Кремлёвский безБашенник

🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -

политолог Илья Гращенков (Телеграм-канал The Гращенков)

Запад исключает Россию. То, что сегодня происходит со страной, можно интерпретировать как классическое cancel culture, только впервые культуре исключения подвергся не человек или бренд, а целое государство. Такой масштаб заставляет задуматься о переименовании культуры отмены в «культуру последствий» или consequence culture. Так как если канселлеры сконцентрированы на результате и желании говорящего отстоять определённую точку зрения, то «культура последствий» заставляет исключаемого нести солидарную ответственность.

Собственно, страна 30 лет вкладывалась в то, чтобы стать частью западного мира и рынка. Сейчас, когда отменяют все ранее созданные торговые связи, культурные и технологические цепочки, тем самым западный мир старается показать, что Россия – это часть его рынка, а также доказать, какое именно место в нем занимает страна. Многие вспоминают распад СССР, уповая на то, что даже если повторится ситуация, схожая с 1989-м годом, то мы вновь вернемся к галошам и трусам с начесом. Но тут стоит напомнить, что, разваливаясь, Советский Союз еще лет пять удерживал страну за счет созданных при нем торгово-производственных связей. Проще говоря, еще можно было посадить картошку или продолжать выпускать рейтузы на ивановском трикотаже.

Сейчас ситуация принципиально иная, когда, вписываясь в рынок, мы сознательно уничтожали все национальные сектора. Грубо говоря, ни своих семян, ни цыплят, ни хлопка для трусов промышленность не имеет. Восстановление цепочек за счет альтернативных поставщиков может занять очень длительное время, в 1990-е на это ушло почти 10 лет. И речь идет про самые базовые сферы экономики, такие как продовольственный рынок и ширпотреб, не говоря уже про более сложные рынки.

Запад фактически «опустил рубильник», то есть разом перекрыл движение кислорода по рыночным кровотокам. В принципе, такую гипотетическую угрозу ощущали все, осознавая данную зависимость и оттого считая незыблемым установленный порядок вещей. Многие русские патриоты с энтузиазмом восприняли наложенные санкции, полагая «культуру последствий» благом для России. «Сгорел сарай, гори и хата», как говорится. Однако давление через процедуру cancel рассчитано не на них. Фактически, речь идет о последствиях для самой культуры потребления нашего consumer society, которая после ухода плановой экономики стала основой для рынка. И тут предполагается, что, как и в случае давления на бренд, солидарную ответственность должны нести все жители страны. Условный Даня Милохин лишится миллионов от потери блогерской аудитории, хипстеры лишатся культуры кофеен, богатые пожертвуют айфоном и Мерседесом, а бедные – сетевыми магазинами одежды и дешевым питанием.

Это не просто падение социально-экономического самочувствия, а именно демонстрация отмены привычного образа жизни. Принято считать, что нищему пожар не страшен, но даже бедные люди за годы выработали определенные привычки и ритуалы, которые базируются на культуре потребления. Чтобы противостоять этой культурной апроприации, нужно иметь альтернативу. У других «исключенных» стран есть хотя бы формальный стержень, в виде северо-корейских идей чучхе, «исламской революции» в Иране или кубинского социализма. Россия в последние 15 лет создала некую смысловую окрошку из таких альтернатив, от православия до сталинизма, но ни одна из них не стала доминантной. Так что когда миллениалы, отключенные от pay-систем и соцсетей, воздевают руки к небу, с немым вопросом «тю, а меня за шо?», культура последствий ласково шепчет голосом Хемингуэя: «не спрашивай, по кому звонит колокол».

www.group-telegram.com/sg/kremlebezBashennik.com/27247

53.7K viewsMar 12, 2022 at 10:41

🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -

политолог Илья Гращенков (Телеграм-канал The Гращенков)

Запад исключает Россию. То, что сегодня происходит со страной, можно интерпретировать как классическое cancel culture, только впервые культуре исключения подвергся не человек или бренд, а целое государство. Такой масштаб заставляет задуматься о переименовании культуры отмены в «культуру последствий» или consequence culture. Так как если канселлеры сконцентрированы на результате и желании говорящего отстоять определённую точку зрения, то «культура последствий» заставляет исключаемого нести солидарную ответственность.

Собственно, страна 30 лет вкладывалась в то, чтобы стать частью западного мира и рынка. Сейчас, когда отменяют все ранее созданные торговые связи, культурные и технологические цепочки, тем самым западный мир старается показать, что Россия – это часть его рынка, а также доказать, какое именно место в нем занимает страна. Многие вспоминают распад СССР, уповая на то, что даже если повторится ситуация, схожая с 1989-м годом, то мы вновь вернемся к галошам и трусам с начесом. Но тут стоит напомнить, что, разваливаясь, Советский Союз еще лет пять удерживал страну за счет созданных при нем торгово-производственных связей. Проще говоря, еще можно было посадить картошку или продолжать выпускать рейтузы на ивановском трикотаже.

Сейчас ситуация принципиально иная, когда, вписываясь в рынок, мы сознательно уничтожали все национальные сектора. Грубо говоря, ни своих семян, ни цыплят, ни хлопка для трусов промышленность не имеет. Восстановление цепочек за счет альтернативных поставщиков может занять очень длительное время, в 1990-е на это ушло почти 10 лет. И речь идет про самые базовые сферы экономики, такие как продовольственный рынок и ширпотреб, не говоря уже про более сложные рынки.

Запад фактически «опустил рубильник», то есть разом перекрыл движение кислорода по рыночным кровотокам. В принципе, такую гипотетическую угрозу ощущали все, осознавая данную зависимость и оттого считая незыблемым установленный порядок вещей. Многие русские патриоты с энтузиазмом восприняли наложенные санкции, полагая «культуру последствий» благом для России. «Сгорел сарай, гори и хата», как говорится. Однако давление через процедуру cancel рассчитано не на них. Фактически, речь идет о последствиях для самой культуры потребления нашего consumer society, которая после ухода плановой экономики стала основой для рынка. И тут предполагается, что, как и в случае давления на бренд, солидарную ответственность должны нести все жители страны. Условный Даня Милохин лишится миллионов от потери блогерской аудитории, хипстеры лишатся культуры кофеен, богатые пожертвуют айфоном и Мерседесом, а бедные – сетевыми магазинами одежды и дешевым питанием.

Это не просто падение социально-экономического самочувствия, а именно демонстрация отмены привычного образа жизни. Принято считать, что нищему пожар не страшен, но даже бедные люди за годы выработали определенные привычки и ритуалы, которые базируются на культуре потребления. Чтобы противостоять этой культурной апроприации, нужно иметь альтернативу. У других «исключенных» стран есть хотя бы формальный стержень, в виде северо-корейских идей чучхе, «исламской революции» в Иране или кубинского социализма. Россия в последние 15 лет создала некую смысловую окрошку из таких альтернатив, от православия до сталинизма, но ни одна из них не стала доминантной. Так что когда миллениалы, отключенные от pay-систем и соцсетей, воздевают руки к небу, с немым вопросом «тю, а меня за шо?», культура последствий ласково шепчет голосом Хемингуэя: «не спрашивай, по кому звонит колокол».

BY Кремлёвский безБашенник