не поймешь, то ли в поезде сидишь, вот же, качается вагон, пролетают за окном деревни, и дневники Анны Григорьевны раскрыты на столе - то ли ты в Германии, ходишь по пятам за Достоевским и его женой, мысленно заклиная его не соваться больше в игорный дом, но разве возможно остановить стихию, даже Анне никак не удается, и вот уже заложено ее платье, вот драгоценности, вот он как будто выиграл и пошел купил ей фруктов отпраздновать и выкупил назад шаль, но недолго музыка играла, где прилив, там и отлив - и мы почему-то снова на станции, что за остановка, Бологое уже, так и до Петербурга недалеко, но Федор Михайлович пока далеко, далеко от писательского успеха, далеко от везения в игре, далеко от мира с Анной Григорьевной, далеко от мира с собой и мирозданием - что ни стычка из гордости, то шанс снова свалиться с приступом, и уже придется ей вытирать пот с его лба и пену с его рта, пока сознание пребывает в стратосфере, а как вернется - повторится все, как встарь, ни в коем случае не унизиться, ни в коем случае не стерпеть унижения, показать им всем, доказать, что есть еще достоинство в русском человеке, никакая каторга не задавит, никакая рожа высокопоставленная не затопчет - ну и что, что публика, ну и что, что выведут из музейного зала под локоть, и все будут смотреть - поезд продолжает качаться на рельсах, вот уже и Петербург, и тетина коммуналка, и знакомая раскладушка, и можно поутру пойти с фотоаппаратом по тем самым местам, по следам, отследить воображаемые шлейфы его духа, его терзаний, его сомнений, его невзрачной на поверхности фигуры, и попробовать поговорить, услышать, рассказать про мятежную мирскую-надмирную натуру, которая себя-то едва несла на плечах, проследить хотя бы кусочек пути, запечатлеть неуловимое вплоть до смерти и после нее, когда неуместные люди толпятся около тела, и душа уже отлетела, а мысли сквозь века продолжают жить -
не поймешь, то ли в поезде сидишь, вот же, качается вагон, пролетают за окном деревни, и дневники Анны Григорьевны раскрыты на столе - то ли ты в Германии, ходишь по пятам за Достоевским и его женой, мысленно заклиная его не соваться больше в игорный дом, но разве возможно остановить стихию, даже Анне никак не удается, и вот уже заложено ее платье, вот драгоценности, вот он как будто выиграл и пошел купил ей фруктов отпраздновать и выкупил назад шаль, но недолго музыка играла, где прилив, там и отлив - и мы почему-то снова на станции, что за остановка, Бологое уже, так и до Петербурга недалеко, но Федор Михайлович пока далеко, далеко от писательского успеха, далеко от везения в игре, далеко от мира с Анной Григорьевной, далеко от мира с собой и мирозданием - что ни стычка из гордости, то шанс снова свалиться с приступом, и уже придется ей вытирать пот с его лба и пену с его рта, пока сознание пребывает в стратосфере, а как вернется - повторится все, как встарь, ни в коем случае не унизиться, ни в коем случае не стерпеть унижения, показать им всем, доказать, что есть еще достоинство в русском человеке, никакая каторга не задавит, никакая рожа высокопоставленная не затопчет - ну и что, что публика, ну и что, что выведут из музейного зала под локоть, и все будут смотреть - поезд продолжает качаться на рельсах, вот уже и Петербург, и тетина коммуналка, и знакомая раскладушка, и можно поутру пойти с фотоаппаратом по тем самым местам, по следам, отследить воображаемые шлейфы его духа, его терзаний, его сомнений, его невзрачной на поверхности фигуры, и попробовать поговорить, услышать, рассказать про мятежную мирскую-надмирную натуру, которая себя-то едва несла на плечах, проследить хотя бы кусочек пути, запечатлеть неуловимое вплоть до смерти и после нее, когда неуместные люди толпятся около тела, и душа уже отлетела, а мысли сквозь века продолжают жить -
In 2014, Pavel Durov fled the country after allies of the Kremlin took control of the social networking site most know just as VK. Russia's intelligence agency had asked Durov to turn over the data of anti-Kremlin protesters. Durov refused to do so. This provided opportunity to their linked entities to offload their shares at higher prices and make significant profits at the cost of unsuspecting retail investors. "There is a significant risk of insider threat or hacking of Telegram systems that could expose all of these chats to the Russian government," said Eva Galperin with the Electronic Frontier Foundation, which has called for Telegram to improve its privacy practices. Telegram boasts 500 million users, who share information individually and in groups in relative security. But Telegram's use as a one-way broadcast channel — which followers can join but not reply to — means content from inauthentic accounts can easily reach large, captive and eager audiences. Again, in contrast to Facebook, Google and Twitter, Telegram's founder Pavel Durov runs his company in relative secrecy from Dubai.
from sg
