Как тает снег, рассыпавшись едва
На тонкий свет, просквоженное поле,
Так забывают данные слова
По воле люди или поневоле.

Как ставит мир солдата под ружье,
Отставив трудовые распорядки,
Кроит так время будущность и шьет
Не платья-пиджаки, а плащ-палатки.

Как ты меня издалече хранишь,
Невидимо, неслышимо, всечасно,
Так я тебе единственному лишь
Доверена и одному подвластна,

Как лету всходы и метель зиме,
А сплавам – плес от Колымы до Волги.
Так жизнь конечно подчиняет смерть,
Конечная далековато только...

В День воинской славы России...

Ты не проси особенных наград
у февраля – приземистого стража,
При нем отбит был город Сталинград
и замаячила победа наша
На всех фронтах советских, где крепчал
Сержант Мороз – штабная единица,
Не генерал еще, но сгоряча
по фрицам бил, худым и бледнолицым,
И поделом, чего щадить врага,
когда он сам три года беспощаден,
Оружие – глубокие снега
да русский дух – и для победы хватит,
Для жизни в отвоеванной стране,
где празднуют Сретение Господне
Все в тот же месяц, что и в той войне,
которую мы помним и сегодня...

И на конечной северной зимы
Сойдет война, ночная пассажирка,
Нема она, и мы уже не мы –
Герои все, как будто под копирку.
В нас страха нет, ползучий вышел весь
В земных боях за три прошедших года,
Но живы мы доныне, как Бог весть,
Случайные вояки из народа,
Случайные – когда-то доктора,
Юристы, инженеры, педагоги,
Писатели, таксисты, повара –
В коробочке на фронтовой дороге.
Маршрут ее задачам подчинен
Военно-стратегическим сугубо,
И мчится с незапамятных времен
Машина с боевой десантной группой
От остановки до передовой,
Равняя всех на общую победу,
Мы выйдем на конечной СВО
И в мир большой на мазике поедем.

М. А.

Под Соледаром зябко по-февральски,
снег неглубок, работают аккорды,
И все вокруг готовится к развязке
зимы, войны. Освобожденный город

Латает все пробитые каналы
тавровым швом, впечатывает в кромку,
Я тихо жду в Москве твои сигналы,
Ты шлешь их мне прерывисто и громко

По новостям – скупые репортажи
без лиц, имен и пламенных приветов,
Среди бойцов, прибившихся дворняжек
Ты в доску свой, и общая победа

Уже близка, у самого порога
Я сяду ждать, подкармливая птицу,
И ты придешь по фронтовым дорогам,
чтоб никогда в войну не возвратиться...

твои края болотисты и глухи,
о них давно дурные ходят слухи
в местах нетопких, родинах молвы,
а я ее не слушаю и крепну
запасливо к воскресному молебну –
понтону из Луганска до Москвы,

священному протяжному мосточку
до Бога в каждом слове, в каждой строчке,
услышит коль, тебя убережет
от пагубы, назойливой жилицы
войны, трехлетней притчи во языцех,
ее тут знают очень хорошо,

и я молюсь нескладно, как умею,
на Иерусалим и Иудею,
на Мекку и подоблачный Непал,
как будто множу шансы человечьи
на будущность его, а не на вечность –
она почти безмолвна и слепа,

как будто собираю воедино
псалмы буддиста и христианина,
и всех ведущих с Богом диалог,
твои края – мои больные руки,
что держат свет и заглушают звуки
так, чтобы ты любовь услышать смог...

Из Петербурга сегодня прислали. Спасибо!

Анна Ревякина | Подписаться

Чудит февраль – то моросит, то греет,
А я к тебе бегу еще быстрее,
Чем мир к весне и океан к песку,
Холодному еще с прошедшей ночи,
Не по земле – по перевивам строчек,
К победному готовых марш-броску.

Бегу, в уме считая остановки
От Мелитополя до Юнаковки,
Несказанные нужные слова
Сплетая у проселочной дороги
В ромашково-фиалковые строки,
По-мартовски расцветшие едва.

Читать бы их вполголоса, вполуха
Прислушиваться к "таволгам" и "мухам",
Биение сердечное словив,
И думать о единственно хорошем
На свете настрадавшемся и божьем –
О вере, о надежде и любви,

О том, что по весне вернутся птицы,
И все вокруг опять переродится,
Взойдет, зазеленеет, зажурчит,
И я тебя по-родственному встречу,
Отмою, обниму, очеловечу
И буду слушать, как ты вслух молчишь...