнику Заллабергера (2023), FRUSTRATIVE (вообще-то неисполнимое желание), как нельзя точнее отражает состояние шока, в который их повергает грамматика этого языка)
Эпиграф
«Гадание — творец дружбы между богами и людьми» (Платон. Пир. 188d).
Подошло бы как эпиграф для работы по дивинации, наверняка где-то уже использовано в этом качестве.
«Гадание — творец дружбы между богами и людьми» (Платон. Пир. 188d).
Подошло бы как эпиграф для работы по дивинации, наверняка где-то уже использовано в этом качестве.