О книге Пасквинелли, про которую написали уже наверное все.
Мне показалась интересной первая часть, котороя собственно философская, а на той что касается самого искуственного интеллекта, я заскучал. Но это не вина автора, это моя читательская вкусовщина. В итоге это заметки по той части книги, которая меня и заинтересовала и увлекла
***
Книга, посвящённая модной теме, рождает целый ворох ожиданий. Большинство из нас, никогда не занимаясь проблемой, которая ещё вчера для нас не существовала, сегодня хочет «закрыть вопрос», чтобы назавтра увлечься чем-то новым. Мы ждем от книг того, чего они никогда не давали - окончательных ответов. И потому если после прочтения одной книги вам понадобится прочесть еще пять, то это по нынешним временам это плохая книга. В этом смысле перед нами плохая книга, но на мой вкус только такие книги и стоит читать.
Кроме того, хоть книга Пасквинелли сегодня и на слуху, боюсь, что когда эта рецензия будет дописана, ей будет не хватать той свежести, которую так любят редакторы. В качестве оправдания скажу лишь, что пишу я для людей, скорее прочитавших книгу, чем для тех, кто только собирается её прочесть, да и социальное интересует меня гораздо сильнее, чем искусственный интеллект, оттого и острой необходимости спешить нет.
Судя по информации, которую легко найти в сети, автор 1974 года рождения, и мы с ним почти ровесники, но в его реальности марксизм был и оставался живым и респектабельным. Связано ли это с тем, что итальянские университеты — оплот левых, или так вышло случайно, для нас не так уж важно. Просто отмечу, что те марксисты, которых я видел в 90-х были, к сожалению, эманацией другой сущности, неспособной никого никуда увлечь. Деррида, Фуко и православие заполнили образовавшуюся пустоту, каждый услышал свою благую весть и все успокоились.
Наверное, этим можно объяснить то, как в русской версии (с благословения автора) сменилось название книги. Вместо «The Eye of the Master» (переводчик в комментариях подробно говорит об ироничном отношении Энгельса к идее «хозяйского глаза», проясняя контексты, которые были утрачены при переименовании), возникло то, что возникло. Отсылка к Фуко, возможно, и способствует продажам, но сбивает с толку, поскольку книга интересна работой с идеями Маркса и Энгельса, а их в последние годы в России на обложки пускают нечасто.
Несмотря на то, что фактом общественного сознания искусственный интеллект стал совсем недавно, литература о его создании и устройстве насчитывает не одно десятилетие. Литература эта разнообразна и разнородна: вопрос, что скрывают инициалы ИИ, будоражит самых отважных и любознательных, а также тех, кто хочет заработать. Множественные истории, которые рассказывают стороны, соучастные этому процессу, — не просто конкурс, на котором бьются за право считаться отцом этого технологического вундеркинда, это и битва за право положить свой нарратив в основу новой Одиссеи.
Мы пойдём вслед за Пасквинелли и посмотрим, как он размещает свою работу в этом пространстве. Из трёх существующих нарративов об искусственном интеллекте больше всего достаётся рассуждениям о всесильной машине, которая обретает в новой сингулярности нечеловеческий разум. В качестве примера автор приводит труды Ника Бострома, однако любителей создавать спекулятивные нарративы без технических деталей гораздо больше. Но обозначая литературу такого рода, Пасквинелли аккуратно, но настойчиво выпроваживает её за дверь, поскольку проповедь — не самый эффективный способ познания. Ключевым моментом, на котором эта мифология вырастает, становится слепота, которая делает человеческий труд невидимым: мечты о полной автоматизации и ИИ «…исторически укоренены и в существовании „суррогатного человечества“ — рабов, слуг, пролетариев и женщин, которые невидимым трудом сделали возможным универсалистский идеал свободного и автономного (белого) субъекта» (с. 25). продолжение
Мне показалась интересной первая часть, котороя собственно философская, а на той что касается самого искуственного интеллекта, я заскучал. Но это не вина автора, это моя читательская вкусовщина. В итоге это заметки по той части книги, которая меня и заинтересовала и увлекла
***
Книга, посвящённая модной теме, рождает целый ворох ожиданий. Большинство из нас, никогда не занимаясь проблемой, которая ещё вчера для нас не существовала, сегодня хочет «закрыть вопрос», чтобы назавтра увлечься чем-то новым. Мы ждем от книг того, чего они никогда не давали - окончательных ответов. И потому если после прочтения одной книги вам понадобится прочесть еще пять, то это по нынешним временам это плохая книга. В этом смысле перед нами плохая книга, но на мой вкус только такие книги и стоит читать.
Кроме того, хоть книга Пасквинелли сегодня и на слуху, боюсь, что когда эта рецензия будет дописана, ей будет не хватать той свежести, которую так любят редакторы. В качестве оправдания скажу лишь, что пишу я для людей, скорее прочитавших книгу, чем для тех, кто только собирается её прочесть, да и социальное интересует меня гораздо сильнее, чем искусственный интеллект, оттого и острой необходимости спешить нет.
Судя по информации, которую легко найти в сети, автор 1974 года рождения, и мы с ним почти ровесники, но в его реальности марксизм был и оставался живым и респектабельным. Связано ли это с тем, что итальянские университеты — оплот левых, или так вышло случайно, для нас не так уж важно. Просто отмечу, что те марксисты, которых я видел в 90-х были, к сожалению, эманацией другой сущности, неспособной никого никуда увлечь. Деррида, Фуко и православие заполнили образовавшуюся пустоту, каждый услышал свою благую весть и все успокоились.
Наверное, этим можно объяснить то, как в русской версии (с благословения автора) сменилось название книги. Вместо «The Eye of the Master» (переводчик в комментариях подробно говорит об ироничном отношении Энгельса к идее «хозяйского глаза», проясняя контексты, которые были утрачены при переименовании), возникло то, что возникло. Отсылка к Фуко, возможно, и способствует продажам, но сбивает с толку, поскольку книга интересна работой с идеями Маркса и Энгельса, а их в последние годы в России на обложки пускают нечасто.
Несмотря на то, что фактом общественного сознания искусственный интеллект стал совсем недавно, литература о его создании и устройстве насчитывает не одно десятилетие. Литература эта разнообразна и разнородна: вопрос, что скрывают инициалы ИИ, будоражит самых отважных и любознательных, а также тех, кто хочет заработать. Множественные истории, которые рассказывают стороны, соучастные этому процессу, — не просто конкурс, на котором бьются за право считаться отцом этого технологического вундеркинда, это и битва за право положить свой нарратив в основу новой Одиссеи.
Мы пойдём вслед за Пасквинелли и посмотрим, как он размещает свою работу в этом пространстве. Из трёх существующих нарративов об искусственном интеллекте больше всего достаётся рассуждениям о всесильной машине, которая обретает в новой сингулярности нечеловеческий разум. В качестве примера автор приводит труды Ника Бострома, однако любителей создавать спекулятивные нарративы без технических деталей гораздо больше. Но обозначая литературу такого рода, Пасквинелли аккуратно, но настойчиво выпроваживает её за дверь, поскольку проповедь — не самый эффективный способ познания. Ключевым моментом, на котором эта мифология вырастает, становится слепота, которая делает человеческий труд невидимым: мечты о полной автоматизации и ИИ «…исторически укоренены и в существовании „суррогатного человечества“ — рабов, слуг, пролетариев и женщин, которые невидимым трудом сделали возможным универсалистский идеал свободного и автономного (белого) субъекта» (с. 25). продолжение
Telegram
Вышел ёжик из тумана
Именно из этой слепоты возникает и «отрицание разумности ручного труда и общественной деятельности, наблюдаемое нами сегодня, по-видимому, представляет собой симптом избыточного роста цифровой сферы и дематериализацию человеческой деятельности, которые нагнетают…
Именно из этой слепоты возникает и «отрицание разумности ручного труда и общественной деятельности, наблюдаемое нами сегодня, по-видимому, представляет собой симптом избыточного роста цифровой сферы и дематериализацию человеческой деятельности, которые нагнетают вокруг ИИ ауру таинственности» (с. 17).
Второй версией истории ИИ для Пасквинелли становятся технические истории ИИ, призванные сделать понятными его алгоритмы: «Соответствующие технические обзоры часто выражают ожидания корпораций от „верховного алгоритма“: чтобы он, с чудесной скоростью сжимая данные, решал перцептивные и когнитивные задачи. Именно так неромантично описывается метрика, по которой оценивают „разумность“ систем» (с. 27). В этом русле, по мнению автора, двигаются сегодня и когнитивные науки. И если не на первом шаге, то через шаг, это всегда история про бизнес.
Понятно, что и эта история автора не устраивает ни формально, ни содержательно. Союзников он находит только в критических исследованиях, для которых «ИИ представляет собой продолжение техник анализа данных, которые сначала развивали государственное бюро, затем тайно культивировали спецслужбы и в конечном счёте закрепили интернет-компании в форме глобального бизнеса по надзору и прогнозированию» (с. 30). Но концентрация на техниках контроля приводит к тому, что люди, в условиях «надзорного капитализма», описываются как «пассивные субъекты, подверженные измерению контролю, то есть не как обладающие автономией и собственной разумностью» (с. 30), и возвращение субъекта становится посланием, которое автор заключает в свою книгу.
Определяя свою позицию как новый критический подход, автор исходит из того, что коллективные знания и труд есть главный источник той самой разумности, которую извлекает, кодирует и превращает в товар искусственный интеллект. В книге он стремится «показать центральную роль социального интеллекта, поставляющего данные и расширяющего возможности ИИ» (с. 31), и более того, отстаивает тезис, что «именно социальный интеллект формирует изнутри саму структуру алгоритмов искусственного интеллекта» (с. 31).
Это объясняет, почему книга Пасквинелли у некоторых читателей вызвала недоумение — она не про искусственный интеллект сам по себе, но про тот мир труда и капитала, который его породил. Свои рассуждениях о природе ИИ он начинает с анализа трудовой деятельности. Точнее, с того, что постулирует разумность всякого труда и делает это основой для всех дальнейших рассуждений. И, если, пишет автор, приводя в пример развитие автопилотов, “навык вождения можно перевести в алгоритмическую модель, то лишь потому, что это логическая деятельность, поскольку в конечном счете всякий труд логичен" (с.19). И, следовательно, "...самое ценное в труде никогда не сводилось к ручному компоненту, а включало в себя когнитивные и кооперативные аспекты. Нужно признать что благодаря исследованиям ИИ водители грузовиков примкнули к интеллектуалам" (с.16.).
Он отодвигает в сторону разделение умственного и физического труда, потому что только так можно прийти к тезису о том, что именно труд и есть первый алгоритм. Без этого утверждения под ударом окажется вся конструкция, которая и призвана обеспечить декларируемое возвращение субъекта в историю ИИ. Именно поэтому Пасквинелли настаивает, что “все алгоритмы, включая сложные алгоритмы искусственного интеллекта машинного обучения берут начало в общественной материальной деятельности алгоритмическое мышление и алгоритмические практики. Широко поднимаемые, как решение задач на основе правил, представляют собой часть всех культур и цивилизаций” (с.51).
Если верить автору, мы развили присущее нам свойство до предельно изощренных, сложных форм и стали приписывать этим формам какую-то иную, неведомую нам природу. При таком подходе ИИ не перестает поражать наше воображение, но, что важно, он оказывается еще одним шагом в довольно долгой истории разделения труда. окончание
Второй версией истории ИИ для Пасквинелли становятся технические истории ИИ, призванные сделать понятными его алгоритмы: «Соответствующие технические обзоры часто выражают ожидания корпораций от „верховного алгоритма“: чтобы он, с чудесной скоростью сжимая данные, решал перцептивные и когнитивные задачи. Именно так неромантично описывается метрика, по которой оценивают „разумность“ систем» (с. 27). В этом русле, по мнению автора, двигаются сегодня и когнитивные науки. И если не на первом шаге, то через шаг, это всегда история про бизнес.
Понятно, что и эта история автора не устраивает ни формально, ни содержательно. Союзников он находит только в критических исследованиях, для которых «ИИ представляет собой продолжение техник анализа данных, которые сначала развивали государственное бюро, затем тайно культивировали спецслужбы и в конечном счёте закрепили интернет-компании в форме глобального бизнеса по надзору и прогнозированию» (с. 30). Но концентрация на техниках контроля приводит к тому, что люди, в условиях «надзорного капитализма», описываются как «пассивные субъекты, подверженные измерению контролю, то есть не как обладающие автономией и собственной разумностью» (с. 30), и возвращение субъекта становится посланием, которое автор заключает в свою книгу.
Определяя свою позицию как новый критический подход, автор исходит из того, что коллективные знания и труд есть главный источник той самой разумности, которую извлекает, кодирует и превращает в товар искусственный интеллект. В книге он стремится «показать центральную роль социального интеллекта, поставляющего данные и расширяющего возможности ИИ» (с. 31), и более того, отстаивает тезис, что «именно социальный интеллект формирует изнутри саму структуру алгоритмов искусственного интеллекта» (с. 31).
Это объясняет, почему книга Пасквинелли у некоторых читателей вызвала недоумение — она не про искусственный интеллект сам по себе, но про тот мир труда и капитала, который его породил. Свои рассуждениях о природе ИИ он начинает с анализа трудовой деятельности. Точнее, с того, что постулирует разумность всякого труда и делает это основой для всех дальнейших рассуждений. И, если, пишет автор, приводя в пример развитие автопилотов, “навык вождения можно перевести в алгоритмическую модель, то лишь потому, что это логическая деятельность, поскольку в конечном счете всякий труд логичен" (с.19). И, следовательно, "...самое ценное в труде никогда не сводилось к ручному компоненту, а включало в себя когнитивные и кооперативные аспекты. Нужно признать что благодаря исследованиям ИИ водители грузовиков примкнули к интеллектуалам" (с.16.).
Он отодвигает в сторону разделение умственного и физического труда, потому что только так можно прийти к тезису о том, что именно труд и есть первый алгоритм. Без этого утверждения под ударом окажется вся конструкция, которая и призвана обеспечить декларируемое возвращение субъекта в историю ИИ. Именно поэтому Пасквинелли настаивает, что “все алгоритмы, включая сложные алгоритмы искусственного интеллекта машинного обучения берут начало в общественной материальной деятельности алгоритмическое мышление и алгоритмические практики. Широко поднимаемые, как решение задач на основе правил, представляют собой часть всех культур и цивилизаций” (с.51).
Если верить автору, мы развили присущее нам свойство до предельно изощренных, сложных форм и стали приписывать этим формам какую-то иную, неведомую нам природу. При таком подходе ИИ не перестает поражать наше воображение, но, что важно, он оказывается еще одним шагом в довольно долгой истории разделения труда. окончание
Telegram
Вышел ёжик из тумана
Но если труд для нас невидим, это не значит, что его нет: ничто не происходит само по себе - движущим элементом всего является человеческий труд: "...внутренний код ИИ заключается в имитации не биологического разума, а разумности труда и общественных отношений"…
Но если труд для нас невидим, это не значит, что его нет: ничто не происходит само по себе - движущим элементом всего является человеческий труд: "...внутренний код ИИ заключается в имитации не биологического разума, а разумности труда и общественных отношений" (с.19). А разбирая пример Тьюринга про хозяев и слуг машины (1947), автор подробно проговаривает свои установки: "Тезис, что проектирование вычислений и "разумные машины" воспроизводят схему разделения труда, не надо считать еретическим. Его подтверждают основополагающие теории компьютерной науки, которая унаследовала от индустриальной эпохи оттенок колониальных фантазий и классовое разделение" (с.23).
Размечая это новое, предельно широкое понимание алгоритма, автор говорит о социальных, формальных и автоматизированных алгоритмах. В первом случае речь идет о процедурах, которые воплощались в ритуалах и практиках, и обычно передавались устно без формализации на символическом языке (с. 51). Под формальными алгоритмами он понимает математические процедуры, которые помогали, как вести расчёты, так и совершать административные процедуры и встречались в Европе со средних веков, а до этого в Индии (с. 51). Ну и наконец, автоматизированные алгоритмы это формальные алгоритмы, которые воплощались в машинах и ЭВМ, начиная с зари индустриальной эпохи на западе (с. 51).
Дальше не пошло
Размечая это новое, предельно широкое понимание алгоритма, автор говорит о социальных, формальных и автоматизированных алгоритмах. В первом случае речь идет о процедурах, которые воплощались в ритуалах и практиках, и обычно передавались устно без формализации на символическом языке (с. 51). Под формальными алгоритмами он понимает математические процедуры, которые помогали, как вести расчёты, так и совершать административные процедуры и встречались в Европе со средних веков, а до этого в Индии (с. 51). Ну и наконец, автоматизированные алгоритмы это формальные алгоритмы, которые воплощались в машинах и ЭВМ, начиная с зари индустриальной эпохи на западе (с. 51).
Надо признаться, что в последнее время меня больше всего интересует вопрос на что я потратил свою жизнь. Скажу сразу, что потратил довольно успешно: защитил кандидатскую, докторскую, сделал пару достойных публикаций, в целом жизнь удалась. Но что именно я делал? Чем именно занимался? Благодаря тому Несмотря на то, что у меня нет, и я надеюсь, никогда не будет базового философского образования, мне всё-таки интересно, что такое философия.
Не так давно я стал для удовольствия читать "Морфологию вошебной сказки" Проппа, так получилось, что это прекрасная вещь прошла мимо меня. И появилась возможность наверстать упущенное. Из этого чтение на ночь возникло настойчивое желание перечитать несколько книг, которые я, прочитал в своё время, но из непонятного мне нынче высокомерия, сделал не особенно внимательно. Наибольший долг у меня перед "Метаисторией" которую как мне кажется я понял очень плохо, если не сказать, что не понял вообще.
Поэтому не читайте Проппа, если не собираетесь перечитывать Уайта)
Не так давно я стал для удовольствия читать "Морфологию вошебной сказки" Проппа, так получилось, что это прекрасная вещь прошла мимо меня. И появилась возможность наверстать упущенное. Из этого чтение на ночь возникло настойчивое желание перечитать несколько книг, которые я, прочитал в своё время, но из непонятного мне нынче высокомерия, сделал не особенно внимательно. Наибольший долг у меня перед "Метаисторией" которую как мне кажется я понял очень плохо, если не сказать, что не понял вообще.
Поэтому не читайте Проппа, если не собираетесь перечитывать Уайта)
Андрей Тесля в "Циолковском" )))
https://stepik.org/course/211707 Мы знаем этого человека (автора), мы с ним работали. И это очень хороший человек, у него кот на аватарке. Если у вас мудл обязательно посмотрите) Всем мяу 👇👇👇
Stepik: online education
Moodle для всех: простое администрирование
Этот курс — ваш гид по настройке, обновлению и поддержке одной из самых популярных платформ для онлайн-обучения. Мы разберем всё от основ до продвинутых функций, чтобы вы могли уверенно управлять Moodle, даже если у вас нет технического образования.