The Гращенков

Манифест постфутуризма

«Мы будем восхвалять борьбу — единственную гигиену мира, милитаризм, патриотизм, разрушительные действия освободителей, прекрасные идеи, за которые не жалко умереть», — так писал более ста лет назад автор манифеста футуризма Томмазо Маринетти. Сегодня, когда мы знаем, чем закончилась эпоха модерна, над романтическим идеализмом предков можно лишь улыбнуться. Однако вопрос будущего по-прежнему стоит довольно остро, а для России – жизненно важно. Как мы видим, даже обсуждение образа – довольно опасная зона, а самое будущее — становится политической проблемой.

Опасность при его обсуждении чувствовалась всегда, поэтому одной из удобных форм обсуждения всегда считалась художественная литература. Можно вспомнить «Утопию» Томаса Мора, романы Вольтера, и даже Чернышевского с его «Что делать?». В позднем СССР подобным явлением оказались книги братьев Стругацких. Они, кстати, хорошо описали общий фреймворк: есть исторические процессы, повлиять на которые мы не в силах, но которые власть может корректировать. Это сильно упрощает задачу, так как делит ее на несколько составных частей: нужно определиться с властью, отрефлексировать исторический опыт, научиться делать осознанный выбор. В этом случае будущее – состоит из серии конкретных триггеров, которые могут сработать как произвольно, так и намерено.

Отсутствие рефлексии – важнейшая из проблем для страны. Россия, во многом зависшая в постперестроечной эпохе, сегодня не может даже вспомнить те нерешенные вопросы, ответы на которые не были получены ни в 90-е, ни в последующие годы. Не только государство не было достроено, но и само понимание того, зачем оно нужно – было утрачено. И тут мы подходим к моему любимому вопросу идентичности, сложность которого состоит в утрате собственного гуманитарного знания, тех самых social studies, которые у нас были вытоптаны. Связность страны определяется идентичностью, которая сегодня находится в стадии репродукции прошлого. С такой позиции тяжело глядеть куда-то вперед, получается только назад. Европейская идентичность, которую сегодня пытаются перекрасить под панду, никуда не денется из России. Идентичность – это не талмуд, не свод правил. Проблема тут не в идеологии, а в политическом выборе. Идентичность требует верификации, включения в некий общий альянс или союз. Когда-то такой коалицией казался Русский мир, но есть ли он сейчас?

Есть такой мем – устойчивое развитие. Так вот, оно подразумевает переход на новую стадию продуктивной идентичности, когда мы перестанем воспроизводить каноны, а начнем продуцировать нечто новое. Образ будущего – это самая примитивная конструкция, некий эскиз, который призван опровергнуть контр-тезис no future. Но устойчивость такой конструкции возможна только в том случае, если в эту коалицию войдут какие-то внешние игроки: люди, идеи, страны, движения. Любая идея нуждается в оппоненте, иначе она становится манией. Для России сейчас крайне важно думать о будущем взаимодействии, о тех возможных союзниках, которые сегодня могут казаться врагами.

Сейчас мы рефлексируем в некоей пустоте. Без видимого понимания того, кому реформы могут понадобиться, кто будет оператором переходных периодов будущего, какие триггеры сработают. И вновь тут основная проблема – власть. Готова ли она в будущем быть компромиссной, коалиционной, действовать политически, а не в обход? Эти проблемы сегодня и должны быть манифестированы в качестве базовых. Постфутуризм – это ситуация с неясным будущем в эпоху не случившегося «конца истории» и из этой ловушки нужен выход.

www.group-telegram.com/sg/thegraschenkov.com/3442

60.0K viewsedited  Apr 2, 2023 at 09:07

Манифест постфутуризма

«Мы будем восхвалять борьбу — единственную гигиену мира, милитаризм, патриотизм, разрушительные действия освободителей, прекрасные идеи, за которые не жалко умереть», — так писал более ста лет назад автор манифеста футуризма Томмазо Маринетти. Сегодня, когда мы знаем, чем закончилась эпоха модерна, над романтическим идеализмом предков можно лишь улыбнуться. Однако вопрос будущего по-прежнему стоит довольно остро, а для России – жизненно важно. Как мы видим, даже обсуждение образа – довольно опасная зона, а самое будущее — становится политической проблемой.

Опасность при его обсуждении чувствовалась всегда, поэтому одной из удобных форм обсуждения всегда считалась художественная литература. Можно вспомнить «Утопию» Томаса Мора, романы Вольтера, и даже Чернышевского с его «Что делать?». В позднем СССР подобным явлением оказались книги братьев Стругацких. Они, кстати, хорошо описали общий фреймворк: есть исторические процессы, повлиять на которые мы не в силах, но которые власть может корректировать. Это сильно упрощает задачу, так как делит ее на несколько составных частей: нужно определиться с властью, отрефлексировать исторический опыт, научиться делать осознанный выбор. В этом случае будущее – состоит из серии конкретных триггеров, которые могут сработать как произвольно, так и намерено.

Отсутствие рефлексии – важнейшая из проблем для страны. Россия, во многом зависшая в постперестроечной эпохе, сегодня не может даже вспомнить те нерешенные вопросы, ответы на которые не были получены ни в 90-е, ни в последующие годы. Не только государство не было достроено, но и само понимание того, зачем оно нужно – было утрачено. И тут мы подходим к моему любимому вопросу идентичности, сложность которого состоит в утрате собственного гуманитарного знания, тех самых social studies, которые у нас были вытоптаны. Связность страны определяется идентичностью, которая сегодня находится в стадии репродукции прошлого. С такой позиции тяжело глядеть куда-то вперед, получается только назад. Европейская идентичность, которую сегодня пытаются перекрасить под панду, никуда не денется из России. Идентичность – это не талмуд, не свод правил. Проблема тут не в идеологии, а в политическом выборе. Идентичность требует верификации, включения в некий общий альянс или союз. Когда-то такой коалицией казался Русский мир, но есть ли он сейчас?

Есть такой мем – устойчивое развитие. Так вот, оно подразумевает переход на новую стадию продуктивной идентичности, когда мы перестанем воспроизводить каноны, а начнем продуцировать нечто новое. Образ будущего – это самая примитивная конструкция, некий эскиз, который призван опровергнуть контр-тезис no future. Но устойчивость такой конструкции возможна только в том случае, если в эту коалицию войдут какие-то внешние игроки: люди, идеи, страны, движения. Любая идея нуждается в оппоненте, иначе она становится манией. Для России сейчас крайне важно думать о будущем взаимодействии, о тех возможных союзниках, которые сегодня могут казаться врагами.

Сейчас мы рефлексируем в некоей пустоте. Без видимого понимания того, кому реформы могут понадобиться, кто будет оператором переходных периодов будущего, какие триггеры сработают. И вновь тут основная проблема – власть. Готова ли она в будущем быть компромиссной, коалиционной, действовать политически, а не в обход? Эти проблемы сегодня и должны быть манифестированы в качестве базовых. Постфутуризм – это ситуация с неясным будущем в эпоху не случившегося «конца истории» и из этой ловушки нужен выход.

BY The Гращенков