— Мы уже радуемся, что нас не расстреливают в машинах. Ух ты! Здорово! Спасибо, что не расстреливают. Кого-то расстреливают, правда. Кого-то еще не успели. Уже стреляют в центре Москвы — в Романовом переулке, в километре от Кремля. Если все будет идти по той же траектории — будет хуже. В общем, я пока не могу радоваться тому, что у нас еще не как в 1930-е. Потому что я понимаю, что мы в эти 30-е идем.
Агния в прошлом — москвичка. Получила образование по специальности «журналистика и литературное дело». Работала гидом в Булгаковском доме. Потом организовала свою экскурсионную компанию. Прежней жизнью была довольна. Но случилась война. Из-за отсутствия прямых рейсов стало невозможно видеться с сыном, который учится во французской школе. А из-за выхода на акции протеста на родине грозила «уголовка»:
«Рядом стояли сотрудники из УВД — и женщина меня спросила: “А сколько вам заплатили за митинг?”. Для меня это была как пощечина».
Сейчас Агния живет в Париже. Работает журналистом. Волонтерит в проекте Memoria Artis, который занимается подготовкой мурала в память о российских политзаключенных. О новом витке террора, страхе и о том, как пережить «маленькую смерть» эмиграции, Агния говорит в проекте «Очевидцы».
— Мы уже радуемся, что нас не расстреливают в машинах. Ух ты! Здорово! Спасибо, что не расстреливают. Кого-то расстреливают, правда. Кого-то еще не успели. Уже стреляют в центре Москвы — в Романовом переулке, в километре от Кремля. Если все будет идти по той же траектории — будет хуже. В общем, я пока не могу радоваться тому, что у нас еще не как в 1930-е. Потому что я понимаю, что мы в эти 30-е идем.
Агния в прошлом — москвичка. Получила образование по специальности «журналистика и литературное дело». Работала гидом в Булгаковском доме. Потом организовала свою экскурсионную компанию. Прежней жизнью была довольна. Но случилась война. Из-за отсутствия прямых рейсов стало невозможно видеться с сыном, который учится во французской школе. А из-за выхода на акции протеста на родине грозила «уголовка»:
«Рядом стояли сотрудники из УВД — и женщина меня спросила: “А сколько вам заплатили за митинг?”. Для меня это была как пощечина».
Сейчас Агния живет в Париже. Работает журналистом. Волонтерит в проекте Memoria Artis, который занимается подготовкой мурала в память о российских политзаключенных. О новом витке террора, страхе и о том, как пережить «маленькую смерть» эмиграции, Агния говорит в проекте «Очевидцы».
The account, "War on Fakes," was created on February 24, the same day Russian President Vladimir Putin announced a "special military operation" and troops began invading Ukraine. The page is rife with disinformation, according to The Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, which studies digital extremism and published a report examining the channel. But the Ukraine Crisis Media Center's Tsekhanovska points out that communications are often down in zones most affected by the war, making this sort of cross-referencing a luxury many cannot afford. This ability to mix the public and the private, as well as the ability to use bots to engage with users has proved to be problematic. In early 2021, a database selling phone numbers pulled from Facebook was selling numbers for $20 per lookup. Similarly, security researchers found a network of deepfake bots on the platform that were generating images of people submitted by users to create non-consensual imagery, some of which involved children. "And that set off kind of a battle royale for control of the platform that Durov eventually lost," said Nathalie Maréchal of the Washington advocacy group Ranking Digital Rights. Telegram, which does little policing of its content, has also became a hub for Russian propaganda and misinformation. Many pro-Kremlin channels have become popular, alongside accounts of journalists and other independent observers.
from sg
