«Если “Рана” была о матери, то “Степь” — книга про отца»: подобной аннотации к «новой Васякиной» недостаточно, по ощущениям это очень разные книги. Смерть отца отдалена во времени, телесной связи с ним, как с матерью, у Оксаны не было, всё это позволяет ей рассказывать про него более отстраненно. Это тоже автофикшн, но традиционную прозу он напоминает сильнее. Дальнобойщики, мир мужчин в девяностые и нулевые, блатные песни, поездки по России 2010 года сквозь дым от пожаров, сопоставление Юга с Сибирью, тема СПИДа, мысли о смерти и смертности — это тоже отличная книга, но точно не «вторая “Рана”», не ждите от «Степи» того же масштаба. С другой стороны, «Степь» выглядит как роман, который не случился бы без «Раны». Дилогия Васякиной однозначно войдет в историю; отец авторки, думаю, остался бы доволен. «Чтобы быть писателем, продолжал отец, нужна особенная, писательская мудрость, писатель должен уметь любить и жалеть любого человека. Но для начала, обратилась я к отцу, нужно, чтобы писатель понимал, кто он сам».
«Если “Рана” была о матери, то “Степь” — книга про отца»: подобной аннотации к «новой Васякиной» недостаточно, по ощущениям это очень разные книги. Смерть отца отдалена во времени, телесной связи с ним, как с матерью, у Оксаны не было, всё это позволяет ей рассказывать про него более отстраненно. Это тоже автофикшн, но традиционную прозу он напоминает сильнее. Дальнобойщики, мир мужчин в девяностые и нулевые, блатные песни, поездки по России 2010 года сквозь дым от пожаров, сопоставление Юга с Сибирью, тема СПИДа, мысли о смерти и смертности — это тоже отличная книга, но точно не «вторая “Рана”», не ждите от «Степи» того же масштаба. С другой стороны, «Степь» выглядит как роман, который не случился бы без «Раны». Дилогия Васякиной однозначно войдет в историю; отец авторки, думаю, остался бы доволен. «Чтобы быть писателем, продолжал отец, нужна особенная, писательская мудрость, писатель должен уметь любить и жалеть любого человека. Но для начала, обратилась я к отцу, нужно, чтобы писатель понимал, кто он сам».
Artem Kliuchnikov and his family fled Ukraine just days before the Russian invasion. At this point, however, Durov had already been working on Telegram with his brother, and further planned a mobile-first social network with an explicit focus on anti-censorship. Later in April, he told TechCrunch that he had left Russia and had “no plans to go back,” saying that the nation was currently “incompatible with internet business at the moment.” He added later that he was looking for a country that matched his libertarian ideals to base his next startup. "He has to start being more proactive and to find a real solution to this situation, not stay in standby without interfering. It's a very irresponsible position from the owner of Telegram," she said. Such instructions could actually endanger people — citizens receive air strike warnings via smartphone alerts. The company maintains that it cannot act against individual or group chats, which are “private amongst their participants,” but it will respond to requests in relation to sticker sets, channels and bots which are publicly available. During the invasion of Ukraine, Pavel Durov has wrestled with this issue a lot more prominently than he has before. Channels like Donbass Insider and Bellum Acta, as reported by Foreign Policy, started pumping out pro-Russian propaganda as the invasion began. So much so that the Ukrainian National Security and Defense Council issued a statement labeling which accounts are Russian-backed. Ukrainian officials, in potential violation of the Geneva Convention, have shared imagery of dead and captured Russian soldiers on the platform.
from sg
